– Нет. Я вижу, что ты искренне хочешь спасти Шертелуко, и я уважаю это. Я служил ему много лет, смотрел вместе с ним в глаза смерти, и я желаю ему погибнуть доблестно, а не сгореть от болезни. Если ты правда сможешь спасти его, Сурет, я буду счастлив.

– Спасибо, – сухо отозвалась я и потянулась за лежащим неподалеку потником, – тогда не будем медлить.

Конь кивнул и позволил мне оседлать себя. Мы двинулись в путь в тишине, погруженные в свои мысли и переживания. Обогнув возвышающуюся по правую руку скалу, скрывающую солнце, Джамидеж двинулся дальше вдоль горного хребта, туда, где между двумя возвышенностями проглядывал перевал.

Природе не было дело до людских бед, до того, что творилось у меня на душе. Вокруг нас благоухало раннее лето. По скалам то тут, то там бежали, весело журча и перестукивая мелкими камешками, ручейки. Местами вода текла прямо из камня, находя путь по мельчайшим трещинам и полостям. Капли падали на скалу ниже и шумели-звенели как весенняя капель.

Солнце вышло из-за скалы за нашими спинами и залило все вокруг пронзительно-ярким сиянием. Я едва могла открыть глаза, настолько ослепительным был этот безоблачный летний день. Но и он постепенно подошел к своему завершению как раз тогда, когда мы добрались до перевала. Джамидеж нашел укромное место, где можно было переночевать, и мы остановились на привал. Сон снова не шел, и я ворочалась на жесткой земле. Луна уже прошла свой путь по небосклону и скрылась за темными силуэтами гор, а я все не могла погрузиться в сон, тревожимая образами из прошлого, смутными тревогами и опасениями. Может, Джамидеж был прав, и нам не стоило искать путь на Ошхамахо? О какой цене говорила Псыгуащэ? Она ясно дала понять, что жертва, взятая ею, – ничто по сравнению с тем, что попросят удды. Я не могла позволить этим сомнениям взять верх и остановить меня. Я не могла сдаться.

Я вновь поспала немного только перед рассветом, а после мы снова двинулись дальше. Путь наверх был непростым. Здесь не было никакой дороги, проложенной людьми, только каменистый, поросший травой и цепкими низкими кустами склон. Если кто и ходил здесь, то горные козлы и снежные барсы. Один раз мы даже видели небольшую группу козлов, улепетывающую от нас по почти отвесному склону куда-то в сторону.

Глядя на то, как Джамидеж осторожно переставляет ноги, находя опору там, где ее, казалось, не было вовсе, я задавалась вопросом, смогла бы я преодолеть этот путь в одиночку? Одно дело было сказать альпу, что я отправлюсь на Ошхамахо с ним или без него, но могла ли я на самом деле надеяться на то, что доберусь до священной горы без помощи волшебного коня? Я знала, что нет. И мне оставалось лишь благодарить Пшишану⁶⁰ за то, что Джамидеж согласился отправиться вместе со мной.

Несмотря на тяжесть подъема, уже к полудню мы оказались на вершине перевала. Отсюда открывался удивительный вид. Внизу раскинулась широкая долина с полноводной бурной рекой. Вдалеке на севере белыми точкам, словно звезды на небе, выделялись дома небольшого аула. Аул окружали аккуратные сады и поля. Над аулом на высокой скале просматривались развалины древнего храма – святое место⁶¹. На юге же долина постепенно поднималась вверх и загибалась в сторону за гору так, что мне не было видно, куда она идет дальше. По открывшемуся нам склону вниз вилась протоптанная дорожка – где-то здесь пасли скот. Приглядевшись, я увидела на южном склоне множество крохотных черных точек, издалека похожих камни – огромное стадо овец.

Джамидеж начал спускаться вниз, все больше забирая на юг – подальше от людского поселения и ближе к самым высоким горам, прорезающим небо и борющимся за верховенство с солнцем. Постепенно луг сменился небольшим лесом, спускающимся к реке. По нему тоже шла тропа, вероятно, проложенная охотниками или пастухами, перегонявшими свои стада еще дальше в горы.

