Не отводя удивлённых глаз, Оциус задержал дыхание, а потом разразился громким хохотом.

– О, да ты способная ученица! – выговорил он, успокоившись.

– И всё же – я жду! – решительно вскинула бровь.

Оциус поднял ладони, сдаваясь на мою милость, и согласно кивнул:

– Приношу свои извинения, это лишь фигура речи.

– Извинения приняты, наставник, – выдавила дежурную улыбку.

– И всё же не смей мне дерзить, – проходя мимо, хмыкнул тот и дёрнул за красную кисточку у двери в кухню.

– Я – отражение «учителя», – тихо бросила в ответ и снова ссутулилась.

– И прекрати ворчать под нос, – снова засмеялся Оциус и велел появившемуся Абару подавать ужин.

Нет, он не злился на меня. А наши пикировки становились всё забавнее. Однако же что-то в нём изменилось. Как и во мне.

За ужином Оциус посвятил меня в некоторые правила этикета благородных дам и господ при дворе. Я молча кивала, как покорная ученица, хотя половину беседы стойко изображала заинтересованность, потому что элементарные правила вызывали глухое раздражение: зачем птицу учить летать или рыбу – плавать?

И всё же полночи я размышляла о тревожном. Всё было вроде бы хорошо, но моя задача по-прежнему оставалась туманной, как и сама цель: поди туда – не знаю куда, и сделай то – не знаю что… Оциус не облегчал понимание краткими объяснениями и будто чего-то выжидал.

Я не знала о Тарте фон Бастадиане ничего, кроме того, что ранее поведал его брат, а смутные впечатления от недомолвок его служащих не вселяли уверенности даже к первому шагу. Ведь для такой неоднозначной миссии мне нужно быть во всеоружии.

А что было у меня: лишь догадки, ловкость рук и желание поскорее со всем этим разделаться и найти своё место в мире, который стал для меня открытием. Я и самоё себя открывала каждый день.

Смущало и останавливало, что нет никакой уверенности в своих возможностях, никаких подтверждений в своём действительном статусе, никакого понимания, что выйдет в результате всех усилий. Смогу ли выжить здесь, если окажусь ни на что не способной?

Оциус обещал свой дом и обеспечение способа зарабатывать законно. Что ж, посмотрим, как он умеет держать слово. Но на покровителя надейся, а сам не плошай. Почему-то я была уверена, что на мужчин нельзя полагаться в вопросах женского счастья.

Глава 10

Задумано – сделано! Утром Ода нарядила меня в самое скромное платье из купленного ранее. Я сама оборвала нашитые украшения, кружева, оставила волосы распущенными.

Сразу после завтрака Оциус лично наблюдал, как я седлаю Миссию. Молчал. О чём-то напряжённо думал. Конечно, женское седло, предложенное Толзи, я сразу отвергла. От этого взгляд наставника только посуровел. Но никто и слова мне не сказал. А белоснежная красавица даже не фыркнула, довольная моим присутствием. Казалось, ей самой не терпелось вырваться из плена замкнутой конюшни.

И вскоре я уже мчалась по дороге к Южной Фенгаре, подгоняемая ветром и жаждой обуздать тревогу, смешанную с любопытством. Путь в это селение ещё вчера показал Оциус, когда проезжали указатели на развилке.

Дорога была такой лёгкой, сама посадка на лошади – комфортной, как и движение, будто я часто делала это: тело слушалось и само подстраивалось под стройный бег Миссии. Впечатления от самостоятельной езды верхом захлёстывали восторгом, никем не понукаемая и полностью свободная, я наслаждалась каждой минутой из того часа, что добиралась до места.

Селение, прикрытое со всех сторон величественными зелёными холмами, располагалось в низине. Симметричное расположение улочек, архитектура очевидно центральных мест была сосредоточена и чётко выделялась во всех частях территории. И с противоположных холмов в селение спускались дороги с разных сторон провинции. А когда я медленно спустилась в низину, даже воздух показался теплее, а солнечный свет – мягче и радостнее.

Южная Фенгара была чем-то похожа на Верхнюю, но здесь дома выглядели более тонкостенными, что ли. Окна – шире, крыши – остроконечными, много открытых веранд, как и цветущей зелени и более высоких пышных деревьев.

