Память мёртвых на Весах Истины (страница 15)
Тонкостей отношений Владыки и его молодого сына Шепсет искренне не понимала. На людях Усермаатра не демонстрировал любви к близким, не выделяя своих родственников среди остальных придворных. Но жрица ведь знала, как он меняется за закрытыми дверями, как тепло может общаться. Возможно, и к сыну он был теплее, когда никто не видел. Но сколько Шепсет помнила, каждый раз, когда молодой Рамсес выходил после встречи с отцом, он был печален и задумчив. Буквально позавчера она сама пыталась отвлечь его и даже осмелилась позвать на прогулку, чтобы развеять мрачные мысли. Возможно, именно о том дне и говорили военачальник и чати? Вроде бы молодого царевича и правда допускали на советы.
Она хотела понимать больше, но Владыка редко говорил о своей семье – и о старшем сыне, с которым Шепсет не успела познакомиться до его отбытия на границы, и о других.
Шепсет понимала, что это связано с его высоким положением и непостижимой природой. Это для простого человека семья значила всё, а Пер-Аа принадлежал даже не себе, а целому народу.
«Пер-Аа не выделяет никого из своих сыновей и дочерей и не демонстрирует свою гордость за них», – говорила иногда Тия, но что-то в её взгляде заставляло жрицу сомневаться.
А сам царевич как-то разоткровенничался с ней. Это был, пожалуй, единственный такой их разговор, когда что-то глубоко опечалило Рамсеса – настолько, что он заговорил об этом. Был какой-то званый ужин с послами и купцами из Куша. Шепсет с царевичем вышли в сад, чтобы немного отдохнуть от шума и разговоров, самые интересные из которых всё равно велись за закрытыми дверями.
Жрица не спрашивала, только слушала, молчаливо поддерживая. Царевич словно бы говорил не с ней, а с самим собой, убеждая себя, что должен понять и принять.
– Божественная кровь ведь не то же, что людская, – сказал он тогда. – Владыки заключают брачные союзы не из любви, а их детей зачинают в ходе ритуалов сами Боги. Для того, чтобы род никогда не прервался, и в Та-Кемет царила стабильность. Вот почему дети для Владык не то же, что для простых рэмеч. Какая уж тут любовь. Есть только долг и высокие цели, – помолчав, он признался: – Я бы так не хотел. Это скорее пугает.
Шепсет было сложно представить такое, но ей стало очень грустно от ощущения несправедливости – грустно и за Владыку, лишённого простого счастья, и за молодого Рамсеса.
А потом, пригубив вина, царевич всё же обронил фразу, которую жрица запомнила, но к которой они больше никогда не возвращались. Тихо – могло и послышаться.
– Но моим братом он хотя бы гордился…
Рука Рамсеса, сжимавшая её ладонь, чуть дрогнула, и это вернуло Шепсет к настоящему. Владыка награждал чати Таа и объявлял о продлении полномочий наместника в Царстве Куш, поддерживающего мир в южных провинциях. Жрица прищурилась, глядя на правителя. Показалось или голос его чуть дрогнул? И выглядел он словно бы несколько более усталым, возможно потому, что церемония затягивалась.
В тот момент пространство неуловимо изменилось. Девушка судорожно вздохнула, уже зная, что произойдёт дальше. Солнечная ладья сияла ярко, но двор утопал в мягких ласковых тенях, дарующих прохладу. Вот только сейчас для Шепсет день стал темнее, как серые прозрачные сумерки. Голоса Тех наполнили её восприятие, становясь всё явственнее, заглушая понемногу голоса живых. Их шёпот был словно далёкий плеск волн, слова – неразборчивы. Но они шептали об опасности.
«Почему теперь? Что за знамение?» – подумала девушка, обводя взглядом гостей, пытаясь разглядеть, за кем из них могли прийти Странники.
А потом подняла взгляд к Окну Явлений…
Тени клубились у ног Владыки, поднимаясь всё выше, окутывая его плечи, становясь темнее и тяжелее. В неестественных сгущающихся сумерках Шепсет различала их уродливые формы, проступающие смутными силуэтами, жадно скалящиеся и ускользающие.
Люди радовались, смеялись, поздравляя тех, кого правитель отметил сегодня. Жрица давно уже знала, что кроме неё никто этого не видит и что нельзя ни с кем обсуждать или тем более издавать предупреждающий возглас.
Она стиснула зубы, глядя, как одна из мутных чудовищных форм пронзает сердце Владыки, а другая словно рассекает ему горло. Внешне с ним, конечно же, всё было хорошо, но такие видения сулили тяжёлые болезни.
Шепсет вдруг увидела лицо Усермаатра ближе – так явственно, словно оказалась прямо перед ним. Благородные черты застыли в выражении нейтральной доброжелательности. Ничем он не показал, что коснулось его. Шепсет видела лишь, как чуть сжались его челюсти, а по виску скатилась капелька пота.
Хор голосов Тех достиг высшей точки, став уже не просто плеском волн, а шумом бурного порога. Увы, жрица не разобрала слов – так иногда бывало. Уже в следующий миг всё смолкло, и снова солнечный свет заливал двор.