Мы остановились на ночлег перед старым, уже давно покрытым землей и поросшим растениями обвалом. Из неестественного возвышения, перегородившего тропу, белыми костями в закатном свете торчали камни. Двигаться дальше в полумраке было небезопасно.

Я развела костер и села, тупо уставившись в пляшущее пламя. Я ни о чем особо не думала, ничего не чувствовал, просто ждала, пока пройдет время.

Джамидеж пасся неподалеку. Вдруг он встрепенулся и уставился куда-то в сторону, откуда приходила тропинка.

– Кто-то идет, – предупредил альп.

Я напряглась и положила руку на рукоять кинжала. Кто мог идти по лесу, отдаленному от людских селений, в столь поздний час? Мирный охотник в поисках добычи или разбойник, замышляющий недоброе? Я вспомнила слова Нурби о том, что на востоке лютуют лихие люди, и мое сердце забилось быстрее от подступившей комком к горлу тревоги.

Через какое-то время, куда позже, чем Джамидеж, я тоже услышала шаги и чье-то тяжелое дыхание. Из-за поворота показалась невысокая пешая фигура. В ночной тьме я не могла различить, что за человек движется мне навстречу. Он шел странной, мельтешащей походкой и то и дело останавливался перевести дух. Я немного расслабилась. Это явно был не сильный молодой джигит, способный причинить мне вред.

Спустя какое-то время, куда большее, чем потребовалось бы мне на преодоление такого расстояния, в круг света от костра вышла пожилая женщина. Я уставилась на нее с удивлением, но все же встала из уважения к ее возрасту. Что могла старуха делать посреди леса?

– Ох, умаялась я! – женщина остановилась, оперившись руками на согнутые колени и тяжело дыша. – Добрый человек, позволь мне присесть у твоего костра?

Я удивленно заморгала. Неужто она не признала во мне девушку? Должно быть, старость помутнила ее зрение.

– Конечно, матушка, присаживайтесь, – пригласила я.

Женщина вскинула голову и, щурясь, вгляделась в мое лицо.

– Ох, внученька! – воскликнула она. – Что же ты делаешь здесь в лесу совсем одна?

Женщина не стала ждать моего ответа и приблизилась к костру. Я обратила внимание, что при ней нет ни сумки, ни котомки.

– Я… У меня здесь дело, – я была совершенно не в настроении что-то объяснять старухе или придумывать новую глупую ложь про родственников.

– Что ж, у каждого из нас свой путь, – совершенно не смутившись моим ответом сказала женщина, усаживаясь рядом со мной.

Вблизи я смогла рассмотреть ее получше. Старуха оказалась совсем древней с оплывшими щеками, глубокими складками на лбу и глазами, едва видными под опустившимися веками. Ее совершенно седые белые волосы скрывал платок со странным, незнакомым мне узором. Женщина оправила платье испещренными темными пятнами морщинистыми руками с узловатыми пальцами и посмотрела на меня на удивление цепким и пронзительным взглядом.

– Найдется ли у тебя немного еды для старой женщины, внученька? У меня ничего нет взамен, но я могу погадать тебе на бобах.

– Не стоит, – я протянула ей лепешку, к которой сама не смогла даже притронуться, – вы пришли к моему костру как гость, вы ничего не должны мне.

– Нет-нет, – женщина приняла еду, наклонив голову, – я вижу, что твой путь непрост и не могу оставить тебя без совета.

Она быстро съела лепешку, запив ее водой из висящей на поясе фляжки, и заговорщически посмотрела на меня. У меня совершенно не было настроения для гадания, хотя раньше возможность узнать свое будущее при помощи бобов или бараньей лопатки⁶² будоражила меня. Но сил протестовать у меня не было, и я молча наблюдала за тем, как женщина достала горсть темных бобов из мешочка на поясе и высыпала их на плоский камень так удачно лежащий рядом, по другую от меня ее руку. С громким стуком бобы рассыпались по камню, складываясь в какой-то узор, который я едва могла рассмотреть в неровном свете костра.

