У самых дверей Ангелик замер. Что-то его остановило. Точнее, не что-то, а кто-то: Амелия Бассак.

Разговор о ней расстроил его планы. Лоренцо лё Кутё как будто что-то почувствовал. Ангелик рассчитывал постепенно расположить к себе банкира, видеться с ним по разным поводам снова и снова. Он отводил себе на это несколько месяцев. Однако внезапно понял, что не готов ждать так долго. Кажется, единственный способ всё же завоевать Амелию – раздобыть состояние немедленно. Он решает воспользоваться случаем, промелькнувшим на лице банкира чувством.

– Сударь, могу я отнять у вас ещё немного времени?

– И о чём мы будем говорить? Снова о политике? – забавляется банкир. И прибавляет, подтрунивая над Ангеликом: – Или хотите поделиться чем-нибудь сокровенным?

– Нет. Речь снова о цифрах. Прошу простить мой прагматизм.

– Вы знаете, с кем говорите.

Лоренцо лё Кутё возвращает книгу Монтескьё на полку, где она аккуратно стоит после Мольера и Монтеня.

Ангелик за его спиной обегает взглядом кабинет, резные деревянные панели на стенах, до самого потолка. Скоро и он войдёт в этот мир. Он представляет, как сидит на бархатных банкетках в клубах дыма, общаясь с этим банкиром на равных, как общаются люди известного положения.

4
Призрак из прошлого

– Ну так что же, господин Ангелик? Внезапная мысль?

– Нет. Мысль старая, но я делюсь ею впервые.

Лоренцо лё Кутё слушает вполуха. Как знать. Удачные находки всегда приходят неожиданно.

Однако происходящее отнюдь не случайно. Для того только Ангелик и устраивал эту встречу. Приглашение в клуб Массиака – лишь предлог, чтобы сблизиться с банкиром и начать воплощать собственную авантюру. Он надеется, что ему удастся ускорить события.

– Ну так что? – повторяет лё Кутё.

– Есть одно дело, которое я хотел бы вам предложить.

– Расскажите.

– Речь об американском займе…

Предвкушение растаяло, как шербет на солнце. Худшие газетные романы побрезговали бы настолько затёртым штампом, как помянутое Ангеликом предложение. Можно подумать, мы вернулись на три года назад, в кабинет Фердинана Бассака на улице Эскаль в Ла-Рошели.

Даже лё Кутё, ничего не знающий о предыдущих мошенничествах Ангелика, поражён безнадёжной устарелостью такого проекта.

– Американский заём! – восклицает он. – Сколько лет уже ощипывают свет этими американскими займами!

– Позвольте договорить…

– Было очень приятно познакомиться.

– Сударь…

Ангелик в растерянности. Его мысль куда оригинальнее, чем кажется на первый взгляд.

– Выслушайте. Мы неверно друг друга поняли…

– Если так вам будет приятнее, – говорит лё Кутё сухо, – считайте, что вы мне симпатичны и я не хотел бы, чтобы меня упрекали, будто я присвоил вашу мысль…

В дверь за их спинами стучат. Банкир пользуется предлогом, чтобы удалиться.

В приёмной один из его секретарей, разгорячённый и красный.

– Ох! Сударь! Я осмелился отвлечь…

Он переводит дух.

– …однако известие, мне показалось, важнейшее…

Стоящий позади Ангелик ещё оправляется от прошлой сцены.

– О чём речь? – спрашивает лё Кутё.

– О вашем друге… Господине Лаперузе…

Лоренцо лё Кутё бледнеет. Хватается за дверной косяк.

– Он вернулся?

Вся Франция ждёт Лаперуза, который четыре года назад отправился бороздить неведомые океаны на двух кораблях, с экипажем из моряков и учёных. Но Лоренцо ждёт его не как героя: он просто хочет вновь увидеть лучшего друга. От путешественника уже несколько месяцев не было писем. Он должен был вернуться в начале лета. Так он обещал королю.

– Отвечайте же! – кричит Лоренцо. – Он вернулся?

Пот градом катится по лицу секретаря, висит на ресницах. Он бормочет:

– Для вас есть от него письмо, с другого конца света.

– Где оно?

