Теперь, конечно, тоже такое нередко случалось, что они оказывались на улице одновременно. Само складывалось, ведь уроки по-прежнему начинались в девять для всех одинаково, и сколько времени займёт дорога, давно известно до минуты. Но сегодня, то ли Марьяна чуть припозднилась, то ли, наоборот, выперлась слишком рано, но никого из друзей ни во дворе, ни в ближайшей перспективе она не обнаружила, поэтому, включив автопилот, зашагала в гордом одиночестве, внезапно задумавшись: а вот интересно, сколько раз за годы учёбы она уже проделала данный путь.

Скорее всего, приблизительно прикинуть вполне возможно, достаточно сложить количество учебных дней за девять лет, затем немножко скинуть, чтобы учесть больничные и прочие пропуски. Хотя заморачиваться в реальности на подобную ерунду Марьяна всё-таки не собиралась. Просто нужно же чем-то занять мысли, когда не с кем поболтать, а тщательно следить, куда идёшь, нет надобности.

Выработанные рефлексы и телесная память добросовестно подсказывали, где свернуть, где двигаться прямо, где притормозить и осмотреться, чтобы благополучно перейти проезжую часть. Тут можно срезать через двор и детскую площадку, а дальше останется только пересечь бульвар, затем, двинув вглубь квартала, ещё один двор, и вот она, родная школа, стоит, ничего с ней не делается.

Ну и вроде бы что непредвиденное могло тут случиться?

Ха! Да что угодно. Особенно, если полоса невезения никак не желала заканчиваться.

Вдоль бульвара по каждому из краёв тянулись две асфальтовые полосы с односторонним движением. По одной время от времени катили машины, а вот вторая была уже года два закрыта для проезда, огорожена и перерыта – трубы меняли. В местах переходов от центральной аллеи до тротуара перекинули временные деревянные мостки. И это только зимой из-за намёрзшего снега и наледи следовала вести себя с ними осторожнее, а вот в остальное время они вроде бы никаких проблем не обещали. Но…

Подробно выяснять, в чём там дело, Марьяна не собиралась. Да и какая разница? Главное, что она получила в итоге. А итог оказался таким: она шагнула, доска под её тяжестью неожиданно прогнулась, гораздо больше, чем обычно, ступня провалилась в образовавшуюся дыру и… застряла, придавленная пытавшейся вернуться в прежнее положение деревяшкой. И сколько Марьяна ни дёргалась, освободиться никак не удавалось.

Ну класс! Попалась, как птичка в силки. Как глупый зайчишка в капкан. Как мышь в мышеловку. Хотя, сколько сравнений ни подбирай – проще не станет.

Марьяна старалась, рыпалась, сражалась, а толку никакого. И стоять вот так, перекошенной, буквально на одной ноге, при этом хоть как-то сохраняя равновесие, становилось всё тяжелее, и всё сильнее охватывало желание просто сдаться, плюхнуться на эти чёртовы затоптанные мостки и отчаянно разреветься.

Ну почему? За что? Ничего ужасного и недостойного Марьяна не натворила, чтобы судьбе мстить и издеваться над ней снова и снова.

Она в очередной раз попыталась вытянуть ступню, но поднимавшаяся вместе с ней доска только сильнее её защемляла. Даже больно стало, и Марьяна чуть не взвыла от жалости к себе и от досады. А носу хлюпнуло, но тут за спиной раздалось:

– Эй, подожди, не дёргайся! Так всё равно не получится.

Глава 4

Голос Марьяна узнала моментально. Правда, кроме всего прочего, успела подумать, что ошиблась. Или что ей почудилось – попала в безвыходное положение, вот машинально и представила спасительный глас небес. А в чьём ещё исполнении он мог прозвучать? Ну естественно, самого желанного для неё человека. Но спружинившие под тяжестью чужих приближавшихся шагов доски и новая фраза «Не переживай, что-нибудь придумаем» убедили – всё так и есть: Марьяна больше не одна, и там у неё за спиной Захар Легостаев.

Да-да, опять именно он. Явился как раз в тот момент, когда ей понадобилась помощь. И сейчас он её спасёт. Или… Или снова поржёт, увидев, что она в очередной раз попала в невероятно дурацкое положение, и только сильнее убедившись, что она неадекватная, неуклюжая идиотка, которая творила всякую дичь и вечно во что-то влипала.

