Только сейчас я словно старуха рядом с ним. Слишком многое пришлось пережить. Ему не понять.

Да и вообще… никому.

Никто в студии не знает, что произошло со мной после смерти бабули. Никто не знает, почему я и моя сестра стали такими. Многие даже не подозревают, что мы живём тут в каморке ночного сторожа, по сути, из милости.

– Сонь, ты знаешь, я к тебе хорошо отношусь и…

– И тебе меня жалко. Я понимаю.

– Нет. Не понимаешь…

Он подходит ближе, совсем близко, поднимает руку и проводит пальцами по моему лицу…

– Соня…

Мне кажется, я просто умру от боли…

Глава 8

Красивая, хрупкая, нежная.

Девочка, в которую я был когда-то влюблен. Еще по-детски, наивно.

Помню, как заметил её впервые. Она была на год старше. Их класс проводил выставку. Сонину работу называли одной из лучших. Я считал её самой лучшей.

С холста на мир смотрел ребёнок, Соне так удивительно удалось передать этот детский взгляд. Чистый. Светлый. Схватить момент бытия – так говорил один из моих педагогов по фотографии. Я в то время разрывался между увлечением фото и живописью. Думал бросить студию и плотно заняться именно съемкой.

А потом увидел Сонину картину. И Соню. И остался.

Просто чтобы быть рядом.

Мне тогда исполнилось пятнадцать, ей – уже шестнадцать. Серьёзная, всегда какая-то чуть отстранённая, словно… не от мира сего. Да, было это, было.

К Соне все относились с уважением – её бабушка считалась одним из создателей, основателей этой нашей экспериментальной художественной студии.

Не обычной школы, где учат основам мастерства и часто отбивают у детей всякое желание держать карандаш или кисть в руке.

В студии вроде бы всё было тоже самое. Обучение с азов, техника, композиция. И в то же время… Всё иначе. Больше свободы. Больше развития индивидуальности. Даже упор на эту самую индивидуальность. Именно это мне помогло в свое время остаться.

И Соня.

Мне не хватало смелости к ней подойти.

Я знал, что она сирота, что её родители умерли, осталась бабушка и сестра, с которой Соня вынуждена проводить всё свободное время. Она даже занятия пропускала – Ариша болеет, у Ариши карантин в саду, у Ариши аллергия. Мне всё это было знакомо – всё-таки две младших сестры. Правда, с ними маленькими мама занималась, и няня. А Соне всё приходилось самой.

Я любил наблюдать за ней издалека – иногда у нас были какие-то совместные занятия на пленэре. Видел, что ей не очень нравятся пейзажи – витала в облаках. А мне нравилось иногда тайно делать фото. Просто на телефон. Ловить моменты бытия и вечности.

Осмелился пригласить Соню на танец в день её семнадцатилетия. Она была необыкновенно красивой. Смущенной. Хотел во время танца поговорить – по итогу молчал как последний задрот. Только дышал её ароматом, и прижимал к себе, ближе, кожа к коже. Она не сопротивлялась.

Потом потащил её к двери. Мы вышли в коридор, прошли дальше, буквально взлетели на второй этаж, на небольшой балкончик. Всё молча.

И целовались мы тоже молча. Только её огромные глаза говорили. Что она совсем не против. И губы… и я понимал, что целоваться она совсем не умеет. И это просто добивало. Сносило крышу.

Хотелось с ней всё. Просто… всё.

– Соня… Сонечка… Соня…

Красивая, невероятная, сладкая Соня. Конфетка моя. Красотка. Мечта…

Это был самый конец августа. Мы договорились на следующий день встретиться, но она не пришла, а я, долбон, не знал как с ней связаться. Когда достал номер телефона – она не ответила. Потом узнал, что у неё сначала сестра заболела, потом бабушка.

Я уехал на две недели на съемки – у нас с отцом был давний уговор, я просил дать мне возможность поработать фотографом на площадке. Съемки были на Севере, на Териберке. Конечно, я такое пропустить не мог. Школу – мог, но не Териберку!

Баренцево море, Северный ледовитый океан, фантастические виды, которые я спешил запечатлеть и на фото, и на холсте. Вместо двух недель пробыл там два месяца. Пару раз пытался писать Соне – она отвечала как-то сухо, односложно. Я забил. Ну, значит вот так я ей нужен с моими поцелуями и фото океана.

