Костя, видя моё состояние, сжалился и покормил меня ужином. Разговор вышел долгий. Он рассказал, что Жанна в Египте, отдыхает после «кощунственных условий, дурного питания, вони и хамского поведения персонала больницы». Поездка настолько «горячая», что и в суд на бракоразводный процесс она не пришла. Перенос.

Я никого не сужу, а как бы сказала сестра – «ты не рожала, тебе не понять». Но мне реально не понять, как можно бросить больного ребенка и улететь развлекаться. Пусть даже папа и бабушка очень ответственные и любящие.

Бедный мой будущий ребёнок, я тебя замучаю своим вниманием. Беспощадно.

В первой половине дня чувствую себя на гребне успеха —у меня появилась яхта. Сделана она «три д» ручкой, но это мелочи, абсолютно незначительные. Малыш старался, переживал, понравится мне или нет. Ставлю её (а она с подставкой, на секундочку!) на рабочий стол, фотографирую и отправляю Косте с посылом, мол, всё круто, пришвартовала.

Лучше бы я этого не делала. Спустя несколько безмолвных часов присылает:

«Прости, не смог ответить сразу. Отбыл. Вернусь поздно ночью. Вечером зайдёшь? Мама с Петей. Пожалуйста».

Следом долетает:

«С моей мамой,» – успокоил так успокоил.

«Пожалуйста. Буду должен».

Да уж, как земля колхозу.

Забываем всё о том страхе, что я испытала в первый день процедур. Оп. Словно его и не было. Страшно мне стало сейчас. Реально коленки дрожат и подташнивает.

Последний раз я так нервничала в школе. Когда физрук мне четвёрку в девятом классе решил вывести в последней четверти с фразой: «Придёшь на пересдачу. Прыжки через козла и хождение по нему же сдавать». Кто бы знал, какой леденящий ужас вселял в меня этот козел. Неописуемый. Нет бы папе сказать. Но я ведь проблемы решаю сама, надо было, чтобы папа мною гордился. Залезла я на этого деревянного монстра, а шаг сделать боюсь. Учитель, к слову сказать – молодой, по доброте душевной меня решил приободрить фразой: «Не бойся, если упадешь – я тебе разотру место ушиба». Упала я тут же, но растёрли по итогу его. Так бывает. Но были и плюсы: после вывиха ноги с последующим хирургическим вмешательством мне разрешили больше не ходить на русские народные. Знала бы, полезла на страхолюдину намного раньше.

Ручонки и печёнка дрожат. Чтобы не задерживать Петю со сном, утром я взяла с собой сменную одежду. По плану было: принять душ на работе, переодеться и ехать. Сейчас же, как идиотка, одёргиваю чёрное платье-чулок, и так длина миди, но я тяну. По словам Толи, я больно в нём хороша. Но сейчас оно кажется слишком обтягивающим. Те несколько раз, что носила до этого, оно было в самый раз. Интереснейшим образом наш мозг устроен.

Под крики «Алёна, Алёна, Алёна» Лидия Константиновна открыла мне двери.

– Здравствуйте, – приветствую первой. Даже киваю немного. Стою с идеально ровной осанкой, хоть чему-то «люли-люли» меня научили. Сумку держу обеими руками перед собой, словно на собеседование пришла.

– Здравствуйте, тетя Алёна! – перекрикивает бабушку Петя. – Я же тебе говорил – она красивая! – обернувшись к бабушке, говорит немного тише, но слышно мне прекрасно. – А ты мне не верила, – бабушка на него шикает.

А я стою неподвижно. Интересно, сколько ужаса отражается в моих глазах?

Это не моя мама, и как в случае со связью с Артёмом, я могу не переживать, что родной человек от меня отвернется из-за того что я спала с женатым мужчиной. Да, блин, с Костей я вообще не спала! Но чувство неловкости выходит на эпохальный уровень.

– Алёна, добрый вечер. Проходите скорее, – говорит женщина со мной любезно, но легче не становится. – Мы тут динозавров на поезде по всей квартире катали, увлеклись. Не обижайтесь, надо теперь внимательно смотреть под ноги.

Стараюсь не пялиться на женщину, но Костя невероятно похож на маму. Вплоть до взгляда – одинаково цепкий, глубокий. Даже мимический дефект в виде ямочек на щеках передался по наследству. С левой стороны чуть глубже, справа диаметр едва заметно шире.

