– Да! – воскликнула я. – Она хотела меня выпотрошить, четвертовать, вырвать кишки и отрезать голову!

– Чем?

– Чайной ложкой.

– Ложкой? Где ложка?

– Что за беспомощность?! Только где и куда! Где ей быть?! В заднице! Дорогой многоуважаемый гражданин начальник, в заднице!

Он посмотрел на меня и тяжело вздохнул:

– Ох, Вильконьская, Вильконьская, я последний раз вас прощаю, потому что это ваш первый день. – Он посмотрел на остальных: – А вам вызвать опергруппу?

– Валяйте, – жестко ответила спортсменка. – Вы прекрасно знаете, что, если они войдут в камеру, мы им яйца оторвем.

Он покачал головой, как воспитательница детского сада непослушным детям, и вышел в коридор.

Зеленая пластиковая тарелка, зельц, масло, творог, джем, помидор. Бритая не стала заговорщически смотреть в сторону коридора, ведь охранник стоял совсем рядом, а протянула мне целую буханку хлеба. Кажется, он совсем не был просрочен. Сколько же он стоил? И какой мягкий! Даже мои мышцы были тверже.

Пока я размышляла, Колотая как бы ненароком задела мою тарелку так, что ее содержимое упало на пол.

На ее жутком лице засияла триумфальная улыбка.

– Зачем вы это сделали? – воскликнула я.

– Слижешь с пола, сучка! – Она рассмеялась.

Бритая обнажила зубы. Это вызвало во мне сентиментальные воспоминания – старые документальные фильмы о разрушенной послевоенной Варшаве. Среди серых развалин то тут, то там торчали жалкие огрызки разрушенных домов. Мечта любого дантиста.

Я наклонилась, чтобы поднять валявшуюся на полу еду.

– Правило пятнадцати секунд, – заявила я, подбирая зельц.

– Скорее трех, – ответила спортсменка.

– Только если считать по-собачьи!

Я подняла еду и вернулась на стул. Крепко прижала хлеб к груди.

– Мой, – объявила я. – Не дам вам ни кусочка. Вы его не заслужили.

Я взглянула на своих соседок. Они смотрели на меня странными глазами. Через какое-то время я заметила, что у каждой из них было по буханке.

По целой буханке на каждого. Каждый день. Никаких походов в магазин, никаких очередей, никаких денег. Они вообще понимали свое счастье?

Девушки из камеры расселись по койкам и вскрыли пакеты с хлебом. Спортсменка достала из своего кондиционер для волос, лак для ногтей и зубную пасту. Она была очень довольна.

Миниатюрная неухоженная достала бутылку водки. Она закрыла глаза и крепко обняла ее, как дитя, найденное спустя долгие годы. Легла с ней рядом, стала гладить и шептать ласковые слова.

Я в своем хлебе тоже кое-что нашла. Это была бумага. Письмо. Я была в восторге. Я открыла его. Как мило. Посмотрела на Бритую. Она многозначительно мне улыбнулась.

Я прочла.

«Ты вредная сучька, варофка. С завтрава будиш принасить мне тачьку сиг. А то здам, и здохниш!»

Что за письмо… Сплошные ошибки.

Тем не менее я улыбнулась.

Глава 5

– Ну ты жесткач! – рассмеялась миниатюрная неухоженная. – Интересно, это ты такая смелая или просто сумасшедшая? Чай будешь?

– Я – Мариолька, – добавила спортсменка. – А это Фляжка и Большая Элька.

– Зофья, – ответила я.

– Ну что ж, ништяк, – заключила Мариолька. – А теперь, прости меня, дорогая, но не мешай и бери тряпку.

– Почему я должна брать тряпку? – спросила я.

– Потому что я так сказала.

– Но это нечестно.

– Ошибаешься, очень даже честно. Потому что, видишь ли, дорогая Гражинка…

– Меня зовут Зофья.

– …мы уже убрались, теперь твоя очередь. И мы убираемся уже несколько месяцев, а ты ни разу, так что принимайся за работу, потому что ты в долгу перед нами!

– Нам нужен шнырь, – добавила Фляжка.

– Звучит неплохо. С удовольствием, – согласилась я. – А чем, собственно, занимается шнырь?