– Вас просит к себе некий господин Бассомпьер. У него при себе письмо, с которым он только-только прибыл из Англии. Его лакей ждёт внизу и говорит, что должен сопроводить вас к нему лично.

Лоренцо, миновав коридор, сбегает по лестнице. Ангелик следует за ним по пятам. Нельзя всё бросить сейчас.

– Я немного пройдусь вместе с вами, – говорит он, – если не помешаю.

Лё Кутё не слышит его. Внизу они находят того самого лакея, который теперь бесстрастно идёт перед ними через двор.

– Письмо? – спрашивает лё Кутё у густо напудренного мужчины в ливрее из кремовой тафты. – Ваш господин получил его лично из рук Лаперуза?

– Не могу сказать. Я лишь два дня как на службе у господина. Господин только прибыл в Париж, хотя, как вы увидите, уже обустраивается с размахом и не теряя времени.

– Напомните его фамилию.

– Бассомпьер. Он француз, но приехал из Лондона.

– Он знаком с Лаперузом?

– Позвольте вновь извиниться за моё незнание.

Им открывают ворота. Все трое сворачивают в улицу налево. Соседний особняк тоже принадлежит банку. Со временем конторы лё Кутё откусили себе половину плотно стоящих домов квартала. Если всё будет хорошо, на следующий год они переедут западнее, ближе к безупречной площади Людовика Великого, которую иногда ещё называют Вандомской, в память о стоявшем там некогда особняке. Так будет удобнее и величественнее, однако молодой банкир знает, что будет скучать по этому району и виду сверху вниз, на суетящийся народ.

Ангелик шагает рядом с лё Кутё. Он никак не смирится с провалом своего плана. А всего-то небольшая оплошность. Его не так поняли. Нужно было объяснить свою задумку иначе, с другого конца. Всё, чего хотел депутат, – как-нибудь затереться в банк. Он надеется, что хотя бы для прохожих они выглядят сейчас как деловые партнёры, стремительно идущие за своим слугой.

– Бассомпьер, Бассомпьер… – бормочет Ангелик, рисуясь. – Эту фамилию я слышал.

Это, кстати, правда: он слышал её когда-то давно.

Никак не вспомнить, откуда она у него в голове. Кажется только, что воспоминание было не из приятных. Он роется в памяти, надеясь хоть чем-то услужить банкиру.

Впрочем, тому всё равно не до него.

Они свернули на улицу Края Света, переступили через ручеёк сточных вод. Солнце теперь светит им в лицо.

Лоренцо лё Кутё смотрит в голубое небо над высокими домами. Он познакомился с Жан-Франсуа де Лаперузом в Испании, зимой 1782 года. Мореплаватель вернулся из Гудзонского залива победителем, но был крайне измотан битвами за американскую независимость. Он вёл назад в Европу два судна и сделал стоянку в Кадисе, где тогда работал Лоренцо.

Маленькое франкоязычное сообщество Кадиса встретило Лаперуза как легенду. Он был старше Лоренцо, потерявшего отца в одиннадцать лет, и благодаря его теплоте, его тарнскому акценту они тесно сблизились. Путешественник был совсем не похож на финансистов из его нормандского семейства…

Три года спустя, весной 1785 года, только что поженившиеся Лоренцо и Фанни приютили Лаперуза у себя в Париже. Он заканчивал тайные приготовления к важнейшей из экспедиций, какие только можно вообразить: четырёхлетнее плавание по самым отдалённым уголкам Тихого океана. Предприятие старались держать в секрете от англичан: это был французский ответ на славные похождения капитана Джеймса Кука несколькими годами ранее.

Когда настало лето, Лоренцо лично проводил Жан-Франсуа в Брест. Был июль. Корабли уже стояли на рейде. Пришлось прождать ещё несколько дней, прежде чем ветер подул в нужную сторону, унеся туман с дождём. Молодой банкир воспользовался этим, чтобы вместе с другом исследовать стоящие на якоре суда.