Заметив дам, показавшихся в первом открытом экипаже, в тонких платьях с открытыми плечами, сразу почувствовала, как душно в моём более плотном. Хотя остальные, кажется, совсем не испытывали дискомфорта в своих длинных нарядах.

Но, когда эти же дамы осуждающе глянули на мою высоко задравшуюся юбку, обнажавшей голени, я решила спешиться и не шокировать всех своим, очевидно, непристойным видом.

Свернув с широкой дороги в проулок, высматривая удобное место, чтобы спешиться, я резко качнулась в седле, потому что Миссия неожиданно поскользнулась на гладкой каменной кладке. И в то же мгновение кто-то громко закричал прямо передо мной:

– Эге-гей! Затопчете!

Оглушённая испугом, я натянула поводья, выровнялась в седле и огляделась широко раскрытыми глазами.

– Сворачивай вправо! – уже менее громко прокричал кто-то снизу.

Я выглянула из-за шеи Миссии и увидела лохматого светловолосого мальчишку лет тринадцати, который сидел у края дороги, обхватив стопу. Был он таким тощим, что светился насквозь. Но нет, то была прохудившаяся несвежая рубаха. И узкие штанины, подтянутые до колен, не скрывали босых искусанных ног.

– О-о, прости, пожалуйста! – тут же спрыгнула с лошади и сама болезненно приземлилась из-за каблуков на сапожках. Поморщилась и, одёрнув подол платья, присела перед мальчиком. – Это я тебя?..

– Нет, госпожа, я сам на шип наткнулся, – потирая грязную стопу, покачал головой тот и поднял глаза. – Но вы меня чуть не затоптали. Верно отец говорит: незаметный я – пришибить недолго.

Первым заметила крупный застарелый шрам на щеке мальчишки, а потом уже его глаза – огромные, зелёные-зелёные и такие чистые, что мне совсем совестно стало. Но был он взрослее года на три-четыре, чем показался на первый взгляд.

– Давай я посмотрю, – сочувственно наклонилась ближе, видя, что тот не может вытянуть шип из загрубевшей кожи.

– Не надо, госпожа. Вы что? Увидят гвардейцы, сразу высекут. Мне бы надо быстрее убежать отцеда… Ток вынуть бы… – поморщился он, снова ковыряясь грязными ногтями в пятке.

– Почему тебе надо убежать? – удивлённо отклонилась я и мельком огляделась.

– Велено культуру соблюдать, а я вот босой.

– Кем велено? – недоумевала я. – И при чём тут гвардейцы?

– Вы не местная, что ль?

Я неопределённо пожала плечом и невинно улыбнулась, чтобы не спугнуть его расспросами.

– Ну, сам будущий велел, – вскинул палец он, тыча в небо, и по выражению его лица догадалась, что говорит о будущем короле, – чтобы босые по селениям не шастали. Вот гвардейцы ночью и разбрасывают шипы дикого плюща, чтоб такие, как я, дома сидели и людям глаз не тёрли. А мне ж по делам надо. Я посыльным подрабатываю. Вот и приходится потом ноги в кровь раздирать, чтобы вынуть… Эх, вот она, зараза…

Парень, наконец, вынул шип, который выглядел совсем малюсеньким, но длинным – такой вопьётся, сам не рад будешь.

– А почему ты босой? – внутренне поражаясь происходящему, спросила я. – Осень на дворе…

– Дак отец ещё не купил ботинок. А нога-то выросла. Летом-то их и вовсе не надь. Жарко-то. А прошлогодние уже не впору. Вот к зиме и купит, если подкопит дангов.

Меня передёрнуло от озноба, когда представила себя босой на каменной мостовой. Хотя тот, похоже, не жаловался, а выглядел вполне жизнерадостным.

Парень поднялся, воровато огляделся и поправил на плече лямку матерчатой сумы.

– Ну, побёг я, госпожа. Будьте здоровы.

– Погоди, – поднялась и я. – Как тебя зовут?

– И́льям Бо́схе, – зачёсывая пятернёй набок густую выгоревшую чёлку, деловито ответил мальчишка.

– А меня Тайра. Знаешь ли ты, где можно оставить лошадь, чтобы прогуляться пешком? А то боюсь, ещё кого-нибудь затоптать, – с виноватой улыбкой погладила шею Миссии.

