Дернувшись, Рогар всадил непослушное колено в бортик. На миг перед глазами стало темно, но он остервенело продолжал пинать камень еще и еще, пока нога не подогнулась, и он не рухнул вниз, наслаждаясь этим сладким, долгожданным спасением в виде кратковременной потери сознания. Очнувшись, некоторое время так и лежал на спине, наблюдая за снежинками, которые стали срываться с неба и сыпаться на его голую грудь и перекошенное лицо. Затем встал и спокойно, деловито оделся.

Время поджимало, но Рогар все же решился задержаться еще чуть-чуть. Старуха, которая вечно крутилась подле Кайлин, выглянула из детской, когда он ввалился в ее покои, производя чудовищно много шума из-за своей треклятой непослушной ноги. Он раздраженно зарычал на няньку, и та мгновенно побледнела, как от жутчайшего кошмара. Впрочем, разве он не был таким? Жутчайшим кошмаром во плоти. Он подманил ее пальцем, и старуха неохотно, на подгибающихся от ужаса коленях, приблизилась.

– Дея сильно устала? – хриплым шепотом спросил он, указывая на безмятежно спящую в широкой постели Кайлин.

– Так это… мой дей… – глазенки няньки пугливо забегали по стенам, – …сон-чай госпожи Ириллин она выпила. Но через пару часов точно проснется.

– Сон-чай? – он с подозрением смерил старуху взглядом. – Зачем?

Та нервно пожала плечами.

– Наверное, не спалось.

– Разве она не засыпала вчера со мной?

Еще одно пожатие плечами.

– Наверное, не хотела мешать вашему покою, вот к себе и удалилась.

Раздраженным взмахом руки он отпустил глупую старуху и приблизился к постели, неловко рухнув на колени возле нее еще до того, как нянька скрылась за дверью. Кайлин лежала на боку, согнув и положив одну руку на подушку перед собой, во сне ее лицо выглядело безмятежным. Медные волосы обрамляли тонкие черты, и он снова вспомнил ее запах на своей подушке. Натяжение кожи под глазом от своей дурацкой улыбки. Вспомнил и едва сдержал стон.

Подняв руку, Рогар аккуратно, одним пальцем отвел прядь волос от виска рачонка. Щеки у нее раскраснелись от сна, дыхание равномерно шелестело между приоткрытых розовых губ. От уголков глаз до уголков рта тянулись две подсохшие едва заметные дорожки. Соль и океанский ветер. Соль. Он опустил голову, уткнувшись лбом в постель и стискивая кулаки. Мальчик прав. {Такую} реальность принять непросто.

Перед глазами так и стояло белое перышко, которое он вытащил из своей перины. Такое маленькое и хрупкое, легче воздуха. «А ты думал, на чем строятся империи, щенок?! На лебяжьем пухе?» Рогар тряхнул головой, чтобы прогнать оттуда голос Учителя, прижался губами к безвольной женской руке, лежащей перед ним, впечатал поцелуй в эту крохотную теплую ладошку, словно мог черпать оттуда силы. Ее дыхание коснулось его лица, и он стал пить его, вдыхая, когда она выдыхала.

– Это неправда, – пробормотал одними губами. – Это неправда. Неправда.

Но он знал, что это правда.

– Я больше не заставлю тебя плакать, Кайлин, – стоя на коленях, словно перед алтарем, поклялся он, понимая, что она не услышит. – Я не хочу причинять тебе боли. Мальчик… и тварь… они мои. Ты не должна расплачиваться за них, любимая. Никто не должен. Кроме меня.

Внезапно ему подумалось об Ириллин. О верной, все понимающей Ириллин, которая тоже его любила, в отличие от первой жены. И которая в последние лета без конца плакала. Нужно с ней поговорить. Сейчас же. Она поможет разобраться.

Стараясь производить как можно меньше шума, Рогар поднялся с колен и выбрался из покоев деи. Ириллин отыскалась внизу, в казарменных помещениях, все еще выполняя обязанности хозяйки, она следила за раздачей завтрака кнестам. Рогар втянул в себя запах густой наваристой похлебки, но даже слабого приступа голода не испытал. Такое случалось с ним всегда: стоило проклятой радужной стене запеть, и он лишался аппетита, сна и последней способности ясно соображать.

– Мой дей, – Ириллин бросилась к нему, стоило показаться на пороге. Ее глаза испуганно расширились. – Что случилось? Ты хромаешь сильнее, чем раньше. Вчера такого не было. Нога?..

