Отец официально удочерил её вскоре после инцидента с человеческой фермой, когда Климу стукнуло семь. Он помнил момент, когда отец привёл Нунцию домой, знакомить. Клим возился на полу с игрушечным, похожим на разноцветного угря маглевом, пытаясь приладить продолговатую вереницу автовагонов к магнитной направляющей. Мать была на кухне. Вслед за отцом, оставаясь за его спиной, в комнату стеснительно вошла девушка, с виду старшеклассница, в жёлтом интернатском комбинезоне. Мама выронила пластиковый половник, и он смешно заскакал по плитке. Направляющая в руках Клима сломалась, и маглев стал хаотично ездить по полу, пока не уткнулся незнакомке в ступню.

Согласно свидетельству о рождении, Нунции исполнилось всего полтора года.

Конечно, было много пересудов. Что только не придумывали про отца с Нунцией. Клим в это не верил, конечно. Он плохо знал отца, потому что пока был маленьким, тот всё время отсутствовал на службе или в командировках. Но Клим никогда не сомневался, что папа любит и его, Клима, и маму, и вообще он человек чести, который не способен не то, что на плохие поступки, но даже на грязные мысли. Когда он увидел его, серого и обескровленного, в бинтах, на койке в госпитале МЧС, он понял, что его папа – герой. Поэтому когда о героическом поступке отца стали трезвонить из всех утюгов, Клим принимал это спокойно, как должное. Казалось, всё наладилось. Воссоединение семьи казалось Климу надёжным и непоколебимым.

Увы, появление Нунции всё разрушило. Мама решила развестись. Её чувства были понятны Климу, он простил её и, естественно, выбрал остаться с ней. Он был не готов принять непостижимое: что его названой сестре, дылде, которой на улице, когда она шла из парка, кто-то сделал предложение, всего два года.

Тем более что она не была вполне ребёнком. Она была взрослой, сформировавшейся личностью. Без посещения занятий она самостоятельно освоила не только всю начальную учебную программу, но и университетские дисциплины. Её разглагольствования по поводу физических явлений сводили его с ума. Она защитила диплом, когда ему было всего одиннадцать. Из чувства протеста он вообще забил на учёбу, и только ближе к выпуску взялся за ум.

Почему отец выбрал именно её? Сам он говорил, что когда посещал интернат, узнал в этой девушке то сморщенное личико, которое в инкубаторе первым открыло глаза и улыбнулось из своей колбы беззубым ртом. Бред, конечно. Как можно узнать в выросшем человеке младенца, они ведь все одинаковы, как клоны… Все братья и сёстры Нунции по инкубатору и верно выглядели сродни клонам. После выпуска из интерната они и отчества, и фамилии себе взяли одинаковые – Алексеевичи и Алексеевны Кононовы. Собирая досье, Клим отмечал, насколько сходными выглядели их черты поначалу; это потом, с годами, они стали приобретать всё большую индивидуальность.

Правда была в том, что отец хотел усыновить и удочерить всех спасённых – а если не всех, то многих. После инцидента на человеческой ферме и событий, которые за этим последовали, он явно переживал личностный кризис. В памяти Клима блуждали смутные воспоминания о том, что отец, Алексей Кононов, не раз делился с женой признанием, что мучим чувством вины, бредил что-то о предназначении детей, которых он не смог спасти. Он не раз обращался к руководству интерната с ходатайством о том, чтобы стать приёмным отцом, или, хотя бы, опекуном для тех обитателей интерната, которых поместили туда после спасения с фермы. Но после того как специфические способности этих детей стали вызывать всё большую обеспокоенность исследователей, неизменно получал отказы. Ему позволили удочерить только Нунцию. Учёным и военным – конечно же, а как без них – она показалась самой безобидной. Клим, которому довелось узнать её ближе, чем другим, чувствовал, что это не так. Нунция была опасна, как и все они. Но больше других он ненавидел её не за то, что она могла бы причинить вред семье или обществу. А за то, каким ничтожным в сравнении с её потенциалом он чувствовал себя, когда был ребёнком. И за то, что из-за неё их семья была разрушена.

