Олег взирал на красавицу аббатису изумлёнными и восхищёнными глазами. Кто бы мог подумать, что эта женщина является дочерью грозного князя Спитигнева и племянницей Вратислава!

Олег сказал Мелитрисе, что та совершает непоправимую ошибку, позволяя своей дивной красоте увядать в монастырских стенах.

Мелитриса глубоко вздохнула, устремив задумчивый взгляд куда-то мимо Олега, и негромко промолвила:

– Много лет уже минуло, княже, а раны моего сердца никак не заживают. Душевная боль уменьшилась, но не прошла. А ныне эта боль лишь усилилась, ибо боярин Регнвальд удивительно похож на моего суженого, с которым меня разлучили.

После этого разговора Мелитриса долгое время избегала Олега, словно сожалея о своей откровенности, а может, причиной тому было известие о поражении чешского войска под Глацем. Что ни говори, но Олег и Регнвальд пришли врагами на чешскую землю и закрывать на это глаза гордая аббатиса не могла.

Мелитриса вновь появилась в княжеском замке лишь после того, как Олег распорядился вернуть в местные храмы всё самое ценное из награбленного имущества. В беседе с Олегом Мелитриса старалась подчеркнуть, что она пришла к нему с единственной целью поблагодарить русского князя за столь великодушный поступок.

Олег же, действуя по задуманному им плану, послал слугу за Регнвальдом.

Мелитриса уже собралась уходить, когда Олег мягко взял её за руку и, глядя ей прямо в глаза, произнёс:

– Эта война скоро закончится, к тому же русичи никогда не станут поработителями чехов и моравов. Прежде мне думалось, что русские полки пришли в Моравию по просьбе польского князя, не желающего платить дань чешскому князю. А ныне мне кажется, что русские дружины оказались за Богемскими горами по воле Господа, пожелавшего соединить судьбы одного храброго витязя и одной прекрасной монахини.

Глава четвёртая. Посольство из Царьграда

Весть о разгроме чешского войска под Глацем дошла до Святослава одновременно с известием о смерти игумена Феодосия.

Дело было перед обедом.

Гонца из Печерской обители Святослав тотчас отпустил, а с гонцом от Перенега великий князь уединился в библиотеке, желая подробно расспросить его обо всём, что творится ныне в Богемии.

За обеденным столом Святослав был весел и разговорчив, чего с ним давненько не бывало.

Ода не разделяла весёлое настроение супруга.

– Игумен Феодосий отдал Богу душу, а ты и не печалишься, свет мой, – молвила княгиня строгим голосом. – Не по-христиански это. Неужто не можешь ты простить Феодосию его былой приязни к Изяславу?

– Пусть грех такое говорить, но я всё же скажу, – промолвил Святослав, чуть нахмурив брови. – Мешал мне преподобный Феодосий, постоянно заступаясь за Изяслава. Ушёл Феодосий к праотцам, и слава Богу! С превеликой радостью отстою панихиду^[33] по нём, толстенную свечу поставлю за упокой его души. Кабы все мои недоброжелатели, подобно Феодосию, разом отошли бы в мир иной, вот было бы славно!

Святослав предложил супруге выпить за это хмельного мёда, но та отказалась.

– Тогда давай выпьем за то, чтобы и впредь русское оружие было победоносно в Богемии, – сказал Святослав, держа чашу в руке. – Чтоб чешский князь и германский король уразумели, сколь силён великий князь киевский.

– Я вижу, тебе и горя мало, что Олега чуть живого вынесли из сечи под Оломоуцем, – с осуждением в голосе проговорила Ода, не притронувшись к своему кубку.

– Я предупреждал Олега, чтобы он особенно не храбрился и берёг себя, – раздражённо заметил Святослав. – А он небось сломя голову в сечу рвался. Вот и нарвался! Наперёд будет умнее.

Святослав осушил чашу с хмельным мёдом и завёл речь о том, что ныне судьба к нему благосклонна. Устрашив чехов и немцев, Святослав надеялся лишить Изяслава всякой возможности возвращения на Русь.