– В идеальном порядке, – раздраженно процедил он сквозь зубы и сделал знак кнестам-десятникам, которые принимали пищу вместе со своими десятками, что ждет их во дворе для начала тренировок. Затем перевел взгляд на Ириллин. – Зачем ты дала Кайлин сон-чай?

– От бессонницы, – пожала женщина плечами.

Он зажмурился. Все обманывают. Все.

– Мой дей, ты себя совсем не жалеешь, – понизив голос и выйдя с ним из обеденной залы, заговорила Ириллин. – Я понимаю, что стена вот-вот откроется, но ты бы поберег силы для сражения…

Они стояли в пустом гулком коридоре одни, и Рогар позволил себе проявить то, что она давно заслужила: погладить ее по гладко уложенным волосам и смягчить тон.

– Ты не устала обо мне заботиться? За все эти годы? Я мог бы отпустить тебя в Паррин, к Симону. Или куда пожелаешь еще. За все те слезы, которые ты из-за меня проливала.

Ириллин тут же отшатнулась от него руки.

– Но я не хочу уезжать! Я сделала что-то не так? Впала в твою немилость, мой дей?! С чего вдруг ты меня отсылаешь? Или Кайлин…

– Никаким образом на это решение не повлияла, – прежним раздраженным тоном перебил ее он. – Я хотел сделать что-то хорошее для тебя. Отблагодарить за всю любовь, которую ты мне дарила. И за все те слезы…

Ириллин мягко, смущенно улыбнулась и вновь прильнула к его руке.

– Все, что мне нужно, это быть с тобой рядом, я же говорила. Мы друзья, Рогар, разве нет? Друзья не ждут благодарности. Может, я все же разомну твою ногу? И твои волосы пора бы подрезать… – она подняла руку и провела пальцами по его затылку, а затем вдруг порывисто приподнялась на цыпочки и прижалась губами к его губам.

И медленно, со вздохом сожаления опустилась на полную стопу обратно.

– Что ж, ничего не изменилось. А мне-то показалось, что сегодня ты впервые почувствовал, что устал от Кайлин.

Он пристально посмотрел ей в глаза и ответил после долгой паузы:

– Сегодня я ощутил кое-что другое.

– И что же?

– Что, несмотря на то, что ты клялась мне в вечной верности и искренности, есть кое-что, что ты утаиваешь от меня.

– И что же? – заметно побледнела она и сглотнула.

– Действительно, и что же? – ухмыльнулся он, развернулся и пошел прочь.

– Мой дей! – устремилась за ним Ириллин. – Рогар! Подожди! Что с тобой происходит? Ты же помнишь, что разлом уже на нас всех влияет? У тебя на шоссах кровь… ты разбил ногу? Что с твоим коленом? Поговори со мной!

– Нет, это ты поговори со мной, – яростно прошипел он ей в лицо, разворачиваясь. – Единственный мой друг на Эре, женщина, которой я всегда безоглядно доверял, скажи мне, наконец, всю правду. Ведь это так просто! Правда – это все, что я хочу услышать от тебя!

Она, конечно, все поняла, но лишь стиснула побелевшие губы.

– Скажи мне в глаза! – заорал он тогда что есть мочи, наплевав на то, что их могут услышать. – Скажи мне, что я безумец! Конченый псих! Скажи, что ночью я пытался убить Кайлин! Женщину, которая спала в моей постели! Которая мне доверяла! Будущую мать моих детей! Своими собственными руками! Как, должно быть, ей было страшно, раз пришлось пить сон-чай, чтобы уснуть!

С каменным выражением лица, стиснув кулаки, вытянувшись в струну, Ириллин стояла перед ним и не двигалась с места, и гнев Рогара схлынул так же внезапно, как и вспыхнул.

– Впрочем, – язвительно ухмыльнулся он, понимая, что прячет за этой ухмылкой укол совести за то, что снова незаслуженно ее обидел, сорвал на ней дурное настроение, которое в последнее время стало его привычным состоянием, – возможно, что ничего такого я и не делал. Возможно, мне все это только снится. И ты тоже часть этого сна. Ведь я могу выбрать наименее неприятную из реальностей. Правда?

