Но чтобы появиться на празднике и затмить мерзких ихх, оторвать от них мужские руки и взгляды, местным женщинам нужны наряды не хуже – а кто разбирается в нарядах островитян здесь, в горном Меарре, лучше деи, родившейся среди раскаленного песка? Кайлин нарочно поглубже уткнулась в книгу, делая вид, что не обращает внимания на гостей. Далирин же изголялась на славу.

– Дея? А что вам нужно от деи? Она отдыхает! – грудью встала она на пути.

– Мы хотели попросить…

– Что ты хотела попросить, Мисима? Я лично слышала, как твой грязный рот распускает мерзкие слухи про мою госпожу! А теперь тебе хватает наглости приходить и просить ее о чем-то?

– Далирин, ну зачем ты так?

– А ты зачем, Урла? Кто мне говорил, чтобы я сама завтрак своей госпоже наверх таскала, а ты, мол, и шагу не сделаешь, чтобы ей прислужить? Ты говорила, что верна только госпоже Ириллин, вот иди и проси ее о чем хочешь!

– Но…

– Никаких «но»! Я даже слушать вас, ядовитые гадины, не стану!

Кайлин снова усмехнулась. Ну да, вечно одетая в черное Ириллин – не лучшая советница в том, что касается веселья и торжества. Не зря же Ерик упомянул, что тут летами ничего не менялось: мужчины собирались вместе, ели баранью похлебку, пили бражку и таращились на костры, у которых потом до утра покрывали ихх, наслаждаясь возможностью хоть недолго не думать о предстоящей схватке с Подэрой, а прочие женщины сидели в башне с Ириллин, как пленницы в тюрьме. Пляски меаррцев вряд ли отличались во многом от диких танцев камнелюдей, которые беспорядочно скачут вокруг огня, обезумев от пения разлома. Да ее недалекий, не менее подверженный строгим традициям и устоям старейшина-отец и то лучше умел организовать веселье, упорядочить его, сделать… цивилизованным, в самом-то деле! Ему было не стыдно принять даже дея в гостях.

– Далирин, – позвала она, опустив книгу, – что там такое? Впусти тех, кто пришел.

С видимой неохотой старуха посторонилась, уступив дорогу группке женщин. Все, как одна, выглядели виноватыми и старательно отводили глаза.

– Мы слышали, вы можете посоветовать, как лучше одеться… – начала Урла, как более смелая. Остальные лишь сгрудились плотнее.

– Не только могу посоветовать. У меня даже есть подходящие ткани: платьев из Паррина я привезла слишком много, а мода там меняется очень быстро, и они все уже безнадежно устарели. Зачем мне хранить пестрые тряпки? Я бы лучше применила их на пользу делу.

Глаза у них расширились, лица оживились. Мисима, худенькая и низкорослая девушка, возбужденно выступила вперед, но Кайлин остановила ее предупреждающим жестом:

– Вот только Далирин права. Вы верны не мне. У Ириллин не меньше красивых тканей: дей баловал ее и был щедр. Идите к своей хозяйке и просите помощи у нее.

– Но… – покраснела Федра, светловолосая и высокая, – она тоже не разбирается, как и мы… она ничего не хочет слышать, кроме новостей о здоровье дея…

– Мы так раскаиваемся, госпожа, – пробубнила краснолицая Урла, – мы больше не будем про вас злословить.

– Значит, вы не отрицаете, что говорили гадости? – прищурилась Кайлин.

Все разом опустили головы. Она вздохнула. Ясное дело, они сейчас скажут что угодно, только бы добиться помощи от нее, но, быть может, это хоть как-то сдвинет гиблое дело с места? Может, начав с малого, женщины постепенно свыкнутся с мыслью, что Ириллин больше не займет сердце дея и им нужно учиться служить другой? В конце концов, она так устала от их злобы. Немного праздника, хорошего настроения, немного мира никому из них не повредит.

– Далирин, неси те платья, что я отложила, – сдалась она. – Посмотрим, кому что подойдет.

И ее покои наполнились таким женским гомоном, смехом и визгом, каких не знали до сих пор. Даже Лаур отложил игрушки и, открыв рот, смотрел, как женщины толкаются и рвут друг у друга из рук лучшие ткани, прикладывая к себе и отмеряя, где убрать рукава и как отрезать подол. Когда служанки ушли, на их место, следуя за цепочкой слухов, явились кухарки. За теми – парочка девчонок из деревни, которые пришли к празднику раньше других. Кайлин объясняла всем, какие образы лучше выбрать, чем дополнить наряды и под конец совершенно выбилась из сил. Упав в кресло, она обмахивалась книгой и тяжело дышала, но чувствовала себя очень счастливой, потому что в ее помощи нуждались. Какое это приятное чувство – приносить пользу! Старое, забытое, но, как оказалось, неискоренимое до конца.