От противоречивости ожиданий, волнения и осознания, что вот сейчас, уже через секунду или две, Захар окажется рядом, у Марьяны вспотели ладони, перехватило дыхание, и в груди что-то встревоженно затрепетало. И он действительно зашёл вперёд, развернулся, встал прямо перед ней, уставился в лицо, узнал без труда.

– А-а! – протянул, улыбнулся насмешливо и заключил: – Это ты, подруга года.

– И ничего смешного, – насупившись, выдохнула Марьяна, шмыгнула носом, отвела взгляд.

– А я и не смеюсь, – неожиданно возразил Захар, перестал улыбаться, произнёс абсолютно серьёзно: – Наоборот, респект. – А через короткую паузу с легко читаемым неодобрением добавил: – Девушки чаще друг другу гадости делают, чем вот так.

Марьяна вскинулась, заявила категорично:

– А вот и неправда! – Лично они с Тасей никогда друг другу никаких гадостей не делали, ни в открытую, ни тайно, не подставляли и не предавали. Даже мыслей не возникало. И она определила уже не настолько экспрессивно, но достаточно твёрдо: – Ты просто не с теми девушками общаешься.

Удивительно, Захар не рассердился, а дёрнул плечами и согласился:

– Может быть. – Затем сразу посмотрел под ноги, задумчиво наморщил лоб, хмыкнул, помолчал немного и наконец предложил: – Давай так попробуем. Я на доску надавлю, чтобы она вниз прогнулась, и, как почувствуешь, что стало свободней, вытаскивай.

Марьяна тоже опустила глаза, недоверчиво воззрилась на коварную деревяшку.

– А если ты тоже застрянешь? – проговорила обеспокоенно, но Захар ничуть не смутился и уж точно не испугался.

– А если нет? – парировал самонадеянно и сразу поинтересовался с лёгким осуждением: – Ты всегда в первую очередь думаешь о плохом?

– Я не думаю, – машинально откликнулась Марьяна и тут же осеклась, посмотрев на Легостаева.

Он ехидно щурился, а в уголках его рта опять пряталась насмешливая улыбка.

Вот чёрт! Надо же было ляпнуть. Словно мало ей того, что уже случилось.

Ну конечно же, Захар не упустит возможность, обязательно прикольнётся – выдаст что-нибудь типа «Да это уже заметил» или «А зря. Думать вообще-то полезно. Никогда не помешает». Но опять не угадала.

– Или ладно, – невозмутимо высказался он. – Раз ты так за меня переживаешь, тогда попробуем по частям.

Легостаев же не имел в виду, что собирается отпиливать Марьяне ступню?

– В смысле «по частям»? – настороженно уточнила она.

Он ответил не сразу, нарочно какое-то время молчал, зато улыбался всё довольнее и шире, откровенно наслаждаясь её замешательством. Но потом всё-таки соизволил, пояснил:

– Я развяжу кроссовку, ты вытаскиваешь из неё ногу. А уже одну кроссовку достать точно будет проще.

Блин, насколько же это элементарно! И почему Марьяна сама не догадалась? Хотя…

– А если она вниз упадёт? – предположила рассудительно.

А там, между прочим, довольно глубокая яма. И что тогда? Лезть в неё или топать дальше наполовину босой? Вот только подобного ей для полного счастья не хватало.

Конечно, существовал ещё один вариант и очень даже привлекательный. До конца войдя в роль благородного спасителя, Захар доставит её в школу на руках. Вот это было бы реально круто! И Марьяна почти уже представила, как подобное могло выглядеть, но Легостаев всё испортил – критично хмыкнул.

– Слушай! Ну ты и душнила! Ни разу не пробовала мыслить позитивно? – А пока она пыхтела от негодования, размышляя, как бы остроумней ответить, резко сменил тон и многозначительно заверил: – Я её буду держать. Клянусь. Крепко. – Свёл брови, вперился пристальным и вроде бы чуть обиженным взглядом. – Или ты мне совсем не доверяешь?

Ха! Да ему бы она без колебаний вручила в руки даже собственную жизнь, не то что какую-то кроссовку. Правда заявлять об этом во всеуслышание Марьяна не стала, только пробормотала:

– Я не душнила. – И едва сдержала досадливый вздох.