– Мммм, – женщина склонилась над камнем очень низко, внимательно изучая рисунок, – я вижу много трудностей на твоем пути, внученька.

Это я знала и без гадания.

– Я вижу двух мужчин, старого и молодого. Они сражаются за твое внимание.

Сквозь тупое безразличие, охватившее меня в последнее время, прорвался росток любопытства. Двое мужчин… Должно быть, речь про отца и мое стремление спасти его, и про Нурби, который хочет помешать мне.

– И кто же победит?

Старуха задумалась.

– Ох, не знаю, внученька, не знаю. Будущее твое не определено, он зависит от того, что ты решишь сама. Боги дают тебе в руки удила твоей судьбы, это большая честь, но нелегкая ноша.

Я не знала, что ответить. Гадание не только не пролило свет на то, что ждало меня впереди, но и еще сильнее смутило меня, подняв наверх чувства, которые я все это время пыталась подавить: страх и сомнения. Я ощутила злость на старуху и желание накричать на нее, обвинить ее в своих проблемах. Но меня хорошо воспитали, научили сдерживать свои эмоции, когда того требовала ситуация, и потому я взяла себя в руки и лишь коротко сказала:

– Спасибо, матушка.

– Что ты, что ты, – женщина принялась собирать бобы с камня, что получалось у нее на удивление бойко, несмотря на узловатость и явную неповоротливость ее пальцев.

Не успела я и глазом моргнуть, как старуха сняла с пояса еще один мешочек и протянула его мне:

– Вот, возьми на дорожку, внученька, тебе понадобятся силы.

Нехотя, я взяла в руки мешок – не могла же я отказаться от дара пожилой женщины – и расслабила тесемки. В нос ударил кислый запах. Внутри оказался сухой шхуз⁶³.

– Когда кусок в горло не идет, нет ничего лучше, – прокомментировала женщина, и я, вздрогнув, подняла на нее глаза. Откуда она знала, что у меня нет аппетита?

Эта странная старуха вызывала у меня все больше подозрений. Как она оказалась здесь в глуши одна и даже без припасов? Почему она так настаивала на том, чтобы погадать мне? И откуда она так много знала?

– Поживешь с мое – тоже будешь это знать, – добавила женщина, и я не поняла, продолжала ли она свою мысль про шхуз или комментировала мои мысли.

– Спасибо, матушка, – только и смогла повторить я.

– Ты попей, попей, внученька, восстановишь силы. А я сейчас отойду в кусты за уголок и уже и спать пора.

Кряхтя, женщина встала и поплелась в сторону от костра. Я, толком не задумываясь, высыпала несколько катышков шхуза в походную фляжку и потрясла, чтобы получить кислый напиток. С легким недоверием я пригубила жидкость и, к моему удивлению, не испытала позыва исторгнуть выпитое назад, как было с другой едой последние несколько дней. Жадными большими глотками я осушила фляжку в несколько мгновений, и тут же ощутила, как мои мысли прояснились, а лежащий на душе груз будто бы стал немного легче.

Я огляделась, ища глазами старуху. Но ее нигде не было видно.

– Джамидеж?

– М?

– Ты не видел, куда бабушка ушла?

– Нет. А что она сказала?

– Сказала, что по нужде отойдет…

Встревоженная, я вскочила на ноги. Вдруг со старой женщиной что-то случилось?

– Надо найти ее.

Конь подошел ближе, поднял голову и шумно втянул воздух, широко раскрывая ноздри.

– Я не чувствую ее запаха.

Мы искали старуху по окрестным кустам, пока костер не догорел. Джамидеж даже сходил проверить к реке. Я звала женщину и заглядывала под низкие ветви, светя себе лучиной. Но старухи нигде не было. Будто земля раскололась, и она провалилась⁶⁴. Если бы не ощущение тепла в животе и кислый привкус на губах, я бы решила, что это было какое-то наваждение.

В конце концов, мы сдались и решили продолжить поиски утром. Я улеглась рядом с тлеющими углями, закрыла глаза и приготовилась к долгим часам бессонницы. Но вместо этого сама не поняла, как уснула.