– У тебя все получится. Здесь много зайцев. Я их слышу.

Его слова немного обнадежили меня, да и особого выбора у меня не было. Так что я достала из колчана еще одну стрелу, выстрелила, и на этот раз наконечник плотно вошел в кору. Несколько птиц, громко хлопая крыльями и возмущенно крича, поднялись из кроны и разлетелись в разные стороны.

– Наверное, я распугала всех зайцев, – осознала я, с усилием выдергивая стрелу из ствола.

– Нет. Они рядом, на соседней поляне. Но тебе нужно будет подобраться к ним тихо-тихо.

Джамидеж прошел вперед, двигаясь совершенно бесшумно, не как обычный конь. Я кралась за ним, стараясь тоже не издавать ни звука. Отодвинув массивную ветку сосны, я бросила взгляд на залитую закатным солнцем полянку. На ней и правда мирно жевали траву несколько зайцев – их длинные уши торчали в высокой траве. Они выглядели так умиротворенно…

Я подняла лук и поняла, что не могу даже положить стрелу на тетиву: руки тряслись так сильно, что наконечник рисовал в воздухе круги и петли. Необходимость отнять жизнь ради своего выживания приводила меня в ужас. Я почти физически ощущала заячью кровь на своих руках. Перед внутренним взором вновь всплыл образ упавшего со скалы козленка и красной воды в ручье, окрашенной его кровью. Я постаралась успокоить дыхание. Медленный вдох и медленный выдох. Или я, или они. Я не раз наслаждалась сочной дичью, добытой отцом, его уорками или аульскими охотниками, ничего не изменится о того, что я сама выпущу стрелу. Я здесь не просто так. Я должна сделать это, чтобы достичь своей цели. Какая от меня будет польза отцу, если я умру от голода прежде, чем достигну аула джинов.

Через какое-то время мне удалось немного успокоиться. Руки перестали дрожать, и я смогла натянуть тетиву. Но в последний момент стрела предательски качнулась в сторону и полетела совсем не туда, куда я целилась. Ближайший ко мне заяц нервно встрепенулся и дал деру. Еще несколько его собратьев последовали за ним.

– Это безнадежно, – простонала я, опуская лук.

– Не ожидал от тебя такого, – тихо фыркнул Джамидеж.

Я подняла на него недоуменный взгляд.

– Ты столько всего преодолела, а так легко опускаешь руки из-за такой мелочи? Я думал, у тебя сердце медведя.

Слова Джамидежа разозлили меня. Неужто альп так легко разочаровался во мне? Или же я правда дала ему на то повод? Как слабая девчонка, я сдалась и была готова расплакаться из-за одной неудачи. Но я гуащэ и у меня сердце медведя.

Я обошла поляну с другой стороны, чтобы подобраться ближе к пасущимся зайцам. Они не замечали меня. Найдя в траве самого упитанного зверька, я осторожно прицелилась, ровно и спокойно дыша. С тихим шелестом стрела сорвалась с тетивы и устремилась к ничего не подозревающему зайцу. В последний момент он все же заметил опасность и попытался отпрыгнуть, но было поздно: металлический наконечник вошел в его плоть в районе лопатки.

Я думала, что заяц умрет сразу, пораженный стрелой. Но к моему ужасу, он еще дергался, тщетно пытаясь вырваться, пригвожденный к земле пробившей его тельце насквозь стрелой. В маленьких черных глазах зверька я увидела ужас, затмевающий даже боль. Он бешено дергал мощными лапами, пытаясь оттолкнуться от земли, крутил ушами и отчаянно пищал.

Я в ужасе и замешательстве остановилась перед агонизирующим зверьком. Я снова вспомнила козленка. Я не смогла прекратить его страдания. Лук выскользнул у меня из рук и, следуя за ним, мой взгляд упал на лежащий на земле камень. Я опустилась на колени и вновь начавшимися трястись руками подняла булыжник. Зажмурившись так сильно, что глазам стало больно, я со всей силы ударила камнем зайца по голове. Писк прекратился.

Когда я смогла открыть глаза, передо мной лежала мертвая тушка зайца с торчащей из бока стрелой и кровавым месивом вместо головы. Я с ужасом взглянула на свои руки и поняла, что они забрызганы заячьей кровью. Мне стало дурно и, если бы я не была мучительно голодна, наверняка бы стошнило.

