– Потому что он по неправильную сторону стены, конечно же. Рогар рассказывал мне, что, стоя перед разломом со стороны Подэры, он испытывал эйфорию. Здесь же… увидишь, что с ним произойдет. Будет только хуже. Гораздо хуже. Подумай о сыне.

– Хватит уговаривать меня уехать, – процедила Кайлин сквозь зубы. – Хватит пугать. Зачем вообще вы помогаете мне? Зашиваете рану?

Ириллин помедлила, затем сделала последний стежок, закрепила и обрезала жилу. Сунула в руки Кайлин склянку с мазью.

– Нанеси толстый слой и постарайся, чтобы до утра не стерся. Утром посмотришь, если все нормально, выдернешь жилу. Края уже должны будут крепко схватиться.

– Так зачем все это? – придержала ее локоть Кайлин и требовательно заглянула в лицо.

Женщина нахмурилась.

– Потому что он любит тебя. Потому что он уснул, а тебе удалось его успокоить. Потому что его нога не болит, когда ты рядом. И потому что я хочу, чтобы Шион остался жив. Что бы он ни натворил, он остается моим сыном, а одного твоего слова достаточно…

– Я не желаю ему смерти! – отшатнулась Кайлин. – Он отец моего ребенка!

Ириллин устало поморщилась, вытерла руки тряпицей.

– Но он – не твой ребенок. Когда-нибудь ты меня поймешь. Пойдем, я провожу тебя обратно. Нужно успеть убрать в спальне дея. Ничего ведь страшного не случилось?

И снова они посмотрели друг другу в глаза, и снова Кайлин повторила решительным тоном:

– Ничего не случилось.

Тем же путем они вернулись обратно, только по дороге к ним присоединилась пара служанок, полусонных и хмурых, глядевших на Кайлин с неприкрытой злобой, а на хозяйку – с неприкрытым обожанием. Небольшим женским войском они прошли по лестницам и коридорам и остановились у двери в покои дея. Ириллин повыше подняла свечу и распахнула дверь.

Кайлин затаила дыхание, внезапно испугавшись того, что может там увидеть, но Рогар в прежней позе лежал на постели и так же размеренно дышал во сне. По лицу Ириллин промелькнула тень, когда она прошлась взглядом по его мощному, обнаженному телу, испачканному кровью внизу живота. Служанки, казалось, вообще ничего не замечали. По спине Кайлин побежали мурашки, когда она догадалась, что они, вероятно, видели и не такое, и не раз.

Двигаясь бесшумно, женщины принялись за уборку, а Ириллин обернулась к Кайлин.

– Иди к себе, – тихо приказала она. – Утром скажешь, что Лаур плакал во сне, и тебе пришлось уйти к нему и остаться, чтобы баюкать.

Взгляд Кайлин метнулся к дею.

– Но…

– Если он сейчас проснется, то вряд ли вспомнит, что было. Я скажу, что прибежала на шум. Он знает, он привык. Но если ты будешь рядом… Ты себя в зеркало видала? На тебе лица нет. Ты уверена, что сможешь сейчас войти, лечь с ним рядом и уснуть? Думаешь, он ничего не заподозрит, если такой тебя увидит?

Кайлин сглотнула. Как бы неприятна ей ни была Ириллин, но та права. Кайлин понимала, что и глаз не сможет сомкнуть теперь. Только не после того, что ощутила среди ночи, проснувшись.

Он подошел к ее постели, когда она спала. Он вонзил меч в место, где она лежала…

Последним, что Кайлин увидела, закрывая за собой дверь, было нежное выражение на лице Ириллин, которая склонилась над спящим богом, осторожно вытирая с его бедер кровь другой.

***

Кто-то прошел легкими шагами по спальне, и Рогар проснулся.

На смятой подушке рядом с ним лежал длинный медный женский волос. Выпростав руку из-под одеяла, Рогар осторожно подцепил его, посмотрел на просвет, как играют на нем солнечные искры, затем намотал концы на указательные пальцы и поднес к лицу. Соль и океанский ветер. Испытав зверский прилив неутолимого голода, он отбросил волосок и уткнулся в ее подушку носом, жадно втягивая в себя запах любимой женщины, едва уловимый след, который она оставила в его постели. Лицо кривило, и кожа под искалеченным глазом болезненно натянулась, и Рогар знал, что тому виной.