Рана, нанесённая «кукушатами» его детской душе, так и не затянулась. Боль и гнев привели Клима Кононова сначала в Академию непубличных расследований, потом в Бюро по борьбе с атипичными угрозами, и наконец, в организацию с пугающим и громоздким названием, которая занималась исключительно выжившими питомцами с человеческой фермы – Агентство по мониторингу за экзогоминидными инвазивными носителями разума.

Насколько оправданно было присваивать им такой статус, Клим предпочитал не размышлять. Но потенциальные способности искусственно выращенных детей вызывали серьёзный интерес, и не только у отечественных учёных. Многие разведки мира хотели бы заполучить кого-то из них, желательно с ярко выраженными аномальными особенностями. Кроме того, было много тех, кто испытывал ненависть и неприятие к этим необычным детям. Агентство создали после того, как с выпускниками интерната стали происходить чрезвычайные инциденты. Некоторые из них закончились гибелью детей из того таинственного инкубатора, а другие – странной смертью тех, кто желал их уничтожить. После последней чудовищной резни, когда погибло несколько десятков воспитанников интерната, большинство выживших стали жить уединённой непубличной жизнью. Череда трагических инцидентов на долгий период прекратилась. Но в последнее время экзогоминиды снова стали предметом пристального внимания – в первую очередь со стороны агентства, которое возглавлял Клим.

Личные мотивы были причиной того, что Клим Кононов проявлял почти болезненное рвение и энтузиазм в работе. Его служебные обязанности заключались в том, чтобы отслеживать всё, что касается контактов, перемещений, деятельности и даже личной жизни всех, кого Нунция считала своими братьями и сёстрами. В последний раз он видел сестру сегодня. Они встретились в крематории. Он сказал, что однажды доберётся до неё. Она сказала, что сегодня, из-за траура, прощает его. Когда огласили завещание, выяснилось, что распорядиться прахом отец доверил не родному сыну, а приёмной дочери. Клим, взбешённый его последней волей, уехал проведать мать.

Он не должен был давать волю эмоциям. Он выпустил её из внимания. Это ошибка.

По дороге в Нижнюю Москву Клим Кононов ещё раз тщательно просмотрел все досье, которые были в его распоряжении. Все фото и упоминания, которые когда-то всплывали на просторах сети, все документы, которые он смог аккумулировать из архивов пограничной и таможенной служб, все дипломы из учебных заведений, где субъекты когда-то учились, и все справки с мест, куда они трудоустраивались.

Сейчас в тенетах его мониторингового проекта оставалось сорок два субъекта наблюдения. Остальных спасённых детей, по разным причинам, уже не было в живых. Или же они хотели, чтобы окружающие так думали, а сами где-то прятались под чужими именами и лицами.

Клим недобро ухмыльнулся. Ничего, со временем он найдёт всех.

Размазанное пятно в смотровом окне распалось на осмысленные фрагменты – деревья, стыковочные штанги жилых и офисных зданий, опоры мостов. Капсула байка замедлилась и в нужный момент перестроилась на сателлитную дорогу. Он узнал аллею исполинских голубых елей, высаженных в правительственном кластере у командно-коммуникационного центра. Он на месте.

Пока Клим Кононов разминал затёкшие члены, байк пополз было на стоянку, но его перехватил новый пассажир. Клим предъявил на входе айди, последовательно преодолел все стадии досмотра, на лифте опустился на нужный этаж. Совещание координационной группы, куда приглашались по мере необходимости представители разных специфических служб и особых ведомств, уже шло. Глеб Никанорович, куратор Клима из Бюро по борьбе с атипичными угрозами, восседал рядом с пустующим креслом Главного. Слева от него скучал представитель МИДа. В барышне рядом он узнал чиновницу из Роспромкосмоса. На неё с интересом поглядывал глава депутатской комиссии с неясными полномочиями. Ещё двоих Кононов не узнал – видимо, очень непубличные представители каких-то спецслужб.

Что-то определённо неладно.

– А вот и Кононов, – проронил Глеб Никанорович. – Присоединяйтесь, Клим Алексеевич, мы вас ждали. Коллеги хотят услышать лично от вас информацию по поводу некоторых лиц, за мониторинговое сопровождение которых отвечает ваше агентство.