– Мы с тётей Аленой вместе рычали на папу. Она мне двадцать яиц шоколадных принесла, мы их распаковывали, а папа ел. Это она меня рычать научила. Я ведь тебе говор-рил… говор-рил… говор-рил.

Сегодня Петюнчик в ударе. Впервые вижу его настолько болтливым. Даже если женщина обо мне не думала плохо, то сейчас точно начнет.

– Папа сказал, что Алёна очень… – малец продолжает вбивать гвозди в моё сознание, как только я отворачиваюсь убрать остатки инъекций. Пожалуйста, милый, пусть он сказал, что я очень хороший судмедэксперт, блестящий специалист. Но как же, Костя блеснул. – Красивая. И личико у неё ангельское.

Мда. Комплимент вроде бы, но у меня импульсивно дёргается живот. Это пик детской непосредственности.

Костя, ты идиот?! А если Жанне? Нет, не так. А когда маме Жанне Петя это скажет? Ходить буду и ждать, когда же мне кирпич прилетит на голову.

– Папа тебя никогда не обманывает, – сдержанно произносит женщина, кладя руку на плечо внука. Теперь ее взгляд, обращённый на меня, становится изучающим, пытается заметить во мне хоть что-то, чтобы понять, «да» или «нет».

***

Как же я устала от себя, от своих надуманных убеждений. Четкие границы – «что можно» и «что нельзя» – мешают и угнетают. Я уже в том возрасте, когда можно жить, как хочется, но я продолжаю себя ограничивать. Самое главное – счастья мне эти «сервитуты» не приносят.

Утром с Петей всё так же была бабушка. У Кости, по её словам, телефон отключен. Вчера она была сдержанна, немногословна, сегодня накопившиеся переживания увеличили её велеречивость. Для материнского восприятия и маленькая девочка, и взрослый состоявшийся мужчина остаются беззащитными и уязвимыми. Для Лидии Константиновны всё усугубляется тем, что Костя – её единственный ребёнок. Вся любовь, нежность, надежды, ожидания, тёплые чувства сосредоточены на нём.

На эмоциях она мне рассказывает, каким способным, но до боли (в том числе и физической) активным Костя рос мальчиком, как прекрасно учился, как часто её с отцом вызывали в школу из-за драк сына. Делится воспоминаниями о том, как они переживали, что всё время сын посвящает работе, совершенно не думая о личной жизни. В каждом её слове чувствуется гордость за сына, не проникнуться невозможно. Я даже вопросов не задаю, только внимательно слушаю и киваю.

– Мне не нравится то, чем сейчас занимается сын. Слишком опасно. Слишком ответственно. Ему нравилось предыдущее место работы, но Жанне всего было мало. Квартира недостаточно большая, машина не того класса, отдых не её уровня. Она и так в жертву семье отдыхала только в России, первые годы она без него заграницу не летала. И вот теперь… Я ночами спать не могу. Здесь платят больше, но каждую его командировку я молюсь, чтобы сын вернулся живым. Сколько я его просила, но он у отца деньги не хочет брать. То, что занял, он отдал. Жанна выходила замуж за сына богатых родителей, но просчиталась. Боже, уже бы отпустила его. Но держит ребёнком, – последние слова произносит потише.

Сосредоточено слушаю, перевариваю, сразу не нахожусь, что ответить.

– Извините, Алёна. Нагружаю вас ненужной информацией. Не знаю, что на меня нашло, – поднимается со стула, идёт к кухонному гарнитуру, по пути щёки вытирает, открывает верхний шкаф, достаёт успокоительное, выпивает несколько таблеток. – С мужем особо на эту тему не поговорить, он считает меня слишком мнительной. А Петя полночи о вас говорил, я подумала, что вы с Костюшей друзья. Кто ещё будет по доброте душевной тратить время на бедного ребенка, – она вздыхает, а у меня сжимается сердце. Сегодня Лидия Константиновна выглядит болезненно бледной, глаза только красные. Вчера передо мной была ухоженная красивая женщина. – Сердце не на месте. Уснуть получилось к утру. Зачем это всё необходимо? У нас всё есть. Для чего нужен этот достаток, если сын подвергает себя опасности?

Вопрос риторический. Ей не требуется мой ответ. Мой отец придерживается такого же мнения, прекрасно её понимаю. Нет необходимости изобретать велосипед, если можно его купить.