– Не видать этому недоумку стола киевского, как своих ушей! – рассмеялся Святослав.

…В конце лета в Киеве объявились послы византийского императора. Возглавлял посольство проэдр синклита^[34]. Его свиту составляли столь именитые вельможи, что посмотреть на них – вершителей судеб Ромейской империи – пришли почти все киевские бояре, иные даже жён с собой прихватили. Во время приёма послов в тронном зале из-за многолюдства яблоку было негде упасть.

Святослав восседал на троне с подчёркнутой надменностью, разодевшись в роскошные одежды, с золотой короной на голове. Эту корону некогда изготовили русские мастера-златокузнецы по приказу Ярослава Мудрого, когда тот провозгласил себя на манер византийских владык кесарем русов. Впрочем, Ярослав Мудрый недолго носил эту корону, ибо призвал его Господь к Себе. Титул же «кесарь русов» так и не прижился среди русских князей, владевших столом киевским.

Рядом со Святославом, на другом троне восседала Ода в длинном, зауженном в талии платье из голубой парчи, с узорами из золотых нитей на рукавах и по вороту. Голова Оды была покрыта белым убрусом, так что не было видно волос. Поверх убруса голову Оды венчала изящная корона из золотой проволоки. Корона облагораживала облик великой княгини, подчёркивала её красоту и обворожительность. Этому же способствовала прямая осанка Оды, её выпуклая грудь, на которую свешивались ожерелья изумительной красоты из золота и драгоценных каменьев. Руки Оды, покоившиеся на подлокотниках, были украшены перстнями, на которых вспыхивали яркими разноцветными бликами гранёные аметисты, изумруды и рубины.

Глава посольства обратился к Святославу по-гречески, зная, что великий князь свободно владеет этим языком. Причём в своём обращении проэдр синклита называл Святослава не «великим князем», а «кесарем русов».

В толпе киевских бояр пронёсся вздох не то изумления, не то недоумения. Среди киевской знати было немало тех, кто в достаточной мере понимал греческую речь.

Святослав раздулся от гордости: стать вровень с императором ромеев было его давней и заветной мечтой! Наконец-то эта мечта сбылась!

Главу посольства звали Аристарх. Это был статный мужчина лет шестидесяти, с прямым носом, с квадратным гладко выбритым подбородком, со светлыми вьющимися волосами. На нём была туника-далматика^[35] с короткими рукавами, белая с красным узором по нижнему краю. Поверх туники был надет длинный фиолетовый плащ с серебряной застёжкой на левом плече. На ногах старшего посла красовались короткие сапожки из множества тонких сплетённых ремешков.

Высокопарная речь Аристарха, обращённая к киевскому князю, была подкреплена щедрыми дарами, которые должны были свидетельствовать о могуществе и богатстве Византии. Дары ромеев произвели впечатление на киевских бояр и особенно на Оду, которая никогда ещё не видела золотых чеканных чаш и сосудов такой изумительной отделки. Золотая птица, издающая переливчатые трели и встряхивающая крыльями, если повернуть в ней ключом какой-то механизм, и вовсе поразила Оду, как нечто чудесное и удивительное.

Святославу же приглянулись мечи с рукоятями из оленьего рога.

Ещё Святославу понравился изящный боевой топорик, украшенный узорами и позолотой. Святослав взял топорик в правую руку и взмахнул им, как бы примеряясь для удара.

Послы вежливо заулыбались, глядя на нетерпеливое мальчишеское желание Святослава немедленно опробовать приглянувшееся ему оружие.

Впрочем, улыбки византийцев быстро погасли, едва их глава заговорил о невзгодах, свалившихся на державу ромеев в правление нынешнего василевса Михаила Дуки^[36]. Норманны^[37] окончательно изгнали ромеев из Италии, сельджуки^[38] постоянно нападают на византийские владения в Азии. Недавно восстали болгары… Император просит помощи у Святослава Ярославича, ибо из всех православных государей великий князь киевский самый могущественный, это всем известно.

