Глава 9

Мне даже лонгету не наложили на ногу. Позор. Я точно чувствовала, что вот-вот умру, а на снимках нашли только подозрение на трещину. Не перелом и даже не саму трещину, а всего лишь по-до-зре-ни-е! Ужас как стыдно! Компрессы и покой – вот и все лечение, назначенное травматологом. Мне даже не нужно ампутировать ногу!

Андрей Григорьевич, сыгравший роль настоящего принца, вызвался подвезти меня домой (он явно считает меня какой-то немощной). Теперь мы едем по пробкам в полной тишине, пока я тихо-мирно сгораю от стыда и украдкой разглядываю его профиль. Что там нагадала мне Роксана? Аполлонов, которого очень внезапно в моей жизни стало и правда много, это… тайная страсть или знакомый незнакомец?

Прикрываю лицо рукой и очень стараюсь не привлекать к себе внимания, но в голову лезут воспоминания о прошедшем вечере, неслучившемся переломе и абсурдном стечении обстоятельств. Какая же я неудачница!

– Вы в порядке?

– Несомненно, – отвечаю, а голос дрожит. От накатившего смущения вдруг подступают слезы, и мне становится еще смешнее.

– Что-то не так?

– Ну знаете… Я думала, что умру, а у меня не то что перелома нет, даже трещина и та под вопросом, – бормочу я, делая глубокие судорожные вдохи, и бесполезно разглаживаю топ. – Стыдно-то как… – И… начинаю хохотать в полный голос от комичности ситуации.

И Аполлонов тоже. Очень неожиданно и громко. Он трет брови, когда мы тормозим на перекрестке, а после утыкается лбом в руль и, кажется, сотрясается всем телом от смеха.

– Когда медсестра сказала, что у вас нет даже трещины, я решил, нас пинками оттуда выгонят, – сквозь смех произносит Аполлонов, откидывается на спинку кресла и вытирает уголки глаз.

– Никогда не думала, что пьяница со штырем в руке будет в большем почете, чем… – не договариваю, потому что снова смеюсь.

– Чем два архитектора, – заканчивает он за меня.

Нам уже нервно сигналят сзади, потому что мы не заметили, как светофор переключился на зеленый.

Я хочу срочно что-нибудь ответить, быть остроумной, раз уж заслужила звание архитектора от настоящего архитектора, но мысли разбегаются, словно тараканы от света. Мне уже не смешно. Веселье само собой стихает, как будто его и не было, и дальше мы едем молча. Но мне есть о чем помечтать. Меня мой кумир архитектором назвал. А дальше…

Дальше моя фантазия уносит меня далеко в архитектурные мечты. И вот мы уже вместе с Аполлоновым проектируем торговый центр, летим на выставку – мы ведь два архитектора. Вот нам дают премию, вот мы вспоминаем тот курьезный случай с травмой в начале моей карьеры и рассказываем о нем на фуршете какому-то толстосуму, который финансирует наш проект.

Я не верю в чепуху вроде предсказаний и силы мысли, которую мы посылаем в космос, но сейчас хочу срочно записать все, что придумала, на доску визуализации и попросить Роксану сделать расклад Таро. Вдруг у нас двоих и правда может что-то получиться? Вместе?

– Здесь сворачивать? – спрашивает Андрей Григорьевич, вырывая меня из мыслей о счастливом будущем. Он смотрит на экран навигатора и, кажется, не понимает, в какие дали тот его ведет.

– Да-да, – нервно тараторю я, – на картах еще нет проезда к нашему дому, район только недавно отстроили. Таксисты вечно теряются, когда едут к нам. Или вообще не едут и просят отменить заказ.

Заткнись, архитектор! И почему, стоит только перестать смеяться или корчиться от боли, я сразу блею, как овечка?

Аполлонов просто кивает в ответ. Следует моим указаниям на дороге, а мне вновь становится совестно, что настолько задержала и без того занятого человека после работы. Может, у него планы были на вечер, а я все испортила.

И все же мне льстит, что он занят мной.

– Вот здесь, на углу, остановите, пожалуйста, – прошу я, но Аполлонов, пропустив мои слова мимо ушей, заезжает прямо на эстакаду к нашим воротам. – Ну ладно, – тихо бормочу я и начинаю жутко суетиться.

