– Спасибо, – я положила руку на теплый нос альпа, и простояла так, пока мое сердце не успокоилось.

После я вновь открыла свою фляжку и с ненавистью вылила молоко лани в ручей. Глупая сказка. Ложь. Я была так наивна, когда поверила в нее…

Промыв флягу, я набрала в нее воды и хотела уже запрыгнуть в седло, когда меня отвлек звук скатывающихся по крутому склону мелких камней. Я подняла голову, то же сделал и Джамидеж. Высоко над нами, в самом начале ведущей вниз тропы, стояли два коня с всадниками.

– Сурет? – донеслось до меня восклицание, усиленное узкими стенами теснины.

Я узнала этот голос. Эту гордую осанку и простую одежду. Нурби. Неужели он последовал за мной? Решил разыскать меня? Но зачем? Едва ли чтобы помочь. Наверняка он хотел остановить меня, вернуть меня домой. Я не могла этого допустить.

Я одним прыжком взлетела в седло и крикнула:

– Неси меня, Джамидеж, неси как ветер! Вперед к Ошхамахо!

Альп не стал возражать, видимо, разделяя мои опасения. Перемахнув через ручей, он полетел вперед так быстро, как только позволяла сложная дорога. Волшебный конь будто летел над землей, едва касаясь копытами камней, но высекая из них искры. Его тяжелое дыхание создавало во влажном начинающем остывать воздухе облачка пара, напоминая мне легенды о конях великих нартов, которые дышали огнем.

– Сурет, подожди! – нагнал меня крик Нурби.

Но его конь не мог сравниться с моим. Не мог в несколько прыжков преодолеть тяжелый опасный спуск в пропасть. Моему названому брату было не угнаться за мной, а значит, у меня был шанс завершить то, зачем я отправилась в это путешествие.

[КАРТИНКА: ФЛЯГА]

Мы вновь пронеслись через теснину, через аул, даже днем почти такой же мертвый, как и ночью, через пологий покрытый лугом склон горы. Там я попросила Джамидежа остановиться. Усталость от пережитого накатила на меня, как опьянение после сано, и я едва держалась в седле. Альп согласился постоять на страже, чтобы мы успели уйти прежде, чем Нурби нагонит нас. Я была слишком подавлена и измотана, чтобы понять, как Джамидеж относится к моему нежеланию сталкиваться с названым братом – сам он ничего не говорил. Едва моя голова опустилась на седельную подушку, я провалилась в сон. Беспокойный, полный тревожных образов и обрывков пережитого сон, не приносящий успокоения. Когда я проснулась, не менее разбитая, чем прежде, солнце лишь немного переместилось по небу.

Я попросила Джамидежа вновь помочь мне добыть горный мед. Мне не хотелось обирать пчел, тяжело работавших каждый день, чтобы вырастить своих детей, но я надеялась, что пьянящая сладость хоть немного поможет мне отвлечься от тяжелых мыслей и чувств, камнем лежащих на сердце. Мои руки тряслись, и я с трудом удерживала кинжал, но все же ценой нескольких укусов и мелких порезов мне удалось добыть большой кусок меда. Я тут же съела часть, а остальное спрятала в переметную сумку с припасами.

Мы снова двинулись в путь. По опасному карнизу над пропастью и каменистому крутому склону – назад к священной роще, воспоминание о которой теперь вызывало у меня отвращение. От тряски, пьянящих свойств меда и усилившейся к вечеру от безветрия жары меня разморило, и я задремала в седле. Я проснулась, когда сумерки уже плотно укутали сиреневым платком окружающие нас деревья, становящиеся все ниже и ниже. Я поняла, что мы уже покидали священную рощу. Джамидеж шел размеренным шагом, чтобы я не выпала из седла и не зацепилась за низкую ветку. Я оглянулась и увидела среди редких крон низкорослых деревьев силуэт священного дуба, темный на фоне вечернего неба.

Я долго моргала, пытаясь избавиться от ощущения попавшего в глаза песка. Слезы не шли, хотя мне стоило бы разрыдаться, облегчить душу. Но мои глаза высохли, будто Псыгуащэ забрала из них всю воду, как из горных рек в период засухи. У меня остались лишь злость и решимость.

