Два года назад, на обломках того корабля, Жан Ангелик избавился разом от него и от кока по фамилии Кук: он запихнул их в мешки и бросил на судно с каторжниками, которое отчаливало заселять далёкие южные земли Австралии.

Шансов снова встретиться с ними не было никаких.

И вот Пуссен вдруг появляется здесь, посреди Парижа, весь в золоте. Призрак из прошлого.

5
Безошибочный план

Опершись спиной о колонну, скрытый арками галереи, Жан Ангелик пытается успокоить сердце. Он так и знал, что имя ему знакомо. Бассомпьер. Так звали старого учителя Пуссена, убитого в Ла-Рошели вместе с Антонио, его сыном… Взяв себе имя убитого, возвратившийся плотник чётко даёт понять: он ищет отмщения. Если это правда Пуссен, если он вернулся из ада, то отныне тень смерти повиснет над Ангеликом.

Однако испуг понемногу уступает место иному, неожиданному ощущению: что-то зудит, распаляется, покалывает, почти приятно разливаясь по телу юноши.

Он смело шагает вперёд и вглядывается в суету вокруг дома. Ремесленники, толкаясь, тянутся со всех сторон к распахнутым дверям, тут торговцы и обойщицы с рулонами тканей, тут тащат в ящике люстру, чтобы она не разбилась. Сколько роскоши у корабельного плотника, едва вернувшегося из каторжной ссылки. Лакей говорил что-то про господина, который платит всем каплями золота…

Всё плывёт в глазах Ангелика. Откуда это жидкое золото, которое будто течёт по жилам Пуссена?

Ангелик вновь наваливается на каменную колонну… Лоренцо лё Кутё прошёл мимо, не заметив. Он, похоже, забыл о нём. Он идёт к дверям вслед за лакеем.

Ангелик закрывает глаза. Покалывание превратилось в лёгкую дрожь. Плотник жил на том судне. Он знал каждый его уголок. Он был вместе с Куком и Ангеликом на песчаной отмели Мазербэнк, когда они в последний раз искали сокровище и уничтожали корабль. Разве возможно, чтобы его внезапно возникшее состояние никак не было связано с утерянным богатством Бассака?

Четыре с половиной тонны чистого золота! Исчезли без следа!

Да, Ангелик уверен: сокровище попало в руки Пуссену. Каждое утро он засовывает их в золото по локоть. Ангелик выглядывает из-под арок, чтобы убедиться: Пуссен отошёл от окна, – и, не скрываясь, ретируется к решётке сада. Он тоже забыл на время про Лоренцо лё Кутё. Он созерцает строгую красоту здания, головокружительно крутой скат крыши, крытой анжуйским сланцем, величественность каждого яруса. Сокровище здесь, оно спрятано в этом доме. Он уверен. А тот, у кого оно хранится, ещё и собирается расквитаться с Ангеликом.

Две веские причины избавиться от Жака Пуссена.

Лакей ведет гостя по парадной лестнице на третий этаж. На каждой ступени он жестом приказывает скобянщикам и малярам дать им дорогу. Он останавливается перед дубовой дверью, распахивает её и зычно объявляет:

– Господин лё Кутё Норейский.

Молодой банкир входит в гостиную без мебели. Выглядывает таинственного Бассомпьера среди рабочих. Большинство заняты тем, что покрывают паркет первым слоем воска, орудуя широкими кистями из конского волоса. Другие идут следом и натирают его суконками.

– Я здесь, дорогой сударь!

В дальнем конце банкир замечает мужчину, который был давеча на балконе. Низенький, с широченными плечами и в берете – совсем не похож на царственную особу, как ожидал Лоренцо. Ему не меньше шестидесяти. Прямо сейчас он втирает пальцем смолу в щели на стыках стоящей на козлах рамы.

– Наденьте тапочки, – говорит он.

От прочих ремесленников его отличают разве что золочёные пуговицы на куртке.

– Тапочки? – переспрашивает банкир.

– Будьте так добры, – говорит Пуссен, не поднимая взгляда, – наденьте тапочки.

Лоренцо лё Кутё вспоминает, что на нём сапоги для верховой езды. Лакей кладёт перед ним два куска вывернутой овечьей шкуры. Лоренцо встаёт на них и скользит вперёд, как конькобежец.