Неосознанная, неудержимая улыбка влюбленного идиота. Точно такую же он поймал в своем отражении прошлым вечером, когда случайно бросил взгляд в зеркало поверх плеча Кайлин. И за день до этого. И за день до того тоже.

Рогар перевернулся на спину, комкая подушку сильными руками и удерживая ее сверху на лице. Если рачонок вернется сейчас, то застанет его таким: скрягой, трясущимся даже над малыми крупинками того огромного счастья, которым теперь владеет. Ну и пусть. Ему нравится, когда она смеется.

– И мне она тоже нравится.

Рогар медленно отнял подушку от лица, положил рядом с собой так, словно она вдруг превратилась в хрупкую стеклянную чашу. В нескольких шагах от постели стоял мальчик, баюкая на руках спеленатого младенца. На юном лице блуждала светлая улыбка.

– Она любит тебя. По-настоящему. За твои внешние уродства. Но еще больше – за внутренние. Не то что мама. Мама не могла тебе простить, что ты стал морально небезупречным.

Скрипнув зубами, Рогар грубо отпихнул подушку еще дальше к изголовью. И замер, глядя на тонкий порез в простыне.

– И она знает, что ты ее любишь, – продолжил мальчик как ни в чем не бывало. – И она хочет, чтобы ты ее любил. А мама…

Погрузив два пальца в разрез, Рогар выудил белое перышко. Одно из многих, которыми была набита его перина. Держа за стержень, он задумчиво покрутил перо в пальцах. Обвел взглядом чисто убранную комнату, подмечая незначительные изменения в деталях. Как привык подмечать иногда по утрам в той, другой жизни, случившейся с ним до рачонка. Перевел взгляд на мальчика. Младенец на его руках лежал тихо, не плакал. Там, где покоилась круглая головенка, на пеленках расплывалась кровь.

– А мама все равно мертва. И мы мертвы, – беззаботно пожал плечами мальчик, тонкое лицо которого тоже было перемазано кровью. – Так что все прекрасно.

Рогар отбросил перо, сел на постели и принялся натягивать шоссы. Правая нога, которая почти не сгибалась, никак не попадала в штанину, и он глухо зарычал от раздражения.

– Только… – мальчик сделал несколько взволнованных шагов вперед, и стало видно, как в разверстой ране у него на макушке пульсирует открытый мозг, – …тебе не кажется странным, что ты нашел ее именно на той поляне именно в тот момент, когда…

Испуганно вздрогнув, мальчик приложил палец к губам, сделав Рогару знак молчать, и обернулся, осторожно показывая себе через плечо. Крылатая острозубая тварь, забившаяся в угол, хищно оскалилась.

– Я делаю вид, что ее не вижу, – доверительным тоном сообщил мальчик Рогару. – Так у меня получается ее обмануть. А ты?

Смерив его мрачным взглядом, Рогар рывком поднялся на ноги, схватившись за столбик балдахина, чтобы не упасть. Не размятое после сна колено что-то плохо слушалось сегодня. Прихрамывая, он выбрался на балкон. Занималось ранее утро, и где-то во дворе цитадели уже возрождалась жизнь, пахло утренней похлебкой и слышались голоса кнестов, но засыпанная снегом долина Меарра, видимая с балкона бога, еще безмятежно спала.

Схватившись за каменный бортик, Рогар поднял взгляд к зимнему небу и сделал глубокий вдох.

– Да, тут мы можем поговорить без помех. Тут она нас не услышит, – согласился мальчик, выходя на балкон следом. Когда он говорил, изо рта не шел пар. – Так вот. Чудесное совпадение, что где-то посреди Эры, в глухом лесу ты нашел свою Кайлин. И потом все в твоей жизни изменилось, и она полюбила тебя. Да, да, знаю. Ты тоже об этом думаешь. Ты тоже понимаешь. Все это не по-настоящему. Все это неправда.

– Ты тоже неправда, – процедил сквозь зубы Рогар, избегая смотреть на разверстые раны ребенка, а еще больше – на крохотную неподвижную фигурку в его руках. – Ты – игра моего воображения. Психоз, который развился у меня на фоне эмоциональной перегрузки.

