Я ни по кому не скучала, ничто не тяготило, ничто и не звало, как будто никого и не было в прошлом – мне нравился покой здешнего места. Жило только снедающее любопытство, кем я могу оказаться ещё, на что могу быть способна и как всё развернётся дальше.

Но, уже засыпая, вынесла ещё одну истину о себе: вино на меня не действовало, лишь согревало.

Глава 8

Ода разбудила меня с первыми лучами солнца. Сонную, зевающую, отвела в ванную и неожиданно облила холодной водой. От моего визга, казалось, проснулось всё поместье. Я едва не перевернула ванну от испуга и злости, вспыхнувших огнём и пронёсшихся по телу иголками. Строго-настрого велела Одe больше так не делать и заявила, что впредь сама буду принимать ванну, а её помощь в одевании мне не нужна.

Бедняжка испугалась и молила о прощении так, что, придя в себя, я устыдилась своего тона. Самостоятельный уход за собой не отменила, но насчёт причёсок смягчилась – слишком уж много возни с лентами и шпильками.

Надев простое льняное платье, я оставила волосы распущенными и последовала за Одой. Ей, очевидно, велели посвятить меня в устройство дома и правила поведения за столом. Сервировка вопросов не вызвала, а вот порядок подачи блюд оказался сложнее. Видимо, прежде я питалась не так разнообразно и не в господских домах.

До завтрака мы обошли почти весь дом. Ода объяснила, где что хранится, какие комнаты под запретом и что нельзя трогать – господин ценил свои вещи. Я заверила её, что старинные книги и карты мне точно не нужны. Девушка всё удивлялась моей неосведомлённости в бытовых вещах: как открывать окна, разжигать камин, включать светильники, в которых, оказывается, не масло или свечи, а белый уголь, служивший намного дольше и дающий более яркий свет.

Наконец, в холле зазвенели часы – скоро подадут завтрак. Я спустилась вместе с Одой и встала у входа в столовую, ожидая Оциуса.

В доме всё ещё стояла тишина, лишь мерное тиканье, исходящее от настенных часов, нарушало её. Я замерла взглядом на циферблате и долго всматривалась в него, словно зная, как работает этот механизм. В голове сами собой нарисовались колёсики, валы, рычаги, пружинки… И за отчётливым тиканьем, их тихий стрёкот был так понятен и узнаваем, будто внутри меня сидел тот же механизм, и он тоже отсчитывал минуты до чего-то неизведанного.

Хозяин дома появился в коротком домашнем халате поверх сорочки и брюк, но в тапочках на босу ногу.

– Пусть Абар срочно почистит новые сапоги, а мастера, что чинил старые, выгнать! – строго выдал он, глядя на Оду.

От этого тона мелодичный стрёкот заглушила досада. Ода сжалась, как мышонок, которого утром мы нашли в кладовой, пропищала что-то нечленораздельное и тут же убежала выполнять указание. Я лишь моргнула и вежливо проговорила:

– Доброе утро, Оциус. Я вижу, ты не в духе?

– Вы! – резко оборвал он.

– Что, прости?

– Вы, – настойчиво произнёс Оциус и, наконец, соизволил на меня посмотреть. Но от его испытующего взгляда по спине пролетел холодок. – Привыкай к новому обращению. Теперь ты обращаешься к королевской особе, будь добра вести себя соответственно.

– Ах, простите, – крестила руки на груди, недоумевая, какая муха его укусила, и сразу заметила, нисколько не робея: – Но я не твоя служанка, чтобы рявкать на меня.

Оциус вдруг переменился в лице, шагнул навстречу и мягко улыбнулся:

– Тебя не поймут, если ты будешь называть меня иначе. Здесь, в поместье, и наедине можешь называть меня Оциус, но, как только мы появляемся на людях, я для тебя наставник Оциус. Иначе нас могут принять за любовников, а это навредит нашим планам.

Пружина внутри ослабла: доводы были логичными.

– Так с чего начнём этот день, наставник Оциус? – выпрямилась перед ним словно прилежная ученица.

– Позавтракаем для начала, – подмигнул тот, и я снова расслабилась.

Повернувшись в направлении столовой, сделала шаг в коридор, но Оциус вдруг тронул за плечо, остановив.

