Поэтому она переехала в кладовку. Раньше, когда дедушка занимался консалтингом, она была его кабинетом, но сейчас была сверху донизу забита всяким хламом, часть из которого мы вытащили на тротуар, чтобы его разобрали соседи, а часть вывезли на свалку.

С переездом Милене помогал Вилмар, ее давний друг. Время у него как раз было – ураганы, бушующие последнюю неделю, вывели из строя все солнечные батареи в долине, поэтому его завод закрыли до момента, когда снова появится солнце, и сеть будет потреблять меньше электричества, чем вырабатывает. Завод Вилмара занимался производством экологически чистых бетонных плит, которые использовались для строительства новых городов в глубине страны и на возвышенностях – замены прибрежных, которые рано или поздно уйдут под воду. При этом завод не оставлял углеродный след: работал только на бесплатной энергии, и тогда Вилмар пахал как проклятый, а в остальное время отдыхал, развлекался и учился.

В свое время Вилмар окончил старшую школу Бербанка, поэтому мы не были близко знакомы, но он был дружелюбным, трудолюбивым и веселым, поэтому мы позвали его жить с нами. А то он устал намекать, как Милене повезло съехать от предков и как ему не нравится жить с родителями.

Ипотеку выплатил еще отец дедушки, так что дом был практически бесплатным, если не считать налогов, коммуналки и ремонта раз в пару десятков лет. Мы договорились платить поровну и откладывать по десять процентов на всякие непредвиденные расходы, что было значительно дешевле любых других вариантов, если не считать стопроцентных субсидий для иммигрантов.

Одна проблема: Вилмар тоже не захотел спать там, где только что кто-то умер, и в итоге к дедушке отправили меня. Освободив комнату, где некогда вырос мой отец, я перебрался в спальню, где ночевали еще родители дедушки, когда в сорок девятом году строили дом на сбережения из «Локхида».

Ну и ладно. И ничего. Жизнь идет по кругу, это нормально. Конечно, было немного неуютно, зато мне наконец-то пришлось заняться разбором дедушкиного хлама. Многие вещи можно было сдать в комиссионку, многие – в антикварные магазины на Магнолия-авеню, а все остальное я бы отдал его друзьям, если бы они выразили желание. Среди хлама нашлись семейные фотоальбомы, и я просидел несколько часов, разглядывая папу в детстве, в моем возрасте, в молодости, видя в нем себя; потом нашел фотографии молодого дедушки – и, признаю, я был похож и на него тоже. Заодно узнал, каким дом был раньше. Судя по выцветшим фотографиям, под паласом в спальне дедушки скрывался дубовый паркет, поэтому, разобравшись с остальными вещами, я поднял древний свалявшийся синий ковер, решив, что в худшем случае покрою прогнивший дуб лаком, зато не буду жить с отвратительным вонючим паласом.

Так я и нашел дедов тайник.

Стоило бы сразу насторожиться: ковер был даже не прибит, просто положен, и пол под ним оказался в нормальном состоянии. Но люк я заметил только потом, когда свернул палас рулоном и оставил на тротуаре, чтобы его забрали городские рабочие.

Ощупав люк по краю, я нашел неприбитую половицу, а под ней – тяжелую нейлоновую ручку. Я потянул за нее, и люк приподнялся, явив дедушкин секрет.

Он углубился в фундамент примерно на метр и выдолбил в бетоне небольшой тайник, в котором обнаружились: три винтовки AR-15; сорок коробок патронов; мешок просроченных антибиотиков; набор для выживания в дикой природе – с таким же он отправлял меня ночевать в лагерь, только топорик конфисковал мой вожатый; топографические карты Лос-Анджелеса и его округов; и завернутая в клеенку деревянная коробка для покерных фишек, только набитая тяжелыми, тускло поблескивающими крюгеррандами, датированными в основном первым и вторым десятилетиями этого века.

Дедушка был не простым чудаком, он был выживальщиком, и я нашел его схрон.

* * *

Как я поступил с этим добром? Вернул на место и передвинул дедушкину (мою!) кровать так, чтобы спрятать люк, потому что, пока я копался в его вещах, ковер успели забрать с обочины и увезти.

Что я сделал потом? Попытался забыть о том, что увидел.