– Ой, кажется, где-то сейчас Симон заговорил, – с совершенно недетской иронией ухмыльнулся мальчик и притворно покрутил головой якобы в поисках упомянутой персоны. И тут же стал совершенно серьезным. – Мы-то с тобой не дураки, правда? Мы-то понимаем, что происходит. Они все обманывают тебя. Все. Вокруг. Никому нельзя доверять. Зачем ты привез тварь Симону? Разве не видишь, что они сговорились? Симон прикрывает медицинскими терминами то, что она творит с твоим разумом, когда внедряется в него. То, что она уже сотворила. Кто может гарантировать что ты, настоящий, сейчас стоишь здесь? Кто докажет тебе, что ты еще не умер? Может, там, на поляне, противники бога тебя все же убили? Может, нож у них был настоящий? И все, что было потом, никогда не произошло?

Со стоном Рогар потряс головой. Когда это не помогло, он согнулся, опираясь о бортик теперь уже локтями, и зажал ладонями уши, но голос мальчика продолжал пробиваться и пульсировать в висках.

– Кто гарантирует, что Симон не опоил тебя, и ты не лежишь теперь где-то в наркотическом бреду, пока эти крылатые твари захватывают Эру? Может, они ее уже захватили? Ведь откуда они взялись, ты так и не выяснил. Твоя любимая Эра давно сгорела и лежит в руинах, ты все проспал, никудышный бог.

На последнем слове губы мальчика скривились от презрения.

– Знаешь, что сделал с нами Учитель за то, что ты присвоил себе Эру? Знаешь?!

– Нет. Он не достал вас, – простонал Рогар. – Потому что если бы достал, то обязательно бы заставил и меня на это посмотреть. Он прекрасно знал, что со мной после такого будет.

– Или прекрасно знал, что будет с тобой, если оставить тебя в неведении, – не скрывая жалости, покачал головой мальчик. – Ты же не дурак, па. Ты и сам отлично понимаешь, что от Учителя никому не скрыться. Мы не убежали. Нам просто некуда было бежать. Единственный выход, который у нас оставался, чтобы выжить, перекрыл ты сам.

Рогар выпрямился, сосредоточившись на том, чтобы смотреть прямо перед собой и дышать размеренно, и некоторое время лишь побелевшие пальцы, стиснувшие каменный бортик, выдавали его истинные чувства.

– Посмотри на себя, – вздохнул мальчик. – Ты жалок. Ты так ненавидел Учителя, а сам стал таким же, как он. Торчишь без конца на этом своем балконе, любуешься своей империей. Трясешься от ужаса, как бы ее не потерять. Собственные дети тебя ненавидят. Да ты и не можешь называться их отцом, потому что отказался от них. Ты вел себя с Шионом, как учитель. Как Учитель, да. И удивляешься тому, к чему это привело?

– Исчезни, – простонал Рогар сквозь зубы. – Ты – плод воображения, не более того.

– Хочешь, скажу жестокую правду? – не унимался мальчик. – Ты уже потерял Эру. Существа из Надэры захватили ее. Да, их было много, а ты и понятия не имел, потому что они умеют то, что тебе и не снилось прежде. Так что все было зря. Наши смерти оказались напрасны. Все твои жертвы оказались напрасны. Это был заведомо проигрышный бой: ты один против столь многих.

– Исчезни! – заорал Рогар так громко, как только мог, и эхо его низкого, хриплого крика прокатилось по долине.

– Потому что если нет, – зловещим голосом продолжил мальчик, – то тебе придется смириться с правдой, гораздо более жестокой, чем я только что открыл. Ты не спрячешься от нее за ребенком, которым так страстно хочешь заменить нас с сестренкой. Она уже проросла в тебе, стала частью тебя. Помнишь, что рассказал Шион, тот мальчик, которого ты взял, чтобы обо мне не думать? Как Кайлин пришла к нему? Как страстно вела себя в постели? Как умоляла взять ее? «Пожалуйста, о, пожалуйста, войди в меня. Сделай меня своей». Разве она, слово в слово, не говорила и тебе того же? Даже она тебя обманула. Тебя все обманывают. Все.

Вновь согнувшись в три погибели, Рогар издал мучительный стон.

– Потому что если и это неправда, – совсем тихо, едва слышно закончил мальчик, – то реальность ты просто не сможешь принять. Как отбросил это перышко, словно сущую безделушку.