Вот почему рядом с ним она будто забывала, как разговаривать и вести себя нормально? В голове крутилось одно, а наружу вылезало совсем другое. Она без конца терялась и на самом деле либо цеплялась, либо огрызалась, либо повторяла следом, как попугай, ещё сильнее портя и без того не лестное впечатление. Но её внутренние страдания и самоедство опять прервал Захар.

– Тогда пробуем, – резюмировал авторитетно и сразу присел, потянулся к застрявшей кроссовке, но, коснувшись руками шнурка, запрокинул голову, поймал Марьянин взгляд. – Ты на всякий случай обопрись о меня. Чтоб не навернуться.

Опереться? Это же… это же значит… прикоснуться. К Захару! И это ли не верх её мечтаний? То, что недавно казалось совершенно недостижимым. А сейчас он сам Марьяну о подобном просил.

– Ну чего ты застыла? – нетерпеливо окликнул её Легостаев. – Просто с твоим жутко оптимистичным настроем, – он иронично дёрнул уголком рта, – никаких гарантий, что именно так и не случится. Поэтому лучше держись, а то мы навсегда тут застрянем.

«Мы» и «навсегда» в одном словосочетании. А что? Звучало совсем не отталкивающе и не пугающе. Наверное, ради такого Марьяна даже готова навернуться, как выразился Захар. Если, конечно, не очень сильно и катастрофично. Но она всё-таки собралась с решимостью, пытаясь унять возбуждённую дрожь пальцев, послушно ухватилась за Захаровы плечи, но ощутила в основном только шершавую ткань школьного пиджака.

А ведь можно сжать и посильнее, типа для более надёжной фиксации, или сдвинуть хотя бы одну руку чуть в сторону, ближе к голове и якобы случайно дотронуться запястьем или ребром ладони ну, например, до твёрдо очерченного мужественного подбородка или щеки.

– Я развязал, вытаскивай! – донеслось снизу, дополнилось наставительным: – Аккуратно. – А потом ещё по-прежнему ироничным: – И кроссовку я держу, как обещал.

И Марьяна опять послушно выполнила распоряжение, неторопливо вытянула ступню, стараясь не ткнуть коленкой в Захара. А Легостаев, повозившись ещё немного, освободил из досочного плена кроссовку, приподнял её, прихватив двумя пальцами за задник, продемонстрировал.

– Вот видишь, получилось.

Угу, получилось. И только благодаря ему. Всё-таки – какой же он лапочка!

Марьяна осторожно упёрлась большим пальцем разутой ноги в мостки, легонько (и с сожалением) оттолкнулась ладонями от крепких захаровских плеч, распрямилась. Ещё раз посмотрела сверху-вниз и вдруг – ну и что, что всего лишь на несколько мгновений? – почувствовала себя Золушкой, перед которой на одном колене стоял прекрасный принц, держа в руках хрустальную туфельку. Когда воображение в порядке вообще не проблема представить в её роли даже самую банальную и ничуть не похожую обувь.

Но, само собой, чудесный мираж не продержался долго. Растаял, развеялся. От слишком прозаичных действий и интонаций.

Захар поставил перед Марьяной кроссовку, подсказал, как маленькой и неразумной, будто она сама ни за что бы не догадалась:

– Надевай. – И тоже распрямился, отряхнул брючину, затем ладони. Правда не ушёл сразу, а дождался, когда она обуется. Скользнул по ней проверяющим взглядом. – Теперь-то всё в порядке?

Марьяна кивнула, пробормотала:

– Спасибо.

– Да ладно, – беззаботно отмахнулся Захар, но с места не сдвинулся.

И Марьяна не сдвинулась. Но она исключительно потому, что, посмотрев ему в глаза, будто напрочь забыла обо всём на свете, а уж тем более, что надо куда-то идти.

Впервые она как следует разглядела, какого они оттенка. Ближе к зрачку светло-коричневые, почти жёлтые, а дальше зеленовато-серые. Кажется, такие назывались ореховыми. А до этого она только предполагала и строила догадки. У неё даже не так давно строчки стихотворные сочинились:

Я не знаю цвета твоих глаз,

Но я помню твой взгляд – он светлый.

Почему я говорю об этом сейчас?

Потому что ты прошёл мимо

И опять не заметил меня.

Но теперь-то она точно знала, видела совсем близко. Смотрела и не могла оторваться, словно приклеилась или примагнитилась.

Ещё немного и она просто потонет в них и никогда-никогда больше не выплывет. Или увязнет, как в трясине.