«Буссоль» и «Астролябия» не походили ни на один другой корабль. Это были Ноевы ковчеги, гружённые живыми свиньями, овцами, сотнями уток, куриц, индюков. Слышно было, как мычат коровы, как гуси хлопают крыльями. Но главное, на судне было чем занять десятки разместившихся на борту учёных, художников, инженеров. Сложно было понять, где вы – в плавучей лаборатории, в мастерской, на складах, в ботанической оранжерее или в астрономической обсерватории. Самым любопытным, наверное, была настоящая ветряная мельница на корме «Буссоли», благодаря которой можно было молоть зерно каждый день, а не хранить муку, которая быстро портится и не переживёт многолетнего плавания.

Первого августа погода была идеальная. Лоренцо крепко обнял друга и вернулся на берег. Он стоял на причале до тех пор, пока оба судна не скрылись в рассветной дали.

Вестей все четыре года приходило мало. Последнее полученное Лоренцо письмо было с Камчатки, недосягаемой земли во владении русских царей, ещё восточнее Японии. Письмо достигло Версаля в прошлом октябре: его доставил вместе с депешами юный гонец, господин де Лессепс, двадцати одного года, который потратил целых двенадцать месяцев, чтобы привезти их по земле и льдам с дальнего конца Сибири на родину.

В том последнем письме Лаперуз обещал вернуться к лету 1789 года.

И вот уже июль. Но дозорные на маяках по всему побережью Франции ничего не видят на горизонте.

– Далеко ещё?

Лоренцо лё Кутё окликает идущего впереди лакея. Они шагают по парижским улицам уже немало минут. Ангелик не отстаёт ни на шаг.

– Господин Бассомпьер живёт на Королевской площади, здесь рукой подать, – отвечает лакей.

Они только что вышли на улицу Святого Антония, возле бывшего кладбища Святого Иоанна.

– В обратный путь хозяин даст вам своего кучера. Прошу его простить. Кареты только доставили.

– Вы говорите, он прибыл из Англии…

– Несколько дней назад.

– Француз?

– Да.

– Из дипломатов?

– Не думаю.

– Зачем он в Париже?

– У него состояние. И он его тратит. Говорят, он платит своим людям каплями из золота, что весят как грузы у плотников на отвесах.

– Вы очень загадочны.

– Я всего лишь его лакей.

Лоренцо думает о письме, которое его ждёт, в надежде, что оно послано с совсем близких берегов и отправитель прибудет следом, через считаные дни.

Он оборачивается на Ангелика, словно забыл про него. Тот говорит со смущённой улыбкой:

– Судьба господина Лаперуза очень волнует Учредительное собрание. Не знал, что вы друзья.

Лакей ведёт их под галереями арок, которые тянутся вдоль фасадов на Королевской площади.

Под сводами разместилось несколько лавочек. По центру площади на ограждённой решётками лужайке возвышается конная статуя Людовика XIII. Сама площадь представляет собой квадрат со стороной почти в полторы сотни метров, окружённый совершенно одинаковыми высокими домами из кирпича и камня. За полтора века со времён их постройки известняк потемнел.

Но там, где площадь примыкает северо-западным углом к небольшой улочке Перевязи, взгляд притягивает сияющий фасад. Все трое выходят из-под арок, любуясь им.

– Вот он, – говорит лакей с гордостью, – особняк Бассомпьера, некогда принадлежавший кардиналу Ришельё.

На окнах, карнизах, балконах висят полсотни ремесленников, точно пчёлы на золотистой рамке улья. Они трут, отскребают, красят. Перед парадными дверьми выстроились в очередь пять подвод. С них сгружают мебель. Носильщики снуют в дверях.

Лё Кутё созерцает происходящее. Ангелик заворожён. Стоящий рядом лакей позирует, будто весь этот лоск – благодаря ему. Вдруг банкир вспоминает, зачем он здесь.

– Где он, ваш господин Бассомпьер?

– Вот.

Лакей указывает пальцем наверх. На балконе третьего этажа мужчина собственноручно навешивает на петли тяжёлую створку стеклянной двери.

Он не заметил их, однако Ангелик тут же бросился под арки. И стоит, вцепившись в колонну двумя руками.

Задыхаясь, зажмурив глаза, он ждёт, когда успокоится сердце.

Мужчина, которого он только что видел, этот господин Бассомпьер – на самом деле Жак Пуссен, плотник с «Нежной Амелии».