– Может, я и поторопилась обвинять дея, – призналась Далирин, наблюдая за раскрасневшейся госпожой, – может, и не настолько к вам равнодушен, как мне казалось. Осыпал вас подарками с ног до головы. Но лучший подарок – рожи этих гадин, которым пришлось перед вами попресмыкаться! Вы светитесь, на вас приятно смотреть.

– Да. Только лучше бы он сам пришел ко мне вместо всех этих подарков, – грустно улыбнулась Кайлин.

И тут же подпрыгнула в кресле, услышав:

– Ты от меня уезжаешь?

– Рогар! – она вскочила, уронив с колен книгу на пол, подбежала, бросилась ему на шею, запоздало сообразив, как он стоит: устало прислонившись плечом к дверному косяку, перенеся вес тела на здоровую ногу. В этом весь он – приходит без стука, врывается в ее жизнь непрошено, и она сразу забывает обо всем. – Ты пришел!

От ее прыжка Рогар пошатнулся, скрипнул зубами, но тут же выправил равновесие.

– Я ничего не слышу. Ты могла бы говорить так, чтобы я видел твой рот?

Кайлин испуганно отстранилась, но тут же вздохнула с облегчением, увидев плотные кусочки воска в его ушах: он всего лишь на время устранил главную проблему. Рогар сделал это ради нее, чтобы выйти к ней, нарушить еще одно сложившееся летами правило. Она прижалась щекой к его плечу, чувствуя его большую ладонь на своем затылке, а в волосах горячее дыхание, когда своей щекой он прижался к ее виску. Он обнимает ее, держит в объятиях, что может быть лучше?

– Я ничего не слышу, Кайлин. Наверное, это была глупая затея…

– Нет! – она встрепенулась, вскинула голову, вцепилась пальцами в его рубашку, как будто могла удержать, если бы он захотел уйти. – Все в порядке. Все хорошо. Ничего страшного, что ты не слышишь. Не уходи.

Он прочитал слова по ее губам и слабо кивнул. Затем перевел взгляд на груду наваленной посередине комнаты одежды.

– Собираешь вещи, рачонок? Бежишь от меня?

– Нет! – в двух словах, как могла, она описала ему, как наряжала женщин. Затем робко поежилась, опасаясь, что вновь ляпнет то, что заставит его бежать без оглядки. – А ты? Ты пойдешь со мной на праздник?

– Похоже, у меня нет выбора, – криво усмехнулся Рогар и разжал кулак, полный скомканных записок. – Иначе, боюсь, ты завалишь меня ими так, что дверь будет не открыть.

Кайлин тоже улыбнулась, затем закрыла глаза, встала на цыпочки и прижалась к его твердым губам своими мягкими губами. Внутри нее все наполнялось ликованием. Это ее записки вернули его к жизни. Ее слова дали ему силы выйти из затворничества, не замыкаться в себе. Она была права, когда не уступала ему, тормошила его и не позволяла себе бояться или жалеть.

– Поможешь выбрать наряд? – она отступила, лукаво изогнув бровь, и Рогар с ухмылкой шагнул в комнату за ней следом.

Увидев, что происходит, Далирин подхватила Лаура и собиралась уже укрыться в детской, но дей остановил ее жестом. Подманил к себе. Взял из ее рук ребенка и, чудовищно хромая, подошел и уселся в кресло, махнув служанке, что она здесь больше не нужна.

– Мы вместе посмотрим, если ты не возражаешь, рачонок.

Ни за что в мире Кайлин не стала бы возражать. Ее буквально на части разрывало от счастья, что все наконец-то потихоньку возвращается на круги своя и Рогар как раньше держит на руках ее сына. Она достучалась до него. Она смогла. Закружившись по комнате, она убежала за ширму переодеваться.

Схватившись за застежки на груди, Кайлин быстро расстегнула платье и тут услышала:

– Слушай, когда это ты успел так вымахать, друг мой? Ты такой тяжелый! А-а-а, ты отдавил мне ногу. Посмотри, в лепешку просто ее раздавил. Ты такой великан! Ох, сколько же ты весишь?