– Жанна Косте треплет нервы, а я вам. Дожилась, – из женщины вылетает нервный смешок.

– Не переживайте, я максимально стрессоустойчивая

Жрут меня исключительно собственные тараканы.

– Вы, Алёна, с моим сыном работаете?

– Отчасти. Познакомились на работе.

– Психолог?

– Судебно-медицинский эксперт.

Надо отдать должное, в ответ она лишь кивает, хотя и видно, что не такого ответа ждала. Никаких уточняющих вопросов. Допив чай, прощаюсь и спешу на работу.

Освидетельствования. Побои, драки – их целый поток. От гематомы под глазом до проникающего ранения печени. С головой в рабочем процессе, но нет-нет да и посещают голову недобрые мысли на тему Кости. Переживания его мамы передались воздушно-капельным. Не хочу даже знать его направление, меня это не касается.

Процесс преображения мыслей в материю мне подда1тся, жаль, не всегда. Сегодня же – бинго. У нас выезд. Собираю всё необходимое и в путь.

Мои ожидания не оправдываются. От слова совсем. По приезде встречаю на месте преступления Колю. Он мне снова так рад, что это даже заставляет задуматься.

– Я тебе обещал рассказать, да всё случай не представлялся. Детка, твой оперский фарт не знает границ. Помнишь же хомяков наших – обдолбышей? – Взглядом даю понять, что такое определение мне не заходит. – До чего же ты жмуролюбива. Ладно. Тройной передоз. Поняла в общем, – делает рукой неопределённый взмах. – Заказчика мы нашли. Но объебон: обвинительное заключение там не вынести. Это родственник того золотого паренька. Тоже со связями мужичок. Муж сестры.

– Зять.

– Да? Я не в курсе. Ну, в общем, дорожку жене к наследству расчистить хотел, но перестарался. Горем убитый чиновник, в конце концов, зятя своего запугал. Вот мужик и решил – лучше сам, чем на зоне в мученьях.

Парни видят столько, что невольно черствеют. Вот и Коля повествует без каких либо эмоций, так, история из жизни.

– Судя по обстановке, – прохожусь взглядом по залитому кровью полу, – в процессе он передумал. Метался. Помочь себе хоть как-то хотел. Но не успел.

Суицид – это страшно, больно. Душераздирающе. Большинство людей осознают это в момент или сразу после нанесения себе увечий. Не у всех жажда жить появляется вовремя. Дай бог, если кто-то поможет.

Тут не помогли.

– Придурок. Сейчас опять объединять дела придётся, бюрократической волокиты не счесть. А хрен один – неприкасаемые.

Спустя минут десять моя крыша взрывается. Вернее её взрывает Артём. Приезжает зачем-то и, не поздоровавшись, начинает ходить за мной по пятам. Его заведённое состояние давит, мешает работать. Но я молчу. Наша старообрядческая процессия и так привлекает всеобщее внимание. Стоит только кому-то ко мне подойти, как Артём тут же взглядом от меня отгоняет. Последний подошедший криминалист и вовсе только рот открывает и тут же, захлопнув его, уходит с видом «да ну нафиг».

Стоит нам только остаться вдвоём в комнате, как я выхожу из себя.

– Что за хрень? Ты совсем обалдел? – всплескиваю руками, обернувшись к нему.

Мой внутренний негодуйский негодуй в ярости. Никогда. Никогда. Никогда он себе такого не позволял. Ни в отношениях, ни в ссоре мы с ним прилюдно не выяснили отношения. Тем более на работе.

Глава 46

Стоит, скрестив руки на груди, смотрит, злобно прищурившись, и молчит. Разглядывает пристально моё лицо, по шее вниз спускается глазами, останавливается на груди. Усмехается.

Ну что за козёл?

– Блд. Невыносимый, – из последних сил сдерживаюсь. Дом полон людей.

Прохожу мимо него. Зубы разве что не скрипят.

– Куда собралась? – Артём хватает меня за плечо. Дёргает. К себе разворачивает. – А может, это ты, солнышко, у нас охренела? – не выдерживает, цедит мне в лицо. Со злобой. – Понравилось скакать на члене Родобольского?

Не понимаю, о чём речь. Исходящий от Артёма гнев меня топит. Способность мысли здраво вмиг улетучивается.