Ильям оглянулся на лошадь, восхищённо покачал головой и сказал:

– Лошадь-то у вас породистая. Бросать её где попало не стоит. Но мне ж нельзя показываться тут. А вам-то не по закоулкам шастать… э-э, гулять, госпожа, – тут же исправился он, настороженно втянув голову в плечи.

Я украдкой улыбнулась его просторечию и пугливости и сунула руку в кармашек платья.

– А я тебе за это монетку дам? И перед гвардейцами защищу, а?

Тот сразу же вытянулся, жадно сглотнул и быстро кивнул:

– Вас послушают. Так и быть. Есть большая таверна на ярмарочной площади. Ток доведу вас до угла по другой улке, а там вы уж сами, госпожа Тайра.

– Премного благодарна, Ильям. А почему меня послушают? – решила сразу же приступить к миссии на сегодня.

– Вы из благородных. А таких гвардейцы обычно не трогают.

– Откуда ты знаешь, что я из тех самых?

– Дак лошадь у вас дорогая, уздечка и седло тыщу дангов стоят, не меньше, говорите вы не по-нашенски и сама чистенькая, хоть и в простом платье, – без лукавства выдал парень.

«Однако!»

Я взяла Миссию за поводья, Ильям встал с другой стороны и попытался погладить лошадь. Но та так недобро фыркнула, что парень резво отпрянул и перешёл на мою сторону.

– А что значит – «обычно не трогают»? – поинтересовалась невинно.

Ильям хмуро свёл брови, огляделся, будто за нами кто-то следил, и, покусав нижнюю губу, шёпотом ответил:

– Особо любопытных на допрос к главному гвардейцу отводят. Вы уж не спрошайте никого особо про дворец-то. Тут ушей-то много бродит. А наследник не любит, чтобы о нём справлялись лишнего. Пропадёте – ни духу, ни слуху. Такое даже с господами случается.

– О, спасибо за предупреждение. Прости, если была слишком навязчива, – прикрыла рот ладошкой, как очень впечатлительная девица.

– Да ничего – вы скромница! – хохотнул тот.

После такого начала я и впрямь стала подбирать каждое слово: где ещё взять настолько открытого парня, чтобы выведать побольше? Однако я не была столь наивна: за всё время прогулки не приметила никого, кто следил бы за нами. Не знаю, как я это понимала, но отчего-то была уверена, что ничьих глаз и ушей мы не потревожили.

Пока мы шли, Ильям с присущей ему прямотой и дружелюбием рассказал, куда мне стоит заглянуть в этом селении, чтобы сделать хорошие покупки или вкусно поесть, что интересного посмотреть. Между делом получилось немного узнать о жизни народа провинций Тэнуа.

Политика дворца не способствовала беззаботной жизни. Все подчинялись единым законам, даже наместники провинций не могли перечить будущему королю. Очевидно, эта тяжесть и лежала на плечах Оциуса. Теперь я понимала его больше, чем когда бы то ни было.

А лишения были до абсурда мелочны. Например, в Академию Мингалы могли поступить все, кто платил единовременный взнос, но тот был огромен. Или если ты был благородных кровей, но обнищал, то снова не попадал в Академию – обучался на дому родными, но лишь общим знаниям: чтению, письму, рисованию. Оттого простой народ грамотой не владел, а приобрести какие-либо навыки можно было, только работая подмастерьем. И в целом трудно было содержать себя или всю семью, если не трудиться наравне с буйволами. Поэтому и нескольких детей себе могли позволить немногие, и все от мала до велика трудились на полях провинции, снабжая всё государство провизией.

Налоги повышали каждый год, потому и накопить на что-то было трудно. Словно всё делалось для того, чтобы не дать забраться на ступень выше. И касалось это абсолютно всех слоёв населения. Обидно было за то, что такой простой парень, как Ильям, не мог позволить себе даже одни ботинки.

Наконец, мы пришли к широкому перекрёстку, на углу которого стояла красивая высокая таверна. Ставни были из жжёного дерева с искусной резьбой. Тёмно-графитовый цвет каменной кладки отливал на солнце синим и создавал внушительный объём. Из открытых широких окон слышался шум посетителей и звон посуды.