– Вот. – протягиваю купюры, на которые он смотрит как на что-то омерзительное. – Этого хватит? Если нет, скажи, я добавлю.

– Ты… – вижу, как у него начинают сжиматься челюсти, желваки ходят… – Дура, да?

– Да, – отвечаю не задумываясь. Он ведь это хочет услышать? Пусть! Пусть я дура. – Спасибо тебе большое за помощь. Больше не побеспокою.

– Соня!

– Возьми! – пытаюсь всунуть деньги ему в руки, но он отпихивает мои ладони.

– Прекрати! Ты… – чувствую, как он проглатывает какое-то ругательство, слишком благородный, типа, – Не думал, что ты такая!

– Извините, не оправдала надежд! Бери!

– Знаешь…иди ты…

Что?

Стою, открыв рот, чувствую, как слезы начинают душить. Да как он… как он может?

Да Винчи пытается уйти, но только вот я стою у него на пути, и обойти меня он не может. Только отодвинуть. А я… я не хочу его пропускать пока он не возьмёт деньги.

– Бери!

– Дай пройти.

– Не дам, пока не заберешь это!

– Так, да?

– Да!

Он берет меня за плечи, но не отодвигает, а вжимает в стену, смотрит гневно, глазами сверкает.

– Ты… Ты понимаешь, что её могут… выгнать? Просто вышвырнуть из профессии вообще?

– А ты понимаешь, что я не могла никому ничего рассказать?

– А почему же Аделина при всех заявила, что это ты?

– Что? – сердце камнем летит в район пяток, обжигающе ледяные стрелы по венам, голова кружится… – Я… я…

Он смотрит, внимательно, а я неожиданно думаю о том, какое скульптурное у него лицо. Эти высоченные скулы, проваленные щеки, прямой крупноватый нос, губы, полные, очень четко очерченные, и глаза… глаза цвета жженого сахара или темного янтаря. Я когда-то любила лепить из глины, из дерева вытачивала фигурки, потом полностью переключилась на живопись, но сейчас…

– Соня… я не обвиняю тебя, я просто хочу понять. – голос выводит меня из творческого транса.

– Даня, я правда никому ничего не говорила. Я не могла никому ничего сказать. Просто потому, что я ни с кем сейчас не общаюсь. Я… я просто пария.

Он молчит, всё так же внимательно на меня смотрит, сканирует. Не верит? Почему-то я думаю, что верит. Только… зачем так разглядывать?

Неожиданно я начинаю чувствовать своё тело. Мне неловко. Я очень худая. Мне кажется, кости торчат совсем некрасиво. Правда в некоторых местах у меня всё-еще что-то остается. Но я не могу понять красиво это или, наоборот, смотрится ужасно. Но главное даже не тело. Лицо. Кожа сухая, серая. Я мало бываю на воздухе, постоянно работаю с химией – мыть полы и стены в художественной студии – то еще удовольствие. На кремы, конечно, денег у меня нет. Покупаю Аринке детский, от мороза, сама иногда мажу его на лицо. Косметики тоже никакой нет. Смысл мне краситься? Для кого?

Я превратилась в свою тень. Когда-то меня называли Красоткой не только потому, что у меня такая звучная фамилия. Я действительно чувствовала себя красавицей. А сейчас…

– Даня…я бы никогда, никому не сказала. И мне больно, что ты так подумал. Знаешь… лучше не нужно нам с тобой общаться. И… возьми деньги.

– Нет. Не возьму.

– Дань…

– И общаться мы будем. Тебе нужна помощь.

– Нет. Вот так – нет, извини.

– Как? Как так?

Пожимаю плечами, неужели он не понимает?

– Я не хочу быть обязанной. Прости. Не привыкла.

– Сонь…

– Пусти…

Мне неудобно. Неуютно. Щеки пунцовые. Я чувствую его рядом и мне, с одной стороны, так хорошо – потому что я влюблена в него. Мне нравится его тело, его запах, его улыбка, глаза, руки, у него такие длинные тонкие пальцы… С другой стороны – мне плохо. Потому что я для него просто друг. А может и не друг. Просто девчонка, которую он когда-то поцеловал. Давно.

– Ты… ты вспоминаешь тот день? – его голос хриплый, тихий. Царапает что-то в груди, задевает, цепляет, заставляя вибрировать.