Из-за дурацкой ноги без перелома, которая все еще чертовски болит, я дико неповоротливая. А еще не могу сообразить, как лучше поблагодарить Андрея Григорьевича. Может, стоит пожать ему руку или обнять… Нет, это уж точно лишнее. В общем, к черту этикет, я выбираю бежать. Вот только одноногой лани это не так просто сделать. Особенно когда машина стоит под уклоном.

– С-с-с, – шиплю я, когда, открыв дверь и оттолкнувшись от сиденья, падаю обратно на задницу, как обязательно сказал бы чертов Голицын.

Пробую еще раз, но выходит еще хуже. Я, как неваляшка, катаюсь туда-сюда. Дурацкая горка!

– Сидите, – доносится из-за спины, и я послушно замираю, потому что Аполлонов выходит из автомобиля, чтобы помочь мне.

По-моему, я перестаю дышать, пока он огибает капот. Судя по клубам дыма, поднимающимся вверх из-за забора, моя семья жарит мясо в беседке. И если они увидят, что какой-то незнакомый мужчина помогает мне выйти из машины, им будет плевать на то, что Аполлонов всего лишь помогал мне. Помню, как они напоили парня, который после тату-сеанса у Роксаны вызвался подвезти меня домой. Он потом делал вид, что мы незнакомы, а до этого случая звал на свидание. Тогда я не расстроилась, но Аполлонов – это другое. Достаточно позора на сегодня.

Слава богам, Андрей Григорьевич успешно преодолевает путь до пассажирской двери, а я все еще не вижу ни одного Иванова в поле зрения – это успех. Бабушку точно свел бы с ума такой «хороший мальчик» в светлом поло и с милыми кудряшками, которые непременно должны достаться нашим будущим деткам.

Надо срочно выпроваживать Аполлонова. Он протягивает мне руку, пока я, как шпион, прислушиваюсь к каждому шороху. Андрей Григорьевич помогает мне встать и поймать равновесие, сжав пальцы на моей талии, а я, сощурившись, оцениваю ситуацию, чтобы быть готовой затолкать его в машину в любой момент. Предчувствую что-то неладное. Настолько напряжена, что забываю про страх перед Аполлоновым. Моя семья страшнее.

Наспех прощаюсь с ним и прыгаю на одной ноге до забора, но застываю перед лужей, которую нужно как-то обойти. Не успеваю даже подумать, как меня подхватывают на руки. В этот момент открываются ворота…

– Аннабель! – Я вздрагиваю от голоса мамы.

Черт! Все пропало.

– Что там такое, Ленор? – Ну конечно, отца сейчас для полного счастья только и не хватало.

– Ленор – это тоже от Эдгара По? – шепотом спрашивает Аполлонов. Хорошо, что не громко, а то мои родители уже бы начали читать лекцию по творчеству писателя.

– Так дочь твоя тут с кавалером прибыла. – Мама хитро улыбается.

– Нет, это не… – пытаюсь возразить я, но…

– Куда запропастились, мясо стынет! – ворчит, вывалившись на улицу, дедуля, с недоумением смотрит на нас, поправляя очки на носу. – Эт кто, Анка?

– Да кавалер ее, – поясняет уже отец.

– Он не… – Меня никто не слушает.

– Для кавалера худоват, – констатирует дед, почесывая животик.

– Христа ради, Бель, что с твоей ногой?

Когда из-за ворот показывается еще и голова бабушки, я понимаю, что влипла по полной. Семейный ужин на природе не отменился, несмотря на дождь, хотя чему я удивляюсь? Для моей большой и дружной семьи погода никогда не была помехой. Им вообще поводы не нужны, чтобы собраться всей коммуной, которой мы тут живем, и загулять так, чтобы следующий день канул в Лету. Даже если это понедельник.

Видели бы их в этот момент почитатели, которые считают маму утонченной феей кистей и красок. Ага, и даже не подозревают, как опасно выпивать с художниками. Я до сих пор помню ежегодные собрания их студенческой группы, на которые ходила лет до тринадцати, пока не взбунтовалась. Страшное зрелище, разрывающее все шаблоны. Много музыки, дыма и пьяных споров об импрессионистах и современном искусстве.

– Бегите, – шепчу я Аполлонову, но он даже не шевелится. Мешает огромная лужа под ногами. Или одноногая я на его руках.

– Что? – спрашивает он, но уже в следующий миг мы оказываемся в беседке, и тетя Таня, сестра папы и моя крестная по совместительству, накладывает нам жаренные на мангале грибочки, мясо, а то – цитирую – «костлявые оба».