Сами посудите: мне и так было непросто. Золото, оружие и патроны пролежали под домом бог знает сколько и могли полежать еще. У меня была своя жизнь, а я и без того потратил немало времени на то, чтобы разгрести последствия дедушкиной смерти.

Уснуть долго не получалось, так что я съел пару жевательных мишек с ТГК и отрубился до семи утра, когда прозвенел будильник. На кухне обнаружилась Милена: ела тамале и пила кофе. Она сварила достаточно, поэтому я попробовал, и оказалось, что ее кофе куда вкуснее той горькой жижи, которую пил дедушка, так что я налил себе чашку, а свой кувшин из холодильника оставил на потом.

– Чего ты так рано встал? – спросила она, когда я долил себе остатки кофе.

– Да вот, думаю работу найти, – сказал я. – Деньги пока есть, конечно, и на коммуналку хватает, но мне надоело рыться в хламе. Хочется в люди выбраться, что ли.

– Да, понимаю. Я даже предложить хотела, но потом решила не лезть.– Мы пока только привыкали друг к другу, но жить с ними было приятно – всегда можно было поиграть с кем-то в «Боггл»^[1] по вечерам или выпить в приятной компании.

– Я прошлым летом подрабатывал по гарантии трудоустройства. Просто заходил на сайт и выбирал место, где требовались люди. Сегодня тоже планировал так сделать. Я пока не знаю, чем хотел бы заняться, вот и думал подыскать, что по душе придется.

– Это мысль, – сказала она. – Я сама так пришла к работе с солнечными панелями. Попробуй всякое разное, освойся. У меня на сегодня такие же планы. – Милена махнула перевязанной рукой: накануне она порезалась о кровлю, и пришлось наложить швы. – Доктор запретил ползать по крыше, пока их не снимут.

– Хм. Не хочешь пойти вместе?

– Давай, вместе веселее. Работа для двоих всегда найдется.

Так мы и пришли на Эвон-стрит помогать Викраму Сэму по дому. Он был из тех жителей Бербанка, с которыми я здоровался на улице, хотя не был знаком лично.

– Заходите, – сказал он, отъезжая на коляске в сторону, чтобы нас пропустить. – Рад вас видеть.

Он был моложавым мужчиной лет сорока, с черными волнистыми волосами и доброй улыбкой. Дом у него был самым типичным: с тремя спальнями и двумя ванными, оборудованными поручнями и прочими приспособлениями, помогающими вести самостоятельный образ жизни. Он предложил нам освежиться и налил ледяной воды из красивого фаянсового кувшина, в котором плавала веточка мяты.

– С моего огорода, – сказал он, указывая на закрытую сеткой дверь, за которой виднелись ряды аккуратных ящиков с овощами. – Ящики – это чтобы не сажать овощи прямо в землю, после «Локхида» она слишком загрязнена, да и мне так удобнее до них добираться.

– Круто, – сказала Милена. – Ну так что, мистер Сэм…

– Викрам, – сказал он. – Пожалуйста.

– Чем можем помочь, Викрам?

По правде говоря, задачи оказались довольно простыми: немного прибраться, перестелить постель, закрутить разболтавшуюся петлю. Викрам угостил нас обедом – разогрел невероятно вкусное вегетарианское карри со шпинатом и сыром («У папы был индийский ресторанчик, но я научился готовить только это») – и в целом составил компанию, пока мы работали.

После этого он налил нам домашнего лимонада с бузинным сиропом из собственного сада. Лимонад был потрясным: ледяным, освежающим, вкусным. Мы пили уже второй стакан, и тут он вдруг щелкнул пальцами.

– Понял, – сказал он. Я вздрогнул от неожиданности, и он виновато улыбнулся. – Ты случаем не сын Джина Палаццо?

– Э, ну да, – ответил я.

– Обалдеть. Сын Джина. Черт, а я весь день думал, откуда я тебя знаю. Мы с Джином дружили. Познакомились в средней школе, потом вместе учились в старшей. Постоянно влипали в неприятности. – Он ухмыльнулся, вспоминая, а потом улыбка угасла. – Меня так потрясла его смерть. Тогда много людей умерло, конечно, но в основном старики. А он был таким молодым. Никто и не знал, пока все не успокоилось. Кажется, я был на онлайн-поминках твоих родителей, но, если честно, мы тогда только и делали, что ходили на поминки, так что могу с кем-то путать. Но Джин, блин, он был таким славным парнем, а ты с ним одно лицо. Не понимаю, как сразу тебя не узнал.