Я же не знал, что у неё полный треш! Я вообще совсем недавно узнал, что творилось тогда в её жизни. Бабушка заболела, всё было не просто. У Сони выпускной класс, надо было к экзаменам готовится, а на ней сестра, бабуля больная.

В общем, тогда я решил – типа не судьба. Ну, получил свой первый поцелуй от любимой девочки и на том спасибо.

Когда вернулся мне, в общем, тоже было не очень до Сони – самому надо было учебу наверстывать, тренировки, фотография. На студию почти забил, появлялся редко, благо у отца была договоренность с руководством, на мои прогулы глаза закрывали.

Соня осталась мечтой. Полудетской влюбленностью. Появились интересы более, скажем так, реальные.

А через год я её тупо не узнал. Увидел, что какой-то пацан в аудитории пол драит – только грязь разводит. Ну, сказанул что-то резкое, глупое. Пацан повернулся, и я увидел её глаза…

Она промолчала. Отвернулась.

Финита ля комедия, твою ж дивизию. Я извинился, но…

Началась череда этих непонятных «но», которая не закончилась до сих пор.

И то, что именно Соня застукала меня с Варварой – лютый треш.

И что с этим делать – хрен поймешь.

Но с Варенькой у меня всё серьёзно. А Соня… девочка мечта застряла в далеком прошлом.

Но я понимаю, что должен сейчас её помочь.

Не могу бросить в беде.

И дело не в жалости. И не в страхе.

Просто, не могу…

– Даня, не нужно. Я справлюсь. Я сильная.

А я, чёрт возьми, ни хрена не хочу, чтобы она была сильной!

Глава 9

Мы стоим у окна. Непозволительно близко друг к другу.

Так близко, что я чувствую жар его тела, слышу стук сердца.

Не хочу вот так. Я ведь понимаю, это не потому, что я ему нравлюсь. А потому, что я их видела…

Его и Варвару Михайловну. Они… они целовались.

Тогда, после его возвращения, самым обидным для меня было то, что Даня сделал вид, что между нами ничего не было.

Не было этого танца. Не было обжигающих, крышесносных поцелуев на балконе. Ничего не было.

Я получила от него пару сухих сообщений, на которые даже отвечать не хотелось. Да и не моглось… Не до того.

А потом он меня вообще не узнал и стало еще хуже.

Все. Я перестала быть Красоткой. Превратилась в менеджера по клинингу и ночного сторожа. И талант мой куда-то делся. Словно я похоронила его вместе с бабулей.

Она всегда меня поддерживала, хотя именно в творчестве была строгой, порой до жестокости. Не признавала бездарность, лень.

Без неё я сдулась.

– Соня…

– Даня, мне нужно к директору. Наверное, уже пора. Ты… можешь тут закончить?

– Конечно. Я подожду тебя.

– Не надо. Закончишь и иди. У тебя дела.

Вижу, как он стискивает зубы, скулы становятся напряженными. Написать бы его такого. Сурового. Простым карандашом.

Иду к кабинету, пытаясь унять дрожь. Он всего. От страха. От воспоминаний. Нервничаю. Словно за приговором иду – да, так и есть.

Ирина Вениаминовна сидит за столом, перебирает бумаги какие-то. Взгляд от меня прячет.

У меня сразу кружится голова от предчувствия.

– Сонь, всё… не очень хорошо.

Это значит, что всё очень плохо.

Аделина устроила истерику, скандал, кричала, что будет жаловаться. Потребовала возместить ущерб за вещи, убрать меня из класса, из студии вообще.

– Сколько?

– Много, Сонь. Пятьдесят тысяч стоит её костюм.

Я холодею. Для меня это огромная сумма. Я получаю тут всего тридцать. Нам с Аришкой надо что-то есть. Да, я экономлю, постоянно, стараюсь откладывать, но…

Закрываю глаза.

– Я отдам ей деньги.

– Не только в деньгах дело, ты же понимаешь?

– Мне надо съехать, да?

Ирина качает головой.

