Женщина протягивает ладонь.

– Пойдём.

Сум колеблется. Мужчин у фонтана больше нет. Старая женщина взяла его за руку. Он встаёт. Белый мужчина с тростью как будто нервничает позади неё.

Они проходят пару шагов. Но их останавливает другой голос:

– Куда ты пошла с Жюстеном?

Сум останавливается первым. Эстер, похоже, только рада.

– Он потерялся, – говорит она, глядя на Амелию.

– Он не терялся. Он ждал меня.

Эстер пытается высвободить ладонь из крепко вцепившихся в неё пальцев Сума.

– Тогда, сударыня, вы можете его забрать.

За Амелией следует белый юноша, у которого даже волосы в пыли. Это Авель Простак, работник из «Красных земель», который только что приехал за хозяйкой с юга острова на телеге, запряжённой четырьмя лошадьми.

Где-то впереди зажигают факелы. Мужчина с тростью подходит. Он механически приветствует Амелию. Та его не заметила.

– Этот негр, сударыня, принадлежит моему хозяину.

Амелия спокойно отвечает:

– Я привезла его из Франции. Он был со мной в пути.

– А что, если я скажу, что он уже два года как работает у нас домашним негром в кухнях и на починке одежды? Мой хозяин недавно приобрёл бывшее имение Праслена, и учётные книги у него в образцовом порядке. Он вам подтвердит.

– Вы шутите?

– А вы? Может, вы шутите? Предъявите купчую на этого негра.

Амелия с беспокойством оглядывается на Авеля Простака, но тут же, совладав с голосом, вновь заговаривает вкрадчиво:

– Я его не покупала. Его зовут Жюстен. Это подарок, из Версаля.

– Хорошая сказочка! Подарок от короля!

Он закрывает рот рукой, чтобы не было видно зубов, пока он смеётся.

– От его садовника, – поправляет Амелия.

– Ещё лучше. Подношение юной девушке, вроде корзины цветов!

Из-за смеха к нему вернулся тик, и половина лица задёргалась. Он резко смолкает.

– Иди, Эстер, – командует он. – Забирай его. А я разберусь с мадемуазель, которой, к слову, не стоит гулять затемно в таком опасном городе.

Амелия побледнела, став одного цвета с платьем. Не то чтобы она так уж дорожила бесполезным пареньком, но смириться с мыслью, что её ограбили, она не может. Хотя и понимает, что проиграет. Она повела себя неосмотрительно. Ни документа, ни расписки. А мошенник наверняка подготовился: у него явно есть все подложные бумаги.

Эстер в конце концов повинуется. Сум, дрожа, даёт себя увести, но через пару шагов замечает, что его схватили за вторую руку.

Это Авель Простак. Он подскочил к нему как кот.

Управляющий, оправившись от удивления, кричит:

– Что он такое вытворяет?

Слышно, как трещат швы на рукаве Сума.

– Этот буйный с вами? – спрашивает он Амелию.

– Да, сударь.

Авель разорвал ткань на плече Сума.

Клеймо на коже вполне читаемо. Клеймо, поставленное много лет назад.

Амелия подходит. Света на площади мало, но она разбирает на левом плече «А» в кружке, означающее «Амелия».

– Вот доказательство, которого вы просили, – говорит она, скрывая удивление. – Клеймо «Нежная Амелия». На рабе метка с моим именем. Он – мой. Это надёжнее всяких бумаг, которые нетрудно и подделать.

Человек с тростью склоняется к плечу Сума. Делает вид, что не может разобрать.

– Тот корабль принадлежал Амелии Бассак, – говорит ему Авель Простак. – Перед вами его владелица. Этот человек принадлежит ей, как и все прочие с таким же клеймом в имении «Красные земли» близ Жакмеля.

Мужчина отталкивает Сума тыльной стороной ладони.

– Это меня негритянка сбила с толку. Где она? Эстер?

Он ищет взглядом пожилую женщину на опустевшей рыночной площади. Она пропала.

– Уж она отведает моей трости! Это она говорила, что раб наш.

Амелия смотрит, как он тихонько подходит к фонтану и подбирает из кучи, видимо, забытых кем-то сочных трав несколько ростков. И прячет в карман.