– Он убирает в камере.

– Правда?

– Да.

Странный тип людей. Они проводят весь день за столом не шелохнувшись, как вилы в навозе, и придумывают правила. В принципе неплохо, потому что правила в жизни нужны, но как их понять и запомнить?

Так сидеть неудобно, неэстетично и ужасно вредно для ягодиц. Я чувствую, что с этими преступницами будет нелегко. Мамочки, ко мне, порядочной женщине, все время цепляются.

– Начни с параши, – сказала Мариолька, указывая на туалет.

Я заглянула внутрь.

Вот так задачка. Всю мифологию пришлось бы переписать, если бы Авгий, желая унизить Геракла, поручил ему вместо конюшни чистить тюремный туалет!

Любой бы растерялся при виде кучи тряпок, порошков, жидкостей и ведер. Я потянулась к самой большой, когда услышала крик.

– Ты чего? Плитку протирать половой тряпкой? – крикнула Мариолька.

– Конечно нет! – ответила я надменно.

Я не собиралась ни к чему здесь прикасаться до конца своего пребывания.

Она подскочила и показала мне на трубу, идущую к бачку. Там висела еще одна тряпка. Мариолька угрожающе посмотрела на меня и ловко ее схватила. Налила в ведро воды, добавила средство и намочила тряпку.

– Ты даже с такой ерундой не справляешься? – прорычала она. – Смотри, а то я больше не буду повторять.

С достойным восхищения энтузиазмом она принялась за мытье пола. Когда плитка заблестела, она встала, выжала тряпку и отряхнула руки. Посмотрела на остальных девочек. Фляжка поджала губы и одобрительно кивнула головой. Большая Элька, конечно, сделала бы то же самое, но она, как обычно, рассеянно смотрела в потолок.

Мариолька вытерла лоб рукавом и, схватив другую, на этот раз красную, тряпку, принялась протирать стены и даже потолок.

– Ну что ж! – вздохнула она, закончив этот этап уборки. – Ты все запомнила?

– Конечно, а что здесь не запомнить? – ответила я. – Серая для пола, красная – для всего остального.

– Как для всего остального? – возмутилась она. – Хочешь красной тряпкой мыть парашу?!

Я в ответ выпучила глаза.

– Вот еще! – возразила я. – Ни в коем случае!

– Для уборки очка у нас есть Карл! – решительно заявила она.

– Какое счастье. Пусть теперь он помучается, – сказала я, присаживаясь на обшарпанный стул. – Интересно, кто этот бедняга и почему он должен чистить туалеты?

Все разразились хохотом.

– Это Карл! – сказала Мариолька, доставая туалетный ершик.

Она налила средство и стала чистить унитаз с большим мастерством, усердием и самоотдачей. Закончив, она до хруста выпрямила спину, вытерла вспотевший лоб и тщательно вымыла руки.

– А ты учись! – объявила она устало, но гордо. – Иначе до конца жизни только и будешь делать, что стоять и подавать тряпки!

Они также решили поспособствовать моему личностному развитию, рассказав о хитрой логике других запретов и порядков, действующих в их клаустрофобном мире.

– Мы не держим обувь в лотке. Для этого есть полочка рядом с дверью, – начала перечислять Фляжка. – Хлеб мы храним в специальном пакете под столом. Шлёмки, бадьи, кругляки и весла держим в шкафчике для продуктов. Мы не пользуемся парашей, когда кто-то ест. Мы не ходим по продолу в шлепках. В носках по хате не разгуливаем. В продоле не едим, даже хлеба. Мы не оставляем парашу открытой…

На следующем правиле я перестала внимательно слушать, но мне показалось, что у говорившей просто дар и ей удался рассказ.

– Какая кровать свободна? – спросила я, потирая глаза.

– Для тебя есть пальма, – объяснила Мариолька.

– Что это значит? – спросила я.

Фляжка указала на койку наверху напротив себя.

– Я туда по такой лесенке не заберусь, – заявила я, – с моим больным бедром.

– Тогда у тебя проблема. У каждого своя! – сердито сказала Мариолька. – Мы к тебе были добры. Мы просили тебя заткнуться и взять тряпку. Но ты предпочла вывести всех из себя в первый же день.