– Хотя бы на время вас куда-то…

Нас некуда. Я не могу вернуться в нашу квартиру. Там живут гастарбайтеры, много. Я даже комнату там занять не могу. И угол снять не могу – даже если пустят с ребенком. Мне нужно где-то здесь, рядом, потому что Аришка ходит в сад. А рядом все стоит запредельных денег и комнаты не сдаются. Я все проверяла.

– Ирина Вениаминовна, я… я ведь не виновата, правда. Я не брала эти краски! Я бы никогда не взяла, вы же знаете…

– Знаю. Давай так. Я поговорю с учредителями и с родителями Аделины сама. Пока оставайтесь тут. Дальше – будем решать.

– Хорошо. Спасибо. Насчёт денег не волнуйтесь, я найду. – Говорю, а сама с ужасом думаю о том, где искать. У меня отложено. Но этого не хватит. Взять микрозайм? Потом не рассчитаешься, я уже узнавала. Кредит мне тоже могут не дать.

Даня? Нет. Я не могу у него просить. Это стыдно.

Чёрт. Плевать. Пора засунуть гордость куда подальше. Мне нужна помощь. Я не выгребаю одна.

Выхожу из кабинета. Смотрю на часы.

Пора Аринку звать. Надо кормить её обедом. У нас есть суп. Хорошо, что у комнаты охраны есть крохотная кухня, там мне разрешили поставить плитку, микроволновку и чайник.

Выглядываю во двор и холодею – Арины там нет.

Глава 10

– Арина! Арина! – кричу, уже просто в истерике.

Я несколько раз оббежала здание студии, в окрестных дворах побывала, даже до Аринкиного садика добралась, благо тут всего два шага – у них карантин опять в группе, но мало ли…

Меня колотит, я в панике. Мне дико страшно. Страшно, потому что приходит осознание.

Сестра не убежала. Он ведь никогда не убегала! Она всегда меня слушала!

Мою сестру кто-то забрал. Увёз, украл – не важно!

Я бегу обратно в студию. Мне надо поговорить с охраной – я знаю, что на здании есть камеры.

Господи… почему я? За что? Ну почему всё это мне?

Бабушка всегда повторяла, что человеку Бог дает столько, сколько он может вынести. Так вот, Бог, я больше не могу! Не могу!

Забегаю в холл, спотыкаюсь, и лечу на пол, прямо к ногам… к ногам Да Винчи и Варвары… Реву громко, потому что больше нет сил…

– Соня? Ты что?

Он наклоняется, помогая мне встать, меня ноги не держат.

– Красовицкая, в чем дело?

– Арина… – заикаясь выговариваю, глядя на Данилу. – Арина пропала…

– Как пропала? Когда?

– Она пошла гулять… тогда… ты видел…

– Софья, ты с ума сошла? Твоей сестре пять лет всего! Как можно такого ребёнка одного отпускать? Это Москва! Огромный город! А ты…

– Варя… Варвара Михайловна, пожалуйста, – Даня тормозит её, видимо считывая моё состояние. – Соня, ты везде смотрела? Может, она уже домой пошла, пока ты тут?

– Куда, домой? Мы тут живём. В комнате охраны.

Вижу, как округляются его глаза. Не знал? Или думал мы так, временно тут?

– Я не знаю, что делать, мне страшно…

– Тихо, успокойся, я… я с тобой…

– Данила, мы… мы опаздываем. – Варвара говорит тихо, но я слышу, и в ужасе от того, что Даня уйдет.

– Варь, слушай, я не могу уйти, надо помочь, ребёнок пропал.

– Чем ты поможешь? Полицию нужно вызывать. Пусть они ищут.

Слово «полиция» вводит меня в ступор.

– Варь… я понимаю, но… Я…

Я с трудом соображаю, что происходит. Но мне так плохо оттого, что он может уйти сейчас! С другой стороны – пусть. Я тут только время трачу пока моя сестра где-то там, одна! На улице уже совсем темно…

Срываюсь с места, иду к охраннику.

– Георгий Гурамович, мне помощь нужна, у меня сестра пропала… Вы можете по камерам посмотреть?

Минута, дядя Жора щелкает кнопкой мыши, отматывая время на записи камер, задает вопросы, во сколько, где…

– Полицию надо, Софья.

– Да, я знаю, я…

Я просто дико боюсь! Особенно, после того, что сегодня наговорила Аделина. Опека. Детский дом.

Мне страшно! Очень, очень страшно!