Потом он сплёвывает на землю и уходит.

По пути на постоялый двор Амелия расспрашивает Авеля:

– Где вы научились таким трюкам, Авель Простак?

– Я этого раба сразу узнал. Когда два года назад мы шли из Африки, я выводил его днём из трюма подышать, вместе со всеми.

Они идут к набережной. В темноте собираются небольшие компании. Полиция закрывает на это глаза, несмотря на запрет собраний.

– Как он очутился в Версале, если был у нас?

Вокруг ритмично топочут босые ноги, гремят семена в калебасах.

– Он принадлежал не вашему отцу, а капитану Гарделю. Как часть его личных покупок в форте Виды. Клеймо у таких слева. Но он, очевидно, продал его кому-то, кто возвращался во Францию.

Какой-то миг Амелия думает про эту череду скитаний и болезненную немоту Сума.

– Подготовьте весь груз сегодня, – говорит она Простаку. – Выезжаем завтра с утра.

Амелия Бассак никогда не предаётся жалости долго.

– Я буду готов.

– Кто выкупил имение Праслена, о котором говорил тот господин? Я должна знать имя того, кто пытался меня ограбить.

– Не знаю. Их сахароварня здесь недалеко, в сторону Большой Реки. Дела у них шли плохо… А насчёт того негра, если вам его правда кто-то подарил…

– Да, это подарок.

– При всём моём уважении, вас провели. У него не все дома. Я его знаю. Он плачет и ни на что не годится. Ваш управляющий Крюкан ещё до осени его укокошит.

– Чем вмешиваться, куда не просят, лучше узнайте мне имя нового владельца имения Праслена. И приведите в порядок костюм, Простак. Трактирщик уже принимает меня за бедную сиротку.

Авель Простак оглядывается на Сума, шагающего позади с потерянным видом. Он оттого так хорошо его помнит, что тогда, на судне «Нежная Амелия», они были чем-то похожи: обоих пугала их новая жизнь. У одного – в аду нижней палубы, у другого – на вантах, с прочими матросами.

Наутро, ровно в пять часов, повозка отправляется в путь, гружённая до предела. Четыре лошади – совсем не лишние. На дорогу до Жакмеля уйдёт несколько дней. Поверх ящиков с мешками накинут и перетянут верёвками брезент.

К середине дня они всё ещё на обширной Северной равнине. Авель Простак правит упряжкой. Амелия сидит на передке телеги. Она оглядывает тростниковые поля по сторонам дороги. Колония Сан-Доминго процветает благодаря этим северным землям, снискавшим острову славу. Во всём мире не найти плодороднее. Сотни плантаторов делят разлинованные реками участки.

Амелия всё подмечает про себя. Подсчитывает, сколько рабов в поле, оценивает спелость тростника, ширину рядов…

Сейчас 13 июля 1789 года. Нельзя терять ни дня. Двадцать пятого мая 1791-го ей нужно выплатить маркизу де Бельриву заём, чтобы не лишиться «Красных земель».

Это безумие.

– Скорее, – говорит она Простаку.

Он понукает лошадей.

– Вы спите?

– Нет, – отвечает Авель.

Он замечтался, глядя на это тростниковое море и представляя, как белая сахарная пудра засыпает Европу, как она лежит на улицах Парижа или Лондона и в ней увязаешь, как в снегу.

Сум, сидящий сзади между ящиками, смотрит в щель на идущих вдоль дороги сборщиков тростника. Лица возникают на секунду и тут же стираются. Это волшебный фонарь, в котором мелькают усталые жизни.

Накануне, у фонтана, он слышал слова свободы, про планы побега, про тайные горы, где свободные рабы растят висячие сады. Небо распахнулось. Сум оживал. Но страх вернулся, отчего в нём вновь утихла мета садов.

10
Светильщики

В Париже тем временем уже ночь. Город не узнать. Стоит страшная духота. Жители прячутся по домам, в ужасе от гремящих по перекрёсткам выстрелов. Оружейные магазины разграблены. Все знают, что ружья разгуливают теперь под плащами. Кварталы побогаче как будто вымерли. По ним пробегают лишь распевающие бунтарские песни тени и женщины, которые стараются разбудить спящих за закрытыми ставнями состоятельных горожан.