Шепсет перевела дыхание, чувствуя, как у неё похолодели руки. Царевич с тревогой обернулся к ней. Она не хотела привлекать ничьё внимание, да и как было объяснить? У кого спросить совета?
Может быть, у Сенеджа?.. Или предупредить самого Владыку?..
* * *
Шепсет боялась спрашивать, какие кошмары преследуют его. Достаточно было того, что она чувствовала присутствие Тех рядом с ним и всеми силами старалась отогнать. В тот день у Окна Явлений она видела лишь малую часть.
Страшно было думать, чего вообще мог бояться защитник Кемет. Но сейчас близилась ночь, и даже в безмятежном шёпоте ветвей слышалось что-то зловещее. Ясный свет звёзд казался холодным и колким, а сгущающиеся тени, затаившиеся в саду за окном и по углам покоев, – неестественно подвижными, текучими.
С наступлением темноты Владыка посылал за ней уже не в первый раз.
– Твои отвары в самом деле помогают мне уснуть. И мне нравится колыбельная, которую ты напеваешь.
Шепсет смутилась. В распоряжении Владыки были лучшие целители Кемет, но он предпочитал её.
– Мама научила меня, – призналась девушка. – Это очень древний рецепт. Она лучшая целительница во всём Уасет, многое знает. Может быть, лучше было бы послать за ней…
– Не нужно, – улыбнулся Владыка, откидываясь в своём плетёном кресле. – Моим мастерам куда больше нужна её забота.
– А ещё есть мудрая Нетакерти. Моя наставница из Хэр-Ди… Я попробовала смешать снадобья по-новому. Так что здесь сочетание двух секретов разных мастеров.
– Получилось прекрасно. А ещё, думаю, дело в твоей особенной Силе, свойственной только тебе, – доверительно сказал Рамсес, прикрывая глаза. Сейчас он пребывал в умиротворённом состоянии, где-то между сном и явью, когда ничто уже не терзало его. – Рядом с тобой легко. Останься. Расскажи что-нибудь ещё.
Эту просьбу он повторял часто, и девушка оставалась. И словно верный пёс, храмовый страж, охраняла его сны, защищала его так, как отряд Руджека защищал его тело. Ей было всё равно, что там говорили другие, какие предположения о ней строили. Завидовали, что она стала наложницей правителя Обеих Земель? Пусть. Где уж им было понять, как всё было на самом деле, как Владыка помогал ей направлять её силу и талант. И самое малое, что она могла сделать для него в ответ, – это воспользоваться его уроками и заставить эту силу служить ему.
Сев у его ног, Шепсет разложила папирусный свиток – один из тех, которые он выбрал для неё, чтобы она училась лучше разбираться в истории и политической ситуации. Рамсес тяжело вздохнул, пытаясь забыться сном. Эта ночь была одной из сложных, когда приходившие к нему Странники всё никак не желали отступать.
Жрица вспоминала собственный парализующий страх, ещё в детстве, когда только-только начинала постигать, что отличается от своих сверстников и даже от взрослых. Что может слышать и видеть такое, о чём предпочла бы не знать, но обсудить это не с кем. Голоса и тени пугали её, потешались над ней, обещали сгрызть её без остатка, пока не останется лишь обезумевший остов. Каждая такая ночь была похожа на битву – за себя, свою самость, за свой разум.
Неужели даже Владыка Кемет мог испытывать нечто подобное?.. Вот только Те, кто приходил к нему, были гораздо могущественнее и многочисленнее. Разве могла их остановить одна юная жрица, пусть даже с двумя Ка?
Напевая мамину колыбельную, которая на самом деле являлась мощным заклинанием – как теперь уже понимала Шепсет, – она впервые подумала, что этого недостаточно. Ей так хотелось помочь, сделать хоть что-то.
И как уже сотни раз до этого, девушка сжала фаянсовый амулет, который мама подарила ей ещё в детстве.
«Наш Бес тоже обитает между мирами, на самой границе, и оберегает. Он отгонит от тебя всех чудовищ. Видишь, как он высунул язык и сурово вращает глазами? Его боятся все твари из темноты. А с нами он улыбается и шутит, никогда не злобно. Весело бьёт в свои барабаны, наполняя сердце радостью…»
«Да, так будет правильно», – подумала Шепсет и, подчинившись порыву, впервые сняла с себя мамин амулет и аккуратно вложила в ладонь Владыки.
– Возьми, господин. Когда они приходили в мои сны, я просила Беса помочь мне, и он всегда помогал. Тогда сквозь зловещий шёпот в темноте я слышала его барабаны…
Рамсес тихо рассмеялся, разглядывая нехитрый амулет на плетёной бечеве, которую Шепсет с тех пор уже не раз обновляла.
– Мой покой хранят величайшие Боги всей Кемет. Я не могу забрать у тебя этот чудесный талисман.
С этими словами он протянул ей кулон.
Но собственный порыв не показался жрице глупым, хоть она и понимала: где уж её маленькому фаянсовому Бесу сравниться с амулетами Владыки, с молитвами, которые возносят в его честь до самых дальних пределов. Деликатно она обхватила руку Рамсеса между ладонями, зажимая в кулак.
– Возможно, господин, тебе просто не приходило в голову просить о чём-то Божество простого народа. Но он не откажет тебе и защитит, как ты защищаешь нас.