Усмехнувшись выражению крайнего недоумения на ее лице, он отступил в сторону, потому что завтрак закончился и по коридору потянулись кнесты. Развернувшись, Рогар пошел вместе с ними. Впереди его ждал долгий, полный забот день. Какую из реальностей не выбери – ко всему нужно быть готовым.

– Что ты решил насчет Шиона? – крикнула зачем-то ему в спину Ириллин.

Отвечая, Рогар даже не обернулся.

– Ничего.

***

– Ну все, недолог оказался век нашей деи.

– Нашей? Деи?

Смех.

– Это действительно смешно звучит. То, как приказано называть ее.

– Но она-то верила, что это правда.

Смех.

– Поделом ей, парринской иххе. Здесь ей не Паррин.

– Поделом-то поделом, только госпожу Ириллин жалко…

Молчание.

– Ничего, отольются кошке мышкины слезки. Вот увидите, бабоньки, скоро парринская ихха отправится обратно, откуда явилась. Сама не захочет, так мы поможем.

– Да. Вещички ей соберем. Вот закончится иххоран, потухнут меаррские костры, и она с обозом остальных ихх и уедет…

– Думаете, выгонит он ее?

– Он ее уже выгнал, Урла! Как еще назвать это, если мужчина больше не желает брать женщину в постель? Более того, выставляет ее за дверь! Да она не ихха, а хуже последней иххи! Видимо, настолько не сумела его удовлетворить, что он взбесился. Я же рассказывала вам, как недавно, ночью, мы ходили убирать его спальню. Говорю вам, бесит она его.

– Госпожа Ириллин это понимает, потому и молчит. Дей попользовался парринской сучкой, потешил мужскую потребность, разочаровался и потерял к ней интерес.

– Ты говоришь о дее, Мисима, словно он обычный кнест-десятник!

– А что, нет? Хозяйство у него вполне мужское, значит, и потребности не сильно от человеческих отличаются. А то что бог…

– Ш-ш-ш! Кто-то идет.

– А правда, что парринская ихха господина Шиона опоила чем-то, и потому он стал сам не свой?

– Ш-ш-ш, Федра! Потом поговорим.

Обычным серым зимним днем, в закутке двора цитадели женщины стирали белье. Подогретая вода исходила паром в лоханях, споро мелькали натруженные красные руки, влажно шлепала мокрая ткань.

Какие они могут быть жестокие, эти женщины. Кайлин замерла, жалея, что ступила неосторожно и под ногой хрустнул снег. А может, так даже лучше? Сколько бы еще она стояла так, в тени под навесом конюшни, и слушала их ехидные, злые речи? Вздрагивала бы от каждого незаслуженного обвинения, морщилась от обидного прозвища, которое они дали ей. Ихха. В Меарре так называли женщин, которые приходят в цитадель, когда в деревне жгут костры и поет радужная стена. Чтобы кнесты потом дрались с исчадиями Подэры отчаяннее и смелей. С пустыми яйцами мужчинам легче умирать.

Кайлин снова вздрогнула и поежилась от этой мысли. Они считают ее игрушкой бога, эти женщины. Как и Ириллин. Но ведь это не так?

Или это так.

Она зажала ладонью рот, прижалась спиной к деревянной стене конюшни, стараясь не издавать ни звука. Все так же плескалась вода, скрипел ворот колодца, женщины, одна за другой, развешивали на веревках чистое белье и уходили заниматься другими делами. Тяжелые ворота, ведущие к разлому, стояли распахнутыми, оттуда доносился звон мечей. Дей пропадает там, с утра до ночи, или запирается в кабинете кастеляна со старшими кнестами, что-то решая. Никто не знает, когда он ест и спит. Возможно, не делает ни того, ни другого вовсе.

Кайлин вспомнила, как беспробудно он пил, когда совершал поход по Эре. В цитадели он просто меняет один способ забыться на другой. Теперь-то Кайлин знает, почему. Она бы вмешалась, она бы убедила его поесть и отдохнуть, но что-то в нем поменялось. Поменялось с той ночи. С тех пор дей не приходил к ней по вечерам, не играл с Лауром у камина, а единственный раз, когда она набралась смелости и сама постучала в его дверь, он разговаривал с ней так холодно, что никакие меаррские морозы бы с его голосом не сравнились.

«Ты обещала, что никогда не встанешь между мной и Подэрой, – сказал он ей тогда. – Держи слово, которое дала. Это единственная причина, по которой я разрешил тебе остаться».

И захлопнул перед ее носом дверь.