– Женщина всегда следует за мужчиной, особенно в его доме.

– Разве? – скептично нахмурилась.

– Именно так! – самодовольно повёл бровью тот и вошёл в столовую первым.

Я удержалась от сомнительных выводов, видимо, действительно не из благородной семьи, и вошла следом. Как и прежде, он отодвинул стул, и я смогла сесть.

– Женщина может идти первой, только если указывает путь. И в экипаж садится первой, только потому, что с длинными юбками самой ей туда не забраться, – и широко улыбнулся, явно насмехаясь над женской участью носить подобные наряды.

«Видимо, чтобы удобнее красть, а потом бежать, я не носила столь обременяющей одежды. Всё-таки мне нужны брюки… вместо подъюбника», – уверилась я в первом желании ещё на ярмарке заполучить тонкие кожаные брючки.

Едва я взяла приборы, Оциус продолжил:

– А также не ковыряй вилкой в зубах, не тряси ножом во время разговора…

– Я что, была дикой? – недоумённо покосилась на «учителя», а затем на вилку и нож в руках.

– Вдруг тебе захочется. Я не знаю, насколько ты была образованна, – усмехнулся тот.

Я хмуро посмотрела на толстые зубцы вилки: «Этим – в зубах? Да у меня рука не поднимется…»

– А культура в государствах различается? – поинтересовалась, отодвигая скрытое обвинение в невежестве.

– По принципиальным моментам уклад жизни похож, но я не знаю, кто и как воспитывал тебя.

– Меня воспитывал мастер Академии, ваш любезный друг и наставник Доран Лициус. А матушка была настолько благочестивой и образованной, что не чета многим благородным дамам, – приосанившись, спокойно проговорила я и сделала медленный глоток из бокала. – Фьяк, что за гадость?!

Оциус не сдержался и расхохотался, а потом промокнул губы салфеткой и довольно усмехнулся:

– Вот и придерживайся этого. А подобные восклицания за столом и где-либо ещё неприемлемы…

Я лишь неопределённо повела плечом, приняв к сведению замечание, отодвинула странный напиток подальше и приступила к завтраку. Как думалось, вполне цивилизованно.

После завтрака Оциус сменил халат на выходной костюм, тапочки – на сапоги и попросил проводить его до экипажа. Следом увязалась и Ода. Но лишь от одного взгляда господина она следовала за нами на приличном расстоянии.

С крыльца я собиралась сойти самостоятельно, но Оциус преградил дорогу, резко вытянув передо мной руку.

– Не забывай дождаться руки мужчины, чтобы сойти по ступеням, как и подняться по ним, – поучительным тоном выдал он.

Я запнулась и с мыслью, что теперь нельзя быть самой собой, вскинула подбородок и демонстративно протянула руку мужчине.

– Будьте добры, наставник, сопроводите меня.

– Не сердись, Тайра, – с проницательной усмешкой заметил тот и повёл меня вниз. – Вскоре и сама не заметишь, как станешь одной из нас. У тебя прекрасно получается.

Я поморщилась от того, как ненавязчиво, но с удручающим постоянством он указывал на моё «низкое» положение. Возможно, это привычка высоких господ, но такая снисходительность задевала. Теплота к «спасителю» и желание быть откровенной стали медленно выветриваться.

– Что вы, наставник Оциус. Я и не смею на вас сердиться. Очевидно, я и правда глупа, – наигранно огорчённо повела плечами, пиная молодую поросль у края дорожки.

– Ты знаешь, что я имею в виду, – усмехнулся тот и неожиданно споткнулся на ровном месте, когда о каменную кладку что-то звякнуло.

Оциус хмуро уставился под ноги, но потом остыл, спокойно поднял смутно знакомый предмет и повернулся ко мне:

– Что это?

Я снисходительно покосилась на его ладонь, повела плечом и ответила:

– Удила.

И тут же засомневалась, заметив, как дёрнулась бровь наставника. Однако виду не подала.

– Уверена?

Я нахмурилась, теперь больше засомневавшись.

– Для чего оно? – хитро прищурился Оциус.

– Я память потеряла, а не ум, – обиженно проворчала под нос.

– Иногда это одно и то же, – хмыкнул тот. – Но ты права, это удила.