Святослав заверил послов, что он, как православный христианин, не останется глух к призывам о помощи из Царьграда, откуда «по всему миру изливается свет истинной веры Христовой». На этом большой приём был окончен. Послы удалились с довольными лицами, догадываясь, что о конкретной помощи Руси против недругов Византии Святослав и Аристарх будут разговаривать с глазу на глаз.

О многом Святослав и Аристарх договорились во время пира вечером этого же дня. Не зря они сидели рядом за столом и почти не притрагивались к вину, хотя среди пирующих то и дело звучали здравицы в честь василевса ромеев и великого киевского князя.

Ночью в ложнице^[39] Святослав поделился с Одой своими мыслями.

– Дела у императора ромеев совсем дрянь, – молвил князь, сидя за столом в исподних портах и белой льняной рубахе. Святослав только что дописал послание ко Всеволоду Ярославичу и, свернув бумагу в трубку, собирался запечатать свиток своей княжеской печатью. – Не от большого уважения ко мне ромеи ныне величают меня кесарем, а оттого, что беды их обступили, как волки оленя. Грузинский царь Баграт хоть и является тестем Михаилу Дуке, но помочь ему ничем не может, ибо сам с трудом отбивается от сельджуков. Наместники ромейские так и норовят занять трон василевса, поскольку у ромеев ныне так: у кого сила, у того и власть. Владетель Тавриды^[40], к примеру, уже который год не шлёт подати в Царьград и с императорскими приказами не считается. Если раньше ромеи откупались от болгар златом, то теперь болгарам злата не надо, им подавай земли во Фракии.

– Чего же хотят от тебя ромеи? – спросила Ода, сидевшая на ложе в тонкой полупрозрачной сорочице^[41]. Она гляделась в серебряное зеркальце на тонкой ручке, поправляя свои распущенные по плечам волосы. – Какой помощи ждёт от тебя василевс?

– Ромеи знают, что в Тмутаракани княжит мой сын. Причём так княжит, что все окрестные племена страшатся его, как огня. – Святослав самодовольно усмехнулся. – Послы хотят, чтобы я повелел Роману расправиться с корсуньским катепаном^[42], а заодно изгнать половцев из степей Тавриды. Житья от них не стало ни грекам, ни фрягам^[43]. Но самое главное – ромеи хотят сподвигнуть меня на поход против болгар. Император согласен даже уступить мне на несколько лет все крепости по Дунаю, дабы русские щиты и копья заслонили подступы к Царьграду с северо-востока. Михаил Дука уже смирился с потерей Италии, но потерять азиатские владения он не хочет, поэтому намерен собрать все войска в кулак и биться насмерть с сельджуками.

– А в это время русские полки будут защищать северо-восточные рубежи империи. Так? – Ода взглянула на Святослава, опустив зеркало.

Святослав повернулся к жене, настороженный её недовольным тоном.

– Ромеи обещают мне щедрую плату за помощь – три корабля, гружённых златом-серебром, – промолвил он. – На эти деньги можно содержать огромное войско в течение десяти лет. Разве овчинка не стоит выделки?

– Не закончив одну войну, ты собираешься ввязаться в другую, ещё более кровопролитную, – хмуро проговорила Ода после краткой паузы. – Не дело это, Святослав. Подумай, стоит ли рисковать жизнью Романа даже ради всего золота ромеев!

Святослав вдруг усмехнулся, в его глазах сверкнули озорные огоньки.

– А как таращились на тебя ромейские послы в тронном зале и во время пиршества! Какими похвалами тебя осыпали! Особенно тот носатый, который пил вино сверх всякой меры. Я думал, боярыни киевские лопнут от зависти, слыша всё это. Чай, им таких похвал от гостей заморских вовек не дождаться, коровам толстозадым!

Святослав весело захохотал.

Ода, видя, что супруг явно уходит от сути разговора, демонстративно задула светильник и легла в постель.

* * *

Всеволод Ярославич, получив послание брата, прибыл в Киев с той поспешностью, с какой его смогли примчать быстрые лошадиные ноги.