– Прошу прощения, сударь, – говорит Пуссен, когда Лоренцо до него добирается, – это чтобы не испортить труд тех господ. Первый слой – самый важный.

– Вы Бассомпьер?

Жак Пуссен смотрит на него голубыми глазами.

– Это имя выгравировано на дверях дома с тех самых пор, как маршал Бассомпьер открывал эту площадь, стоя рядом с королевой и герцогом де Гизом. Почти два века назад.

Экскурс звучит немного искусственно, но Пуссен непременно решил снять именно этот старый особняк, чтобы укоренить свою новую личность в истории Парижа. Ему важно выглядеть подлинно. Фамилию своего наставника, плотника Клемана Бассомпьера, он взял исключительно из привязанности. Его наставник никак не был связан с одноимённым маршалом. Он был сыном крестьянки и каменотёса, а всё его благородство заключалось во врождённой смекалке и честности.

– Где он? – спрашивает лё Кутё. – Где Лаперуз?

– Не могу вам ответить. Шестнадцать месяцев назад я расстался с ним, когда он отчалил из залива Ботани, на побережье Новой Голландии. Он повёл свои два судна на северо-восток.

Пуссен вытирает руку о подкладку куртки и достаёт из кармана конверт с печатью.

– Когда вы прочтёте это письмо, вы будете знать то же, что и я.

На сей раз Пуссен говорит правду. Всё, что ему известно, он почерпнул из дневника и писем Лаперуза, которые тайно прочёл, тщательно подделав затем сургучные печати. Всё держится на этой связке бумаг, которые глава экспедиции передал англичанам перед отплытием из залива близ Сиднея и которые Пуссен похитил уже у европейских берегов.

Плотник хотел сам доставить бумаги в Париж и в Версаль. Это была ключевая часть плана. С одной стороны, золото привлечёт внимание, с другой – вести о Лаперузе повернут к нему уши сильных мира сего.

Лё Кутё берёт письмо. И смотрит на Пуссена с осмотрительностью дельца.

– Я был в Бресте, когда он отчаливал оттуда четыре года назад, – замечает банкир. – И вас я там не видел.

Плотник от души смеётся.

– Вы правы, меня там не было. Я не охотник до приключений. Если б меня спросили, я бы ни за что не согласился на такой путь.

Он возвращается к своей тонкой работе и рассказывает придуманную легенду:

– Ваш друг Лаперуз согласился взять меня на борт в гавани Святых Апостолов Петра и Павла, на Камчатке. Я заплутал на том краю света. А близилась зима.

– Что вы там делали?

– Покупал меха. То, что мне подвернулся французский корабль в преддверии зимы, – просто чудо.

– Вы не остались с ними до конца плавания?

– Я пробыл на судне шесть месяцев. Я не представлял себе, насколько это тяжко. Признаюсь, оказавшись в заливе Ботани, я воспользовался случаем и попросился на английский корабль, чтобы скорее вернуться в цивилизацию. Лаперуз отдал мне письма, которые нужно было доставить во Францию.

Лё Кутё поддевает ногтем печать. Молча читает. Жак Пуссен поглядывает на него искоса. Он наизусть знает каждое слово, которое пробегает глазами банкир.

«Я писал тебе изо всех уголков света, и нет таких, где бы мы не высаживались…»

Письмо Лаперуз начинает с того, что рассказывает другу про смерть двух своих офицеров, убитых на одном из островов. Но, быстро одумавшись, пишет уже о будущем:

«Надеюсь, это письмо опередит меня лишь на пару месяцев. Когда я вернусь, ты примешь меня за столетнего старика. У меня не осталось ни зубов, ни волос, и, думаю, старческий бред тоже не заставит себя ждать».

То, как переменился в лице Лоренцо, обнадёжило Пуссена. Единственной опасностью было оказаться в Париже после Лаперуза: тогда пришлось бы всё бросить. Он не знает, что и «Астролябия», и «Буссоль» с их экипажами существуют теперь лишь в виде этих чудом спасённых бумаг и груды застрявших между скал у Соломоновых островов дубовых досок, которые медленно разъедает соль.

Однако последние строки письма вселяют робкую надежду.

«Прощай же, мой друг, прощай до июня 1789 года. Передай супруге, что она примет меня за своего деда».

– Что тревожиться? – шепчет Лоренцо, складывая письмо. – Он пишет про июнь, а сейчас всего-то июль!

