– Теть Ань, я абсолютно вменяемый, и мне не нравятся ваши намеки на мое здоровье. Чтобы вы не наделали глупостей, хочу предупредить, что решение о каких бы то ни было ограничениях в дееспособности принимает суд. И если вы решите объявить меня, как вы выразились, больным, обращайтесь туда. Я в вашей опеке не нуждаюсь. И как вы, может быть заметили из нашего разговора, вполне способен самостоятельно отвечать за свои поступки.

– Стёпа! – голос тетки звучал трагично. – Ты не понимаешь! – она театрально вздохнула. – Ну да ладно. Я беру билет на понедельник, во вторник буду у тебя. Там и поговорим.

– Зря деньги потратите! – не мог скрыть раздражения, даже озлобления. – Ни о чем я с вами разговаривать не собираюсь! Во всяком случае, о своей жизни. И еще. Кроме билетов, озаботьтесь, пожалуй, еще и бронированием гостиницы. У меня нет ни возможности, ни желания размещать вас в своей квартире!

Трубка что-то забормотала, но я уже отдернул ее от уха и надавил «отбой». Вот ведь геморрой на ровном месте! Жил себе не тужил! Самое интересное, что хотя я и катил порой бочку на врачей, но претензии у меня были скорее не к ним, а к системе. Кто не сталкивался, тот и не подозревает, что стоит врачу некоторых специальностей выписать вам больничный, как, не спрашивая вашего согласия, вас уже ставят на учет в интересном учреждении, который прямо гарантирует вам разнообразные и неожиданные проблемы в будущем. Когда я впервые с этим столкнулся, пожилая сестра, сокрушенно вздохнув, объявила, что мне, оказывается, еще повезло, а были времена, когда к ним на учет можно было загреметь и с банальным сотрясением мозга. Так что, даже так и не заполучив окончательный диагноз, я уже числился психом, если можно так выразиться. Государство любит интересоваться здоровьем своих граждан – ну, там, при приеме на некоторые виды работ, на службу, при выдаче прав или разрешений, и при всяком таком случае запрашивает справочку о здоровье соискателя. Вот я уже и столкнулся со всеми прелестями получения этого документа при наличии учета в психоневрологическом диспансере. И ведь при всем этом я считался полностью дееспособным гражданином. Просто иногда мне теперь предстоит доказывать, что это так.

Дождь почти утих, я забрался в душ, ощущая, как горячая вода смывает раздражение недавнего разговора.

Что касается лечащего врача, тот прямо заявил: «Вы, Степан, полностью вменяемы. Вы осознаете, что ваши галлюцинации ненормальны, и даже обратились за помощью по собственной инициативе. Типичное поведение невротиков. Психи обычно уверены в собственной картине мира и скорее склонны окружающих считать нездоровыми. Это не всегда так, но сразу скажу, что доказать вашу невменяемость в суде не получится, вздумай кто-нибудь заявить об этом. Я бы, например, вас таким никогда не признал».

Проблема с доктором одна – «галлюцинации»! Для него мои видения – порождение больного воображения. Он вот считает: я осознаю их «ненормальность». Но понимает ли он, что при этом я самого себя считаю нормальным? Может, я и правда псих, если убежден в реальности того мира?

Сейчас-то я уже приспособился, научился маскировать собственные реакции, а представьте, как это выглядело, когда я только пришел к нему в первый раз. Сидит всклокоченный такой пациент и ошалелым взглядом провожает что-то в воздухе, едва реагируя на прямые обращения. Да-а… Если учесть, что я тогда систематически не высыпался, не мог работать, и череда разнородных проблем колотила меня по напряженной черепушке, подобно барабанщику, то придется признать: выглядел натуральным психом. Собственно, поэтому я никогда не осуждал Наташку. Напуганы были оба. Но хватит!

Выключил душ, обтерся и наконец сообразил, отчего настроение, вопреки усилиям далекой тети, улучшается – дождь закончился. Можно поработать и спокойно выспаться. А завтра надо будет кое-куда наведаться.