Я знаю, о чём он. И он знает, что я знаю. И не знаю, что сказать…

Сказать, что это любимое моё воспоминание? Сказать, что я стараюсь не вспоминать слишком часто, потому что это воспоминание – как деликатес, как лакомый кусочек, который обычно оставляют напоследок? Что это то, тайное, что я прячу даже от самой себя? Что я достаю его тогда, когда вокруг становится совсем, совсем темно, когда тьма сгущается и становится совсем невмоготу? Это воспоминание для меня как свет Эарендила из фиала Галадриэль. Последняя надежда. Когда другой свет угаснет.

Не понимаю, как это происходит, но я сама тянусь к его губам. Сама…

Глава 19

Её поцелуй такой сухой, какой-то… очень отчаянный, что ли. Я туплю. Не отдупляю сразу, что вообще происходит. И просто стою как истукан.

Представляю, как глумились бы надо мной Коршун и Тор. Хотя нет, Тор бы не ржал, он у нас щепетильный в вопросах любви. Ждёт единственную. И, кажется уже дождался.

А я… у меня же Варвара? И Соня…

Соня с мягкими сладкими губами.

Чёрт… Я не могу…Не могу ей ответить. Это нечестно. Я… я влюблен в Варвару. Она… она моя женщина, мы вместе. И… я не из тех, кто поступает подло. Это ведь измена? Если я поцелую Соню, это будет неправильно.

Но и оттолкнуть не получается. Воспоминания накатывают лавиной.

День рождения Сони. Ей семнадцать. Она такая воздушная, красивая вся. Нежная. Нереальная. У меня сердце как барабан, то дроби выдает, то в ритме синкопы отстукивает. Понимаю, что, если её не поцелую просто сдохну. И никогда себе не прощу!

Если бы не моя поездка.

Если бы не болезнь её бабушки.

Если бы я хотя бы знал, что у неё происходит!

Голова кружится, и я, кажется, собираюсь нарушить свои принципы, губы раскрываю, и тут же становится холодно.

Соня испуганно отстраняется, хлопает ресницами, потом лицо руками закрывает.

– Прости меня. Прости… Я не хотела, я не знаю, что на меня нашло, я… я такая дура…

– Ты не дура, ты что… Сонь, я….Это ты прости, я…

Столько всего сказать надо. Но я не готов сейчас. Уже наговорил. Идиот.

Нет, ясно, что Соня не стала бы никому рассказывать. Я верю ей. Но что теперь делать? Если слухи о наших отношениях дойдут до руководства? Вареньке на самом деле будет не просто. Чёрт.

И поцелуй.

Зачем она меня поцеловала? Что это значит?

А зачем я напомнил о том дне?

Кретин безмозглый! Только… только всё испортил. Но… почему она поцеловала? Я… неужели она…

Блин, как сложно… Так сложно, что даже сам себе я боюсь признаться в подозрениях. Я ей нравлюсь? Она… Соня до сих пор что-то чувствует?

Ведь если бы этого не было, она бы не стала…

– Сонь, я… – и надо что-то сказать, а у меня словно язык к небу прирос, сглатываю.

– Даня, я не хотела… Боже, как стыдно…

– Соня, ты… ты замечательная, правда. Но… я люблю Варю.

Говорю, а у самого внутри какая-то тяжесть. Словно придавлен мраморной плитой. Сложно всё.

Я не хотел причинить Соне боль, но случилось так, как случилось.

Не знаю, что делать. Поэтому… поэтому просто позорно бегу.

– Соня, извини, я… пойду.

– Возьми деньги. – дрожащими руками протягивает купюры.

– Нет. И это не обсуждается. И вообще. У меня к тебе много вопросов.

– Не надо Дань. Правда. Не нужно. Я решу свои проблемы сама.

– Я хочу помочь.

– Спасибо. Иди, ты спешишь.

Поворачиваюсь, чтобы уйти. Я на самом деле спешу. Но уйти просто так…

– Сонь, послушай, если тебе нужны деньги, то… Знаешь, я могу предложить, я занимаюсь фотографией и там довольно часто нужны модели. Я могу сделать тебе портфолио, бесплатно. И Аринке, кстати, тоже.

– Какая из меня модель, ты о чем? Посмотри на меня!

Она разводит руками, поднимая голову, в глазах такое… А я и вижу только эти глаза. Там за одни глаза ведь можно душу продать.

Она Красотка. Нет, настоящая красавица. Такая хрупкая, нежная… почему-то на ум приходит одуванчик… дунешь, и её нет. Вот такая Соня.