Аполлонов на все это как-то удивительно легко поддается. Сидит в своих явно дорогих джинсах на деревянной лавке, не до конца просохшей после дождя, послушно кивает, когда ему предлагают еду, и пытается запомнить имена моих родственников. Господи, как провалиться сквозь землю?

Время летит так же быстро, как салаты, соленья, мясо трех видов и хлеб к нам на тарелки. Что сказать? В нашей семье очень любят вкусно поесть – чтобы первое, второе и десертом утрамбовать. Я сильно выбиваюсь из общего упитанного фона. С детства половину еды скармливала Барбосу, упокой, Господь, его собачью душу. Надеюсь, он все-таки не от ожирения помер. И не от гастрита – на такой-то холестериновой диете.

– Спасибо, но я за рулем. – Андрей Григорьевич убирает стопку наливки в сторону и ослепительно улыбается тете Тане, которая поддается его очарованию и быстро забывает о том, что за беседкой курит ее муж, а под столом сидит сын. Он потрошит очередную мягкую игрушку, как юный маньяк, но родители пророчат ему профессию хирурга.

– Один бокальчик можно, – встревает отец, протягивая Аполлонову домашнее вино.

Я чуть было не закатываю глаза от его уверенного тона: этот вольный художник и за рулем-то никогда не сидел. Он почему-то всегда уверен, что «от бокала ничего не будет», только вот ему уже лет тридцать никто не верит.

– Спасибо, но я откажусь. – Андрей непреклонен, и это определенно очко в его пользу. В семье Ивановых уважают людей, которые могут за себя постоять.

– А чёй-то мы не слыхали про паренька-то твоего? – заводит песню дедушка.

– Ух, какие у вас кудри, нашей породе такие не помешают. – Ну разумеется, ба, я в тебе не сомневалась.

Пружину рвет, когда я слышу, как дедушка с дядей обсуждают, что возьмут Аполлонова с собой на рыбалку в следующий четверг. Я представляю его в высоких резиновых забродах, и это становится последней каплей.

– Андрей Григорьевич не мой парень! – не рассчитав гневных интонаций, говорю я так громко, что снова оказываюсь в центре внимания. – Он мой преподаватель. Я повредила ногу, и… – А дальше бормочу уже тихо-тихо, растеряв всю смелость: – Он помог. В травмпункт там… ну и…

– Яблочко от яблони…

– По стопам твоим пошла…

Бабуля с дедулей вступают в бурный диалог, остальные вроде бы возвращаются к своим делам и наливке, а я вздрагиваю и заливаюсь краской, когда слышу голос Андрея Григорьевича совсем рядом:

– О чем они? Ваш дедушка сказал, что вы пошли по стопам…

Тетя Таня смотрит на нас с таким выражением лица, будто проводит сложную дедуктивную работу по вычислению формата отношений. Ставлю свой новый набор пастели, что она уже вовсю строчит под столом сообщения Роксане, которая ей все равно не ответит, потому что протрезвеет только в понедельник. Но вот будущая неделя, когда эти двое объединят свои усилия, уже наводит на меня ужас.

– По стопам родителей, да. – Я стараюсь сохранять спокойствие, хоть это и нелегко.

Тетя сидит, уткнувшись в телефон, и кусает ногти – так заинтригована, а мои нервные клетки погибают одна за другой. Ну точно с ней на связи семейный астролог.

– Мои родители – члены Союза художников России. – Хоть по ним иногда и не скажешь. – Ну вы знаете, наверное, выставка… – Соберись уже. – В общем, они выставляются, помните, может, ну… в июне вроде было…

– Я помню. Конечно, я знаю ваших родителей, – терпеливо произносит Аполлонов, намекая сдвинуться с мертвой точки и рассказать уже в чем дело.

– Так вот. Они познакомились в университете, папа был маминым преподавателем.

Я чувствую, что заливаюсь краской по второму кругу. Мне становится неудобно рассказывать такие подробности о своих родителях, потому что звучит это так, будто я провожу параллель. Но нет! Еще и тетя Таня пристально пялится на нас, пока слушает голосовые от кого-то (интересно, от кого же?). Даже дедушка уже недобро щурит глаза. Кажется, еще две стопки, и он начнет серьезный «мужской» разговор. С женихом. О его намерениях.