4

Конец лета в этом году радовал – ни тебе удушающей жары, ни промозглых осенних дождей. Утро лупило вползшим на крышу дома напротив солнцем так, что казалось: отдерни плотную ткань штор, и задымятся старые бумажные обои, зашипит в панике прячущаяся по сумрачным углам нечисть. Зазеркалье не видать вовсе, отработанным навыком угадываю: там пасмурно, и это хорошо – при таком контрасте в освещении то, что видится оттуда, бледнеет и уже не так пугает или путает своей реальностью.

Наскоро соорудил нехитрый завтрак, проглотил, рассматривая в телевизоре изящную брюнетку, серьезно озабоченную циклоническим фронтом в Забайкалье, завис ненадолго, пролистывая немногочисленные сообщения, накопившиеся в разнообразных новостных каналах, – все как в старые, уже слегка подзабытые времена.

Собрался было выскочить из подъезда, но придержал себя сам – все же в моем положении лучше действовать расчетливо, чтобы не испортить отличное настроение мимолетным оптимизмом, – заказал такси. Успел пожалеть об этом – на всем пути от лестницы до застывшей прямо напротив двери машины никто не встретился, что даже немного обеспокоило, но стоило такси тронуться с места, и сразу убедился: ничто никуда не делось, и мои призраки в том числе – они один за другим врывались в тесное пространство кабины через лобовое стекло, передний ряд сидений и тело молчаливого водителя. Заученно опустил глаза и уставился в спасительный телефон; под таким ракурсом, все, что замечал – стремительное нечастое мельтешение, которое мозг не успевал распознать и, следовательно, испугаться. Если бы не светофоры, на которых мы периодически замирали, поездка, пожалуй, была бы одной из самых комфортных в моей новой жизни.

По-воскресному быстро добрались до памятного района над Яузой. Простился с водителем, выбрался наружу и остановился, ориентируясь в окружающем. Конечно, я отлично знал, куда приехал, – вон дальше виднеется знакомый кирпич забора фабрики, неширокая, удивительно спокойная улица сейчас прячется в тени, подсвеченная лишь бесконечной синевой без единого облачка, если не считать за таковое тонкий инверсионный след, процарапавший небо над головой. Ориентировался я в другом – в чужом мире. Конечно, вижу я недалеко, зато чужие стены – не препятствие. Одна из них, участок оштукатуренной кладки, выступает прямо передо мной, перегораживая тротуар. Уровень дороги там, похоже, повыше сантиметров на двадцать – немного, но крупная брусчатка, сложенная из больших квадратных блоков, накрывает земной асфальт как кусок стеганого одеяла, и оттого я не вижу собственные ноги, погрузившиеся в чужой камень. К счастью, там по-прежнему пасмурно, и мои поношенные светлые кроссовки проступают желтоватым силуэтом, как если бы я стоял на дне неглубокого пруда с темной илистой водой. Но вот с тротуаром – беда. Его не видно, а вы не представляете, как на самом деле часто мы смотрим под ноги. Ладно, не привыкать. Уже приспособился в таких ситуациях рассматривать реальность, расположившуюся за пределами заколдованного круга, наполненного чужим миром. Должно быть, выгляжу как неспешный гуляка с гордо задранной головой, сноб, которого больше интересует движение небесной материи, чем низкие реалии неровной почвы под ногами.

Еще деталь: похоже, чужая улица смещена на пару метров дальше от реки, чем земная. Из-за этого мне, двигаясь вдоль нее, предстоит непрерывно пересекать внутренности стен и домов. Получается интересный эффект: пока я внутри чего-то защищенного от естественного или искусственного света, ничего не вижу – содержимое стен, например, не освещает чужое солнце, и чужой мир практически исчезает, становится невидимым, но стоит высунуться, как он немедленно вплывает в поле зрения, подчас скачком, резко, заставляя невольно останавливаться на пару мгновений. Опять воображаю, как это смотрится со стороны: молодой мужчина с отрешенным видом, одетый, как типичный студент, неспешно прогуливающийся по пустынной улице, будто очнувшись от дум, время от времени замирает, немного ошалело вращая головой, и с удивлением рассматривает внезапно проявившую себя реальность.