Клим сначала даже не понял, что куратор обращается к нему: лицо шефа не выражало никаких эмоций, только взгляд был неподвижно хищным, как у змеи перед броском. Видимо, кто-то его знатно накрутил перед совещанием.

– Готов дать необходимые пояснения.

– Это радует. Что ж, давайте без прелюдий. Субъект… хм, Мелькарт Алексеевич Кононов… в вашем отчете представлен, как погибший в результате несчастного случая десять лет назад.

– Так точно, особо опекаемое лицо, Мелькарт Кононов утонул во время круиза на теплоходе в октябре две тысячи семьдесят шестого года. Выжить он не мог, температура воды за бортом была чуть выше нуля. Тело не было найдено, поиски прекращены из-за плохих погодных условий… – Клим запнулся, глядя, как от его слов присутствующие неловко прячут взгляды в стол.

– Вы что, не информируете подчинённых перед совещанием? – нахмурился один из непубличных незнакомцев. – Мы не намерены тратить время…

– Не самое удачное место для взаимных претензий, – проговорил куратор, и снова обратился к Кононову: – Мышей не ловите, Клим Алексеевич. Источник из другой службы предоставил данные, что ваш подопечный может быть жив и здоров. Если это подтвердится… Его нынешняя деятельность может представлять критическую угрозу для безопасности страны.

– В распоряжении агентства нет такой информации. Виноват. Принял к сведению, готов продолжать работу.

Куратор скорбно поджал губы:

– Виноват… Толку с ваших покаяний. Интересно, сколько ещё представителей инвазивной популяции экзогоминидов водят нас за нос? Ведут двойную игру, спрятавшись под личиной тихих добропорядочных граждан? А потом раз – и всплыли за рубежом. Помогают, сами понимаете, кому.

Непубличные гости из спецслужб сдержанно закивали, выражая хмурую озабоченность.

Какой позор! Чутьё подсказало Климу, что сейчас лучше промолчать.

– Отставить рефлексию, – подытожил Глеб Никанорович. – Я крайне недоволен работой агентства. Хватит благодушно почивать, как будто для страны все уязвимости и риски в сфере безопасности уже сняты. Представители инвазивной экзогоминидной общности сегодня внедрены в самые чувствительные сферы нашего научного сообщества, промышленности, обороны. Но можем ли мы им полностью доверять? Последние события заставляют в этом усомниться. Единственный способ убедиться в их лояльности – вернуть их под постоянный специализированный надзор. Это не является чем-то новым. Так уже было в начале их появления. И, кстати, это было безопаснее для них самих. Вы согласны, Кононов?

– Так точно.

– Отлично. Признаюсь, у этого решения могут быть серьёзные оппоненты, в том числе на самом высоком уровне. Поэтому, коллеги, хочу акцентировать: речь не идёт о нарушении прав или свобод экзогоминидов. Только о возвращении предсказуемости и доверия в сферу взаимоотношений, эээ… наших видов. Мы не ставим вопрос о коллективной ответственности, но с их стороны незаметно какой-то готовности пойти нам навстречу, каких-то шагов доброй воли. Поэтому, раз уж некоторые представители их вида могут быть замешаны в деятельности, представляющей критическую угрозу нашей обороноспособности, неплохо бы нам получить действенные рычаги контроля над этой популяцией. Объявляю о подготовке к операции «Ясли». Пора надеть на этих кукушат смирительные пелёнки.

Сюрприз

Из соображений безопасности Рея настояла, чтобы Нунция ночевала не в своей квартире, а в гостевом номере. В тени старых производственных корпусов «Заслона» отель для командировочных казался совсем крошечным. Несмотря на размеры, он обладал рядом неоспоримых достоинств: в нём подавали вкуснейшие завтраки, а матрацы в номерах можно было регулировать под вкусы постояльцев. А ещё он находился под защитным зонтиком корпорации, так что если бы даже на Петербург упал метеорит, или какой-то маньяк сбросил ядерную бомбу, в номерах можно было бы по-прежнему сносно существовать.

Нунция проснулась затемно и ощупала грудь в поисках коммуникатора. На шее ничего не было.

– Бесполезно. Не найдёшь.

Нунция рывком села на кровати, готовясь защищаться, нападать или бежать – смотря, что понадобится.