– У тебя получилось! – воскликнул Джамидеж, приближаясь, но тут же замолк.

Я почувствовала его теплую тяжелую голову у себя на плече.

– Так вращается мир, Сурет, – повторил альп, – такова жизнь.

Я бросила окровавленный камень обратно на землю и вытерла руки об высокую сочную траву. Присутствие Джамидежа успокаивало меня. От понимания, что кто-то поддерживает меня, на душе становилось немного теплее. И это помогло мне совладать с ужасом и отвращением.

Я выдернула стрелу из тушки зайца, почти не поморщившись от хлюпающего звука, который она издала, покидая плоть. А потом схватила зверька за задние лапы, поднялась на ноги и осмотрела свою первую добычу. Это и правда был очень упитанный заяц. У меня не было сомнений, что его мяса мне хватит до конца пути. Оставалось только освежевать и разделать его, но это мне уже доводилось делать раньше.

Я положила тушку зайца на так обнаружившийся неподалеку большой плоский камень, поросший рыжим лишайником. Мягкий бурый мех зверька слипся от крови. Единственный оставшийся глаз смотрел на меня с каким-то немым укором. Или так мне казалось. Стиснув зубы, я сняла с пояса кинжал – не самое подходящее орудие, но другого у меня не было. Сделав несколько разрезов вдоль шеи зверька, я, скривившись от вдруг накатившего отвращения, запустила пальцы под шкуру и потянула ее на себя, оголяя беловато-розовое мясо, покрытое липкой пленкой. От мысли о том, что мне придется это есть, одновременно заурчало в животе и к горлу подступил ком тошноты. Я прикрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь отогнать неприятные эмоции и ощущения. Жертвы неизбежны на пути к цели. Я знала это с самого начала.

Когда аромат жарящегося над огнем мяса распространился по полянке, которую Джамидеж предложил для ночлега, воспоминания о том, что мне пришлось сделать, чтобы добыть себе пропитания, как-то сами собой улетучились. Я с трудом сдерживалась, чтобы не снять импровизированный шашлык с огня раньше времени и впиться в мягкое сочное мясо зубами. До этого я даже толком не осознавала, насколько голодна, а теперь едва успевала сглатывать обильно выделяющуюся слюну. Стоило поохотиться раньше.

Я в один присест проглотила едва ли не половину добытой зайчатины. Жареное мясо без соли и специй показалось мне самый вкусным и изысканным блюдом на свете. После ужина я нарезала оставшееся мясо тонкими длинными ломтиками, как меня учила Хуж. Я специально оставила для этого грудку и бедра кролика, которые было проще порезать. Мне предстоял путь еще в несколько дней, даже если аул джинов мне не привиделся, и нужно было убедиться, что мясо не испортится за это время – даже здесь, высоко в горах было уже достаточно тепло.

Соорудив из длинных палок, которые мне удалось найти в округе, треногу, я закрепила на ней еще несколько тонких веток без сучков. У меня было совсем немного веревки, которая, к счастью, не заинтересовала медведя, ее вполне хватило для моего несложного сооружения.

Оставалась только одна проблема: нужно было чем-то накрыть мою импровизированную коптильню. Я подумала было, не накрыть ли треногу буркой, но солнце уже зашло и воздух начал стремительно остывать. Расставаться с теплой овчиной совершенно не хотелось. Джамидеж, кажется, заметил мое замешательство.

– Возьми сосновые лапы, – посоветовал альп, махнув хвостом в сторону особенно пышного дерева неподалеку.

Ценой пары царапин, многочисленных неприятных уколов колючками и перемазанных в смоле рук мне удалось срезать несколько нижних веток пушистой низкорослой сосны. Из них действительно получилась отличная бурка для костра: дым едва пробивался через плотный лапник, позволяя мясу как следует прокоптиться. Мне оставалось только развесить над костром ломтики мяса и ждать, пока дым и тепло сделают свое дело.