В общем, при всем моем старании полностью замаскировать себя под нормального не удастся. А жаль. Пригодилось бы, например, у врача: здрасьте, доктор, я излечился. Но не выйдет: его кабинет расположился в самом сердце большого потустороннего здания вроде торгового комплекса или офисного муравейника – потоки народа, лестницы, переходы, конторы и самые неожиданные явления: то голова незнакомца замрет прямо посреди стола доктора, удивленно озираясь, то из-под потолка медленно спустятся по наискось пересекающей помещение чужой лестнице красивые ноги в изящных сандалиях. В общем, я и сам-то в своей нормальности не уверен, чего уж требовать от профессионально подозрительных эскулапов.

Не спеша добрел до забора. Хорошо, что воскресенье – на улице почти никого, только редкая машина медленно проползет мимо, подскакивая на лежачих полицейских, да пара прохожих мелькнет через дорогу. Можно постоять на месте, держась ладонью за теплый кирпич – якорь, лучше всего прочищающий мозги: забор – наш, а длинный коридор какого-то здания, из пола которого торчали мои плечи и голова, – их. Пройтись бы вдоль этого коридора, да реальность против: забор фармацевтов обрывается, прилепившись чуть подалее к стене соседнего дома, отгороженного от улицы нешироким запущенным сквериком.

Ладно, пройдусь, добавлю десяток метров к иноземному коридору – вдруг обнаружится еще какая подробность. Коридор, кстати, идет точно параллельно забору – видимо, близкая Яуза диктует строителям свою геометрию в обоих мирах.

Зря ходил. Коридор пуст и, похоже, идет вдоль наружной стены какого-то солидного дома официозного вида: окна с одной стороны, череда редких дверей – с другой. Пол скучный – что-то вроде крупнопанельного паркета, ничего особенного по земным меркам. Людей не видно, как и любых табличек или указателей. Может, у них там тоже выходной?

Хорошо бы зайти за одну из дверей, но забор фармацевтов прячется буквально в десятке сантиметров под крашеной штукатуркой внутренней стены чужого коридора. Похоже, там, на месте, где у нас находится двор фабрики, расположилось большое сооружение, почти совпадающее по габаритам с хозяйством наших бывших заказчиков.

Со стороны улицы – проще: тот мир накрывает участок то ли стеной, то ли каким-то цоколем – неважно. Важно, что здесь ничего не видно, и даже не мешается под ногами чужая мостовая.

Я с облегчением воспользовался возможностью и двинулся в сторону знакомой проходной. На ней, кстати, тоже большого движения не наблюдается: так – выскочили, не посмотрев в мою сторону, пара оживленно обсуждающих что-то молодых девушек и торопливо убежали дальше. Что я ищу? На что надеялся, приехав сюда? Нащупал в кармане пластик старого пропуска, извлек, не чувствуя никакой решимости. Ну, приперся? Что дальше?

Проходная никак не изменилась. Я машинально толкнул одну из дверей, та открылась, вошел, сделал шаг к турникетам и замер. Стены чужого здания закончились, вернулась нереальная реальность: вновь возник пол, рассекающий мою грудь, коридор, похожий на уже виденный. Только окна на их улицу теперь белеют пасмурными силуэтами, рассеченные местным потолком высоко над головой. Немного постоял, соображая.

– Вы проходите? – голос за спиной заставил вздрогнуть.

Хорошо одетый мужчина в костюме и галстуке, с небольшим портфелем в руке замер, нависая над плечом, в руке – кусок пластика, идентичный тому, что держал и я.

Машинально кивнул:

– Да, извините, – и приложил пропуск к считывателю.

Пискнуло, красный крестик сменился зеленой стрелкой, я толкнул вращающуюся решетку и очутился в заточении: клетка позади щелкнула, запирая от меня внешний мир, решетка впереди ждала, пока я докажу, что не нашел пропуск на улице, что он мой. Попался! Сейчас набегут! Держи его!