– У тебя же есть телефон? Остался? Я напишу сообщение, договоримся, ладно?

Пожимает плечами.

– Ты только время потратишь, Дань. Не надо. Я… клининг тоже достойное занятие, – усмехается. – и потом, если я уволюсь, где мы будем жить?

– Сонь, давай попробуем, просто попробуем, если не получится, то…

– Хорошо, давай.

– Тогда спишемся. Ну все, пока. Аринке привет.

Она кивает.

Я быстро сворачиваю за угол. Отдышаться бы.

Чувствую себя придурком. Зачем приходил? Что хотел? Услышать, что он никому не говорила о нас? Я ведь это и без её слов понимал процентов на девяносто?

Но тогда откуда Аделина знает?

Получается, видел кто-то еще? Но откуда она знает, что видела Соня?

В голове у меня пазл не складывается. Что-то мешает. Словно одна деталь из другой мозаики влезла. И я не могу её найти эту деталь.

Всё сложно. И с Варей теперь, и вообще…

Занятия у младшей группы заканчиваются сегодня в семнадцать. Времени еще куча.

Выхожу из студии, решаю пройтись. Цветы покупать бессмысленно, еще хуже сделаю. А вот шоколадку… По дороге к той самой «Азбуке», где я покупал гостинцы для Аришки и Сони вижу знакомый дом. Тут жила Красотка раньше. С бабушкой. Я помню адрес. Не знаю, что меня торкает, но я иду туда. Хочу узнать, что и как. Просто, спонтанно. Решаю применить все свои актёрские способности. Отец постоянно повторяет, что они у меня есть, но не пытается пропихнуть в кино и сериалы. Понимает, что, во-первых, одних способностей мало, а во-вторых, работа эта тяжелая, зависимая, и не самая благодарная. Так что…

Дверь совсем не знакомая. Поменяли. Новая. Хотя старая была вполне себе хороша. Звоню. Открывает молодой парень, явно не так давно прибывший из южных регионов, на нём спецовка, вся в краске.

– Добрый день.

– Хозяин нет. Уехал на рынок. – по-русски он говорит явно не блестяще.

– Ясно, у вас ремонт тут?

– Ремонт. Да. Продавать будет.

Стоп, интересное кино! Это как это, продавать?

– Я как раз по этому вопросу. Посмотреть можно?

– Без хозяин не могу.

– Да ладно? Я через пол-Москвы ехал. – вру безбожно, стараясь руки и ноги чуть расставить, придать фигуре веса и солидности. – Я одним глазом, чтобы потом не тащится.

– А что? Кого смотреть? Ремонт только начал. Там… ванна.

– Ну, посмотрю, может я без ремонта готов купить?

Он думает, оглядывается, потом пропускает меня.

– Ну, заходи. Смотри.

В коридоре лютый треш. Обои ободраны. Помню тут стояла уютная прихожая, из натурального дерева. Её нет. Просто прибита доска, на ней гвозди, висят убогие куртки и спецовки. Паркет накрыт пленкой. Надеюсь, они его не додумаются снять и выкинуть? Паркет еще отличный. Спрашиваю. Рабочий плечами пожимает. Прохожу дальше. Гостиная не тронута почти. Только диван закрыт пленкой. И шкафы пустыми глазницами дверей смотрят. И еще стены. Ни одной картины на стене, а ведь их было много! Вспоминаю, что Сонина бабушка что-то передавала в студию. Но не всё же? И потом… эти картины были не только Софьи Сергеевны, там были полотна московских художников двадцатого века, довольно известных. Всё это стоит денег.

– Посмотрел? Дальше идёшь?

Маляр тянет меня дальше. Комната Сони. Тут полный бардак. Мебели нет, только два матраса лежат на полу, все разгромлено. Просто капец. Жуть. Видимо тут обитают гастарбайтеры, которые делают ремонт.

Еще одна комната – кабинет Сониной бабушки, тоже пока относительно в порядке, вижу стоящие кое-как в углу картины. То есть эти люди даже не понимают, что вот это может представлять главную ценность? Нет, ясно, что картин, равных по стоимости квартире там нет, но, думаю у некоторых полотен может быть более чем высокий ценник. По крайней мере хватило бы Соне чтобы не голодать, и не жить в этой каморке.

Почему она вообще живёт там, а не здесь?

Вопросов много. И мне нужны ответы.

Быстро осматриваю кухню, ванную комнату, туалет.

– Хозяин скоро будет?