И счастливый, заливистый смех ее сына. Хлопанье его крохотных ладошек в знак высшей степени восторга от того, что этот огромный, страшный бог играет с ним, шутит. Кайлин невольно прикусила губу, застыв в полурасстегнутом платье. Осторожно повернувшись, она чуть выглянула из-за ширмы. Рогар покачал малыша на здоровом колене, прижался губами к нежному пуху на его виске, погладил своей большой ладонью по хрупкому затылку. Сколько в нем нерастраченной любви, сколько сдержанной, глубоко задавленной внутри потребности заботиться о ком-то слабом. Она задыхалась, когда представляла, каким отцом он будет их собственным, еще не рожденным детям. Хорошим отцом. Любящим отцом. Отцом, которым можно гордиться. На Подэре его не поняли, ну и пусть. Такие, как он, рождаются раз в тысячу лет, не чаще.

Рогар тем временем порылся в кармане и извлек оттуда что-то, сверкнувшее алыми искрами. Приложив палец к губам, он показал добычу Лауру.

– Вот. Отдашь маме. Только не говори, что от меня. Скажешь, нашел на полу. Договорились? Придумай что-нибудь.

Лаур с заворожено блестящими глазенками обхватил новую «игрушку» крохотными пальчиками, тут же потянул в рот, чтобы испробовать на зубок, а Кайлин едва не прыснула от смеха. Из-за того, что уши у ее бога были залеплены воском, громкость голоса он не контролировал, поэтому слова, которые должны были прозвучать шепотом, вышли громкими, и никакого секрета не получилось. А может, он нарочно так произнес? Ведь и сам понимал же, что ребенок, которому еще и двух лет не исполнилось, едва ли выполнит просьбу и сочинит историю, как вещь попала к нему.

Быстро скинув платье, Кайлин облачилась в другой наряд и вышла из-за ширмы, на ходу застегивая крючки.

– Что это у вас такое?

– Да вот. Сам не знаю, – Рогар смотрел на нее, его глаз лучился каким-то особенным светом. Светом, который согревал ее, заставлял возноситься над землей до самых небес.

– М-м-м, да это же ожерелье! – она опустилась перед креслом на колени, делая вид, что изумлена при виде тяжелого, обрамленного красным золотом украшения в руках сына.

– Да. Малец знает толк в побрякушках.

– М-м-м. Хорошо, что ты даришь мне только песок, камни, водоросли, мой дей. Ну, еще книги и прочий всякий хлам. Если бы ты вдруг решил подарить мне эту самую «побрякушку», я бы сочла это… пошлым? Подумала бы, что ты ставишь меня в один ряд со своими многочисленными любовницами.

– Кхм. Поэтому я тебе их и не дарю?

– Да. Но именно и конкретно эта мне нравится.

– Так возьми ее себе. Лаур признался мне, что подобрал ее где-то на полу в коридорах. Наверное, обронил кто-то.

– Одна из твоих многочисленных любовниц?

– Кхм. Не припоминаю, чтобы я дарил такое кому-либо. Оно слишком… дешевое на вид.

– Это красное арамейское золото? Эти рубиновые камни? Действительно, какая дешевка.

– С каких это пор ты разбираешься в золоте? Насколько мне помнится, ты в зеркала-то смотреться боялась, считая их величайшей драгоценностью на свете.

– Со времен, как немного повращалась в кругах Симона при его дворце?

Они беседовали легким беззаботным тоном, наслаждаясь внезапно возникшей на ровном месте игрой, и Кайлин не выдержала первой, засмеялась. Обеими руками она провела по его бедрам вверх и вниз, желая приласкать и сдерживаясь лишь из-за присутствия сына.

– Как же я тебя обожаю, мой дей! – с чувством призналась она. – Ты так бесхитростно врешь мне и не краснеешь!

– Хочешь сказать, что ты умеешь врать гораздо искусней? – улыбка еще играла на его губах, но сияние глаза изменилось, стало холоднее, и по спине Кайлин пробежали мурашки.

– Рогар, пожалуйста, – прошептала она и вцепилась в его запястье, словно могла тем самым удержать от ярости, в которую он вдруг, как ей показалось, захотел впасть. – Пожалуйста, не порть один из наших редких моментов. Мне так хорошо с тобой сейчас. Не закрывайся от меня, умоляю.

С некоторым раздражением он выдернул руку из ее ладони, но затем вздохнул и снова смягчился. Пробормотал, проводя костяшками пальцев по ее щеке:

– Если бы не ты, меня бы вообще не было тут, рачонок.