Я шумно вздохнула и ехидно заметила:

– Похоже, вам нравится чувствовать себя хозяином положения, дорогой наставник.

– В некотором смысле так оно и есть, – ухмыльнулся Оциус и придвинулся ближе. – И не дерзи. Это не сыграет тебе на руку.

Я сморщила нос и поёжилась от неприятного замечания. Наставник строго выпрямился, а затем круто свернул и резким шагом удалился к другой части двора, будто сейчас кому-то достанется. От любопытства и я ускорила шаг да встала под деревом напротив длинного каменного строения.

– Эй, кто это бросил? – грозно вопросил Оциус, швырнув железку в один из широких проходов. – Давно взысканий не получали?

В проёме строения засуетились тени и затихли.

«Ох, ничегошеньки… Вот он – добрый господин?» – промелькнула мысль, когда оглянулась на Оду, втянувшую голову в плечи.

– Мальчишки резвились, господин. Что с них взять? – виновато пролепетал седой мужчина, выглянувший из проёма. – Больше не посмеют, господин, я прикажу.

Хозяин принял оправдание строгим кивком, вернулся ко мне, чинно подставил локоть и повёл к воротам, где стоял экипаж.

– Пока будешь учиться, подумай, чем ты можешь заинтересовать первого наместника, – как ни в чём не бывало тоном доброго учителя попросил Оциус. – Вернусь к вечеру – расскажешь.

Ощущение себя нескладной босячкой в его глазах, достойной взыскания по всей строгости, осело неприятной тяжестью на дне живота. Однако смиренно кивнула.

Оциус прощально склонил голову и потянулся к дверце экипажа, но замедлил и оглянулся:

– Если в чём-то возникнет срочная необходимость, сообщи мне по почте.

– По почте? – округлила глаза.

– Вот видишь, тебе ещё учиться и учиться, – улыбнулся он и снисходительно развернул меня за плечи в сторону того дерева, под которым недавно стояла.

Оказывается, на самой верхушке висел красивый домик с остроконечной крышей, большими окнами и искусными перекладинами. Над деревом небольшой стайкой кружили птицы, как по команде, взлетая ввысь и пикируя, переворачиваясь в воздухе, словно акробаты.

– Это что? – неуверенно спросила, и впрямь почувствовав себя глупой.

– Почтовые горлицы. Абар покажет, как закрепить записку.

– Записку? – до сих пор не понимала я.

Оциус посмотрел на меня как на умалишённую.

– Я не умею писать… – напомнила с недоумением.

– Ах да, – вздохнул с досадой. – Абар умеет. Только думай, что диктовать, – и обратился к моей камеристке, которая снова сопровождала нас на расстоянии нескольких шагов: – Ода, я освобождаю тебя от обязанностей по дому, составь сегодня компанию госпоже Тайре и никуда не отпускай её… Пусть сначала поправится.

Я лишь закатила глаза на его мнимую заботу. А когда он откланялся и уехал, снова взглянула на птичий домик и нахмурилась.

– Тайра, что-то не так? – приблизилась девушка, беспокойно поглядывая на меня снизу вверх.

– И что, это действительно работает? – скептически кивнула на птичий домик. – А как они знают, кому доставлять письма?

– Каждая горлица научена лететь в определённое место. Если господин сообщил, что будет во дворце и ждёт почту, то полетит вот та горлица, с белым хвостом, а если господин уехал в поместье Северной Фенгары, то – та, что с чёрными лапками, – ответила Ода.

– Допустим. А если место неизвестно, но сообщение нужно срочно доставить? – обернулась я.

– Тогда отправим посыльного или вот этого симпатягу, – улыбнулась девушка и потрепала за ушами неожиданно оказавшегося рядом высокого поджарого пса с шерстью молочно-белого цвета. Только глаза у него были разные: один голубой, другой карий.

– Почтовая собака?

– Это Хорус. Он очень умный, – гордо ответила Ода. – Он по запаху найдёт господина.

– Угу, не сомневаюсь, – кивнула и медленно отошла от ворот. – Здесь все умнее меня. Откуда я такая выползла?

– Что вы говорите? – семенила девушка за спиной.

– Говорю, что ещё нужно узнать «госпоже» об этом поместье?

«…чтобы не опростоволоситься», – добавила мысленно.