– Смотри, Сурет, – я вздрогнула, услышав голос Джамидежа, – горячий источник.

Я снова заморгала, все еще чувствуя сухость в глазах, и с трудом разглядела в сгущающихся сумерках несколько каменных ванн, расположившихся вдоль поднимающейся вверх скалы. В вечерней прохладе от воды поднимался пар. Я только сейчас поняла, что к аромату нагретых трав и деревьев прибавился запах железа.

Я осознала, как давно не купалась. Все произошедшее, эта череда падений, взлетов и еще более болезненных падений, настолько выбили почву у меня из-под ног, что я забыла о самых простых вещах. На пятый день в седле от меня, должно быть, несло как от вымазавшейся в нечистотах собаки. Хорошо, что за последние несколько дней я ни разу не столкнулась с людьми – что бы они подумали!

Я грузно спрыгнула на землю. Все кости почему-то ломило, а голова шла кругом. Едва шевеля руками, я стянула с Джамидежа седло и потник, сняла уздечку и сложила все это на большой плоский камень, так удачно оказавшийся прямо под боком. В небольшом углублении выходящей из земли каменной плиты я развела огонь и поставила воду в котелке греться.

Я попробовала рукой воду в самой большой естественной ванне. Она была приятно-теплой и вблизи еще сильнее пахла влажной ржавчиной. Я хотела было начать раздеваться, но поняла, что Джамидеж щиплет низкорослую траву всего в нескольких шагах от меня. Мне вдруг стало неловко. Могу ли я раздеться в присутствии альпа? С одной стороны, он не человек, а с другой, все же мужчина.

– Джамидеж? – я удивилась, как тихо и измождено прозвучал мой голос.

– Ммм? – во рту альп держал целый клок травы, который постепенно исчезал между его равномерно двигающимися губами.

– Ты можешь, эм, отойти?

Конь чуть наклонил голову. В слабом свете луны и моего небольшого костра я едва видела его. Он отреагировал не сразу, не то жуя, не то раздумывая над моими словами. Мне стало еще более неловко.

Наконец, Джамидеж ответил, и в его голосе я услышала пришедшее понимание.

– А. Не стоит стесняться меня, я же конь, – он издал звук, который мог бы сойти за смешок, но, видимо, что-то в моем выражении лица заставила его сменить тон на более серьезный. – Но, если тебе так будет спокойнее, я отойду и отвернусь.

– Спасибо, – я слегка кивнула коню.

Джамидеж тут же развернулся и отошел в сторону шагов на тридцать. С такого расстояния в темноте я едва видела силуэт его крупа и летающий туда-сюда хвост. Я понадеялась, что и альп не сможет рассмотреть меня купающуюся.

Я осторожно разделась и, изо всех сил борясь с усталостью, постирала исподнее в источнике. Я знала, что после этого на светлой ткани появятся разводы ржавчины, но у меня была всего одна смена белья, и я не могла оставить вещи грязными. Разложив постиранную одежду на еще теплую каменную плиту у костра, я наконец смогла опуститься в теплый источник.

Он оказался совсем не глубоким – вода едва доставала мне до пояса – и восхитительно теплым. Я успела продрогнуть, пока, обнаженная, стирала вещи, и было невероятно приятно опустить холодные и ломящие конечности в естественную ванну. Но в то же время я поняла, что я не ощущаю удовольствие так, как раньше. Мои эмоции и ощущения как будто огрубели, притупились, стали блеклой тенью того, что я испытывала в прошлом, когда моя жизнь еще была проста и радостна. Тогда такие мысли заставили бы меня плакать, но теперь мои глаза оставались сухими. И только сердце тяжело билось⁵⁷ в груди.

Я вытянула ноги, насколько мне позволял размер естественной ванны, и запрокинула голову и положила ее на край резервуара. Справа от меня вверх темными уступами уходила скала. Слева потрескивал костер и булькала давно закипевшая вода в котелке. Где-то вдалеке то и дело фыркал и чавкал Джамидеж. А над всем этим куполом нависало усыпанное звездами небо. Я нашла глазами созвездие Вагоба, уже высокое. Взглянула ли Вагоба уже на наше просо⁵⁸ или еще рано? Я поняла, что не знаю, не могу определять время по звездам, как следовало бы, хоть меня и учили.