Таким образом, остаток дня я провела на обшарпанном стуле.

Я решила больше с ними не общаться. Мне не нужно было ни с кем разговаривать, тем более с преступницами. Не мой уровень. Вот эта, например… Фляжка… лежала на койке и что-то разглядывала. Книгу!

– Что ты читаешь? – спросила я.

– Справочник, – бесстрастно ответила она.

– О чем?

– Как избавиться от упрямой старухи!

Они рассмеялись.

– Очень смешно, – ответила я.

– Я не смогла удержаться. У нас не так много книг. Иногда что-нибудь приносят, но в основном это классика, вроде «Побега из Шоушенка» или «Зеленой мили». А ты любишь книжки? Или просто лежишь перед телевизором?

– Я любила лежать перед телевизором, когда для его включения еще не нужно было быть программистом!

– Что ты сидишь на этом стуле? – Фляжка рукой поманила меня к себе. – Иди сюда. Поместишься.

Я присела, хотя между койками было столько же места, сколько в купе поезда. Когда я в последний раз ехала на поезде к морю, один парень, сидевший рядом со мной, всю дорогу спал, время от времени роняя голову мне на плечо. Только по приезде я заметила, что он вымазал мне всю куртку! Чертов верблюд!

– Если ты не будешь выделываться, то нам тут вполне нормально будет вместе, – сказала Мариолька. – Но если выкинешь какой-нибудь номер, то жизни тебе, сука, не видать.

– Я? – спросила я. – Да какой я могу выкинуть номер?

– Это хорошо, потому что люди тут никчемные. Воруют при любой возможности. А здесь никто такого не терпит. И мы не терпим.

– К воровству – терпения ноль.

– Я согласна. Полностью. Ноль терпения. Ни крошечки.

– Что еще за крошечки?

– Неважно. Просто с языка слетело. Ноль терпения.

– Правильно говоришь: ноль терпения. Хорошо, что ты это понимаешь, а то какая-то гребаная крыса спиздила почти всю еду из последней доставки! Представляешь! И пустую упаковку оставила, чтоб поиздеваться над людьми.

– Оскорбить их.

– Прям в лицо наплевать. Такое никто терпеть не будет.

– Она ксендзу отсосала и схуярила весь товар!

Мариолька посмотрела на меня с изумлением.

– Здесь еще не бывало такой шлюхи! – подхватила Фляжка. – Я в шоке, а ведь раньше это была приличная тюрьма!

Лучше было бы промолчать, но человеку свойственно ошибаться. Было уже поздно что-то менять. Тяжелая обстановка плохо повлияла на меня. Я перестала развиваться.

– Тоже мне, святоши нашлись! – возмущенно воскликнула я. – А вы не подумали, что, возможно, она просто была голодная!

– Да ладно? – ответила Фляжка. – Никто не может сожрать столько за раз! Она Годзилла, что ли?!

– Мы не можем это так оставить, – заключила Мариолька. – Передачки только раз в неделю. Посылка раз в месяц до пяти килограммов. Даже из обычного не все можно достать, не говоря уже о запрещенке. К тому же нельзя: если хоть раз дадим слабину, нас все будут грабить. Наказание должно быть показательным. Профилактическим.

– Может быть, еще и без права на защиту? – решила уточнить я.

– Конечно без. А то еще выкрутится.

– Сука должна страдать!

На всякий случай я старалась не встречаться взглядом с Мариолькой и Фляжкой, чтобы не выдать своего страха.

– Почему ты так смотришь? – спросила Мариолька.

– И глаза выпучила? – добавила Фляжка.

– Мы же ее не убьем.

– Смысла в этом нет.

– Мы ее побьем и изуродуем. Не напрягаясь. Стандартно.

Я машинально схватилась за лицо.

– Ай… – вырвалось. – Как вы ее изуродуете?

– Явно краше не станет. Есть много вариантов. Но лучше что-то простое, классическое и недорогое. Например, жуткий шрам.

– Сумасшедшие баландёрши и так ей отлично наваляют. Они могут глаз ложкой выколупать.

– Правда? – спросила я. – В это трудно поверить. Это, кажется, непросто.

– Они талантливые девочки. Поверь.

Почему-то мне стало зябко, и я затосковала по дому.