Однако молодой банкир знает, что корабли должны были сделать стоянку в Индийском океане, на острове Франции, чтобы набраться сил перед последней дорогой. И если бы они были близко, какое-нибудь скоростное судно уже принесло бы, как гонец, эту весть.

– А другие у вас есть?

– Простите?

– Другие письма…

– Вы же понимаете, это конфиденциально. Мне дали чёткие указания. Вы первый адресат, с кем я вижусь…

Пуссен роется в кармане, достаёт второй конверт.

– Вас не затруднит передать это госпоже Лаперуз?

Банкир улыбается печально. О ней он и думал, об Элеоноре де Лаперуз, которая уже несколько месяцев как обосновалась в Париже, чтобы не пропустить ни одной весточки от мужа.

– В воскресенье они с моей женой вместе едут за город.

Он берёт письмо, не заметив облегчения на лице дающего.

Жаку Пуссену не хватило бы духу ломать комедию перед женой Лаперуза, если бы нужно было отдавать письмо лично. Пришлось бы придумывать, в каких отношениях он с капитаном, рассказывать байки, врать сгорающей от тревоги жене. Она прожила вместе с мужем лишь два полных года, после восьми лет помолвки, уже проведённых в разлуке из-за странствий и войн.

– Рассчитываю на ваше молчание, поскольку я ещё не кончил того, что на меня возложено, – говорит Пуссен.

Банкир удаляется, скользя по паркету на импровизированных тапочках.

– Мы ещё непременно увидимся, Бассомпьер. Вспомните про нас, когда весь Париж будет разрывать вас приглашениями.

Оставив у двери овечьи шкуры, лё Кутё выходит. В соседней комнате он замечает заблудившегося среди стремянок человека. Подходит к нему.

– Шассен?

Человек вздрагивает.

– Сударь, я так рад вас отыскать.

Это секретарь банкира. Он в крайнем возбуждении.

– Вы даже не представляете…

Он вызнал адрес и искал начальника по всему дворцу.

– Говорите, Шассен.

– Дело государственной важности, понимаете?

Банкир хватает его за локоть и ведёт вниз по лестнице.

– Объяснитесь.

– Происходит нечто исключительное.

– Не так громко.

– До нас дошли вести от двух осведомителей из Версаля, а именно от привратника королевских покоев и горничной мадам де…

– Ближе к делу!

– Министр финансов Неккер этой ночью покинул Францию, выехав в Брюссель через Аррас. Вчера в три часа король дал ему отставку.

Банкир замирает.

– Только этого не хватало, – произносит он.

– Указ об опале передал…

– Неважно, кто посыльный! Через два часа об этом узнает весь Париж. Катастрофа.

Они сбегают по последним ступеням. После такого известия экономика может рухнуть за считаные часы. На первом этаже они пробираются под лесами, с которых укрепляют на потолке большую люстру.

– Биржу закроют, – говорит банкир, взглянув на ещё не распакованные до конца часы. – У нас, возможно, есть три четверти часа, чтобы что-то спасти. Но что творит король? Кто ему такое присоветовал?

Он ещё ускоряет шаг, доходит до парадных дверей.

– Отправьте депешу в Руан и вторую в Испанию. И ни слова ни служащим в банке, ни кучерам, ни одной живой душе, у кого есть язык. Нужно выиграть время, уладить дела прежде, чем всё рухнет.

Сверху, из окна третьего этажа, плотник наблюдает, как Лоренцо лё Кутё с секретарём пересекают Королевскую площадь.

Пуссен вспоминает.

Дней сорок назад он вновь навестил обломки «Нежной Амелии». Когда показался покрытый дёгтем деревянный остов, он, стоя по колено в воде, вспомнил, что пришло ему в голову за много месяцев пути назад к берегам Европы, после всех ужасов каторги.

Если сокровище и правда там, где он думает, – спрятано в днище судна, – он не станет присваивать это золото. У него был план. Золото Бассаков послужит тем единственным людям, которые его и создали: рабам.

Благодаря внезапному состоянию Пуссен сможет бороться за их права, влиять на все сферы власти. Задумка была в духе всех его плотницких начинаний: ясная, последовательная, тщательно подогнанная и смазанная, где у каждой детали своё место: словом, безошибочный план.