Вдруг где-то в роще слева раздались громкие хлопки крыльев, сопровождаемые недовольным криком птицы. От неожиданности я дернулась и ударилась головой о выступающую часть окружающей источник каменной плиты. Я резко села, закрыв руками обнаженную грудь, и принялась оглядываться по сторонам, напряженно вглядываясь в окружающую тьму. Вдруг из рощи вышел какой-то хищник? Или Нурби нагнал меня? А может и белая лань пришла поглумиться над глупой гуащэ? Но ночная природа снова затихла. Со вздохом я опустилась назад в теплую воду.

Я задумалась о том, как же я буду мыть свои косы в такой воде, и меня на мгновение обуяла внезапная тревога, но я тут же вспомнила, что косы забрала Псыгуащэ. Промыть те жалкие обрезки, что остались от моих прекрасных волос, не составило труда. Закончив, я выбралась из ванны, обтерлась куском ткани и переоделась в чистое белье.

Я надеялась, что после купания я почувствую себя лучше, почувствую облегчение, но этого не произошло. Мне было все так же тяжело и как-то пусто. Возможно, меня бы и напугало то, что теперь так будет всегда, но страх не мог пробиться через густую, как засахарившийся мед, боль, поселившуюся в моей душе.

– Джамидеж, – позвала я, – можешь возвращаться.

Конь издал какие-то невразумительные звуки, продолжая щипать траву где-то в темноте. Я не стала звать его снова. Мне хотелось побыть одной. Я заварила в горшке немного трав, который должны были успокаивать боль, и я надеялась, что они сработают на душевные раны так же, как на раны телесные. От горького отвара сводило скулы, но я заставила себя выпить все до последней капли. Я попыталась что-то съесть, но кусок не лез в горло, и я едва смогла проглотить несколько кусочков лепешки.

Я легла на жесткие камни и думала, что быстро усну, совершенно вымотанная всем произошедшим за этот день, но сон не шел даже несмотря на целебный отвар. Я лежала с открытыми глазами, смотрела на звездное небо, но вместо него видела события этого дня. Изломанного козленка у подножья скалы. Молоко лани, которое не смогло его исцелить. Смеющуюся Псыгуащэ на камне. Кровь, окрасившую ручей в алый. Силуэт Нурби на фоне неба.

А потом и образ умирающего отца на кровати. Что, если душа уже покинула его тело? Что, если я не успела? Что, если даже удды не смогут помочь мне? Я не знала, как жить дальше. Все, что мне оставалось – верить в то, что колдовство уддов поможет мне. Эта вера – единственное, что помогало мне держаться, не погрузиться окончательно в пучины отчаяния. Эта вера питала мой гнев. Мой протест против злого замысла судьбы. Но было ли ее достаточно?

Сердце ерзало у меня в груди⁵⁹, отгоняя сон. Но постепенно усталость и целебный отвар взяли свое, и, когда над горами забрезжил рассвет, я погрузилась в тяжелый сон.

Я знала, что проспала недолго, но мне казалось, что проснулась я еще более уставшей. Жесткая каменная плита, на которой я расположилась, не улучшила дело – спина и руки ныли, намятые неровной жесткой поверхностью.

– Ты готова? – спросил Джамидеж, когда я, скудно позавтракав, складывала припасы обратно в перекидную сумку.

Я только коротко кивнула, поднимая с земли еще слегка влажные вещи, постиранные вчера.

– Ты уверена в том, что хочешь отправиться на Ошхамахо? – в голосе альпа я слышала заботу, но его настойчивые предложения сдаться раздражали.

– Уверена, – огрызнулась я, с силой запихивая вещи в сумку.

– Что ж, – Джамидеж сделал паузу, – я думаю, я смогу довезти тебя туда.

Все еще склоняясь над сумкой, я повернула голову на Джамидежа:

– Как?

– Это сложно объяснить, – альп потряс головой, – такова моя волшебная сила. Я может и не могу летать, как конь Шауея, единственного сына Нарибгеи, но я всегда знаю, куда направить свой шаг.

– И ты не повезешь меня домой? – я смотрела на Джамидежа с подозрением. Могу ли я ему доверять?