– Столько лет прошло, – сказал я. У папы в городе были друзья, но я знал немногих. Дедушка их недолюбливал: винил за то, что папа решил уехать к маме в Канаду и присоединиться к «Канадскому чуду».

Он вздрогнул.

– Ё-мое, я только вспомнил. У тебя же дедушка умер, да?

– Ага, – сказал я.

Он встряхнулся.

– Прости, не надо было так резко. Я очень тебе соболезную, просто… – Он перевел взгляд на Милену. – Соболезную, в общем.

– Да ничего, – сказал я. – Если честно, мы с ним не то чтобы ладили.

Он рассмеялся.

– Ты прямо как папа. Он тоже постоянно воевал с твоим дедушкой. Тот пару раз его поколотил, но потом твой папа его перерос…

– Со мной было так же, – сказал я, и Милена пристально на меня посмотрела. – Только я еще соцработников вызвал.

– М-да, – сказал он. – Паршиво. Сочувствую. А ты помнишь родителей? Я, если честно, постоянно о твоем отце вспоминаю.

Вопрос был странным: меня уже много лет об этом не спрашивали. Складывалось впечатление, что Викрам записал себя из «мужика, которому я пришел помогать» в «старого друга семьи», едва меня вспомнил. Вел себя как минимум соответствующе.

– Если честно, не очень. Мне было восемь, я три месяца прожил в детском доме, пока не сняли режим чрезвычайной ситуации, а потом переехал сюда. В голове все смешалось. Что-то я хорошо помню, что-то отрывками, и иногда сложно понять, что я запомнил, а что мне рассказывали, и за годы это превратилось в воспоминания. – Я пожал плечами. Друзья иногда спрашивали меня о родителях, но так я практически о них не рассказывал. Все разговоры с дедушкой сводились к ссоре, а остальные обязательно спрашивали о вещах, которых я не помнил, и от одной этой мысли становилось грустно.

– Прости, – сказал Викрам. Не знаю, за что он извинялся.

– Ничего страшного, – сказал я, чтобы не грубить давнему другу папы.

В его взгляде появилась задумчивая отстраненность.

– Можно тебе кое-что рассказать? Кое-что личное, насчет твоего отца?

– Конечно, – сказал я.

– Мне выйти? – спросила Милена, одновременно шутливо и нет.

– Да нет, – ответил я.

Его взгляд был устремлен в пустоту.

– Мы с Джином постоянно прогуливали уроки. Курили травку, лазили на холмы, катались на великах. Твой дедушка держал его на коротком поводке, не давал денег, а стоило Джину найти подработку – тряс с него процент на продукты и коммуналку, и деньги быстро заканчивались. В итоге он начал шарить по отцовским заначкам – тот прятал наличку по всему дому. Считай, такая дурацкая игра.

– Дедушка и при мне наличку прятал, – сказал я. – До сих пор нахожу деньги в книгах и за холодильником.

– Да, помню! – рассмеялся Викрам. – В книгах Хайнлайна смотрел? Там постоянно двадцатку можно было надыбать. Твой папа думал, что он так мотивирует его читать.

Значит, в книги Хайнлайна стоило заглянуть. Я не приближался к ним со средней школы: тогда дедушка заставил меня прочитать «Не убоюсь я зла», потому что я заикнулся о том, что мы проходили на уроке биологии.

– В общем, – сказал он, – как-то раз я был на мели, твой папа тоже, а мы уж больно хотели накупить пиццы в «Монте-Карло» и поехать на великах на холмы, накуриться да на закат посмотреть. Твой дедушка был на работе, так что мы перевернули дом вверх дном.

Мне не нравилось, куда это шло.

– Когда мы все перерыли, Джин сказал: «Так, теперь в спальню», хотя это было единственное место, куда мы никогда не совались, но у него была цель, и в какой-то момент он поднял ковер…

Сука.

– …и там был люк, прямо как в кино, мы его открыли, а там…

Сука-сука-сука.

– …целый склад: винтовки, патроны, медикаменты, а главное – золото! Твой папа жутко испугался, и мы так и не добрались до холмов.