Вечер 13 июля подчас напоминает сон. Бегут по улице рыцари в шлемах и с мечами, бегут солдаты времён Столетней войны с пистолетами и алебардами. На площади Людовика XV разграбили Мебельный склад, где с давних времён хранилось королевское имущество. Воины давних эпох с арбалетами наперевес встречаются с такими же потерянными ополченцами с кокардой.

Национальную гвардию создали утром того же дня, в городской ратуше, не дожидаясь разрешения от правительства. У набранных за считаные часы добровольцев к одежде где попало приколоты эти сине-красные бутоны из ткани: в цветах Парижа. Некоторые гвардейцы останавливают забравшихся в лавки мародёров. Но большая часть не знает, чего от них ждут. Они слоняются на перекрёстках вокруг костерков – как будто без них мало пекла.

В районах подальше жизнь идёт своим чередом. Проносятся фиакры. Кафе набиты битком. На бочках девушки играют в карты. Кучер ждёт хозяина. Нищий на своём посту. В домах, парой этажей выше, заканчивают ужин. Беседуют, перебирают слухи, придумывают новые. Говорят о нападении на монастырь Святого Лазаря. Якобы налётчики вывезли оттуда утром семнадцать возов пшеницы.

– Тридцать пять! – поправляет кто-то. – Пшеница и рожь последнего урожая.

– Пятьдесят!

Все вытирают лбы. Поддёргивают юбки. Шали скользят с плеч. Во всём винят грозу.

Вдруг в парижской ночи между домов пробегают три блуждающих огонька. Их очертания уже век как всем знакомы. Их, несущих фонари на длинных палках, зовут светильщиками. Они предлагают полуночникам свои услуги и могут проводить по тёмным улицам города. Столпившись возле кабаре, они поджидают клиентов. Пять су за четверть часа, и парижский светильщик пойдёт впереди возвращающегося домой пешехода. Если в доме нет свечей, он может подняться в спальню и подождать, пока заказчик уснёт.

Полиция приглядывает за этими светлячками: в слоёной парижской ночи они служат ей осведомителями. Все фонари пронумерованы, и каждый светильщик должен иметь разрешение. Но этой июльской ночью в городе такая неразбериха, что Жозефу, Альме и Сирим достаточно было лишь явиться на площадь Дыбы с самым серьёзным видом. В службе светильщиков половина фонарей лежала без дела.

Работник присвоил им по номеру, выдал жир для ламп, песочные часы, которые крепятся на поясе и отсчитывают в пути пятнадцать минут.

Втроём они ринулись в ночь и сбежали с холма Святой Женевьевы, смеясь и гордо покачивая своими светильниками. Тени от них взмывали до самых крыш. Наконец-то работа! Весь день они прошлялись в отчаянии, не находя, чем заработать на хлеб. Прачечная Франсуазы на Бьевре простаивала, и никто нигде не нанимал работников.

Первые же заказы оказались куда выгоднее, чем они могли надеяться. Жозеф отвёл домой старого актёра, который шёл очень медленно. Так, что он успел трижды перевернуть часы. Пятнадцать су.

Сирим долго блуждала с каким-то господином, знавшим город не лучше неё. Так что они ходили кругами. Превосходно. Десять су.

Желая щегольнуть перед невестой, один влюблённый господин пообещал Альме двенадцать су, если она проводит даму в соседний переулок. Когда они дошли до дверей, дама прибавила ещё пять, чтобы Альма не рассказывала жениху, что на самом деле она не поднялась к себе. Итого семнадцать су. Сплошная выгода.

Желающих много. Все хотят, чтобы их сопровождали. Огней мало, луны тоже, а в городе тревожное напряжение. Париж пугает. Золотое время для ночной работы. И светильщики этим пользуются.

Когда ближе к двум часам Альма вновь встречается с друзьями после трёх-четырёх заказов, она смеётся причудливости их нового ремесла:

– У них есть чем разжечь лампу и руки есть, чтобы её нести, – они бы справились сами, но им больше нравится платить!