Этой ночью мне удалось поспать несколько часов, то и дело просыпаясь, чтобы убедиться, что в моей самодельной коптильне достаточно тепло. Когда Хуж учила меня готовить гъомыл для отца, она объясняла, что и слишком горячий огонь, и слишком слабый только испортят мясо, и его нельзя будет взять в поход.

Никогда я еще так не радовалась, что меня научили этому нехитрому, но в то же время и непростому делу. Отец хотел, чтобы еду ему готовили не только унауты, но и его любимая дочь. Он говорил, что гъомыл, приготовленный мною, согревает его сердце в дальних походах. От воспоминания об отце на душе стало тепло и щемяще грустно. Подняв глаза к Ошхамахо, я помолилась великому Тхашхо о том, чтобы он поддержал дух Шертелуко и позволил ему дождаться меня.

Когда над горами взошло искрящееся солнце, а зайчатина потемнела и огрубела достаточно, я собрала свои немногочисленные пожитки, и мы двинулись дальше. Мой дальнейший путь к Ошхамахо пролегал по долине вдоль широкой кристально прозрачной реки. Вода в ней переливалась на солнце подобно тысяче самоцветов, а волны и камни на дне вместе издавали звуки, напоминающие звон колокольчиков. Солнце подсвечивало великую гору Ошхамахо, плясало бликами на ее белых боках. Ветер играл свежим снегом на двуглавой вершине. Кругом диковинными голосами пели птицы и, будто подыгрывая им, шелестели на ветру кронами деревья. Долина джинов околдовывала, будто сам воздух в ней был наполнен мистической силой.

– Ты чувствуешь это, Джамидеж?

– Что?

– Волшебство…

Альп повел ушами.

– Не знаю, Сурет. Есть в этой долине что-то недоброе, я чувствую это кожей.

Я вновь огляделась по сторонам. Вдохнула прохладный воздух, пахнущий цветами и хвоей. Прислушалась к сказочному пению птиц. Что могло насторожить Джамидежа?

– Ты напрасно тревожишься. Я чувствую, что скоро мое желание сбудется.

– Я молюсь всем богам, чтобы ты оказалась права.

Мы добрались до аула джинов к вечеру следующего дня. То, что сперва казалось лишь зыбким наваждением вдали постепенно обрело форму и плотность. Аккуратные белые дома с соломенными крышами сгрудились на плоской террасе на склоне Ошхамахо рядом с чудесным водопадом. В домах горел свет, а из труб поднимался высоко вверх сизый дым. Аул выглядел совершенно непримечательно, но я не сомневалась, что это лишь иллюзия.

Смотрящие, выставленные аулом по окрестностям, заметили меня задолго до того, как я добралась до селения. Мне навстречу из-под сени деревьев выехал молодой мужчина верхом на черном, как уголь, коне. Мне никогда не доводилось раньше видеть таких людей: его волосы цветом напоминали солому, глаза – цветочный мед, а кожа – белую глину.

– С добрым ли помыслом пожаловали вы к нам, путник? – приветствовал он меня, будто не замечая, что я женщина.

– Я ищу у вас помощи, – честно ответила я.

– Помочь гостю – обязанность любого, кто наделен почтительностью⁷⁴. Следуйте за мной.

Он повернул коня в сторону аула, и мы с Джамидежем последовали за ним.

– Из каких земель вы держите путь?

– Я в пути уже много дней. Должно быть, вы и не знаете о тех местах, откуда я родом.

– Как же вы отыскали дорогу в наш аул?

– Должно быть, боги благоволили мне, – я решила не рассказывать незнакомцу о чудесных способностях Джамидежа.

– Не иначе. Наш аул укрыт от посторонних глаз попечением моего отца.

– Псыгуащэ сказала мне, что я найду вас здесь.

Белокурый юноша обернулся в седле, с недоверием разглядывая меня. Мне вдруг стало неловко. Вот она я в потертой пыльной дорожной одежде, с волосами, не достигающими плеч, уставшая и грязная. Разве такой должен был видеть благородную гуащэ мужчина?

– Если так, то должно быть ваша нужда и правда велика, – сказал наконец мой спутник, отворачиваясь.

Мы продолжили путь молча. Мысли о том, в каком непотребном виде я предстану перед джинами, продолжала тревожить меня. Готовы ли они будут помочь такой оборванке?