Должно быть, мой страх отразился на моем лице, ведь Джамидеж тут же шепнул:

– Запрыгивай.

Я поняла, что альп все еще оседлан. Именно так я оставила его несколько дней назад. Занося ногу, чтобы поставить ее в стремя, я поругала себя за то, что не сняла с коня упряжь прежде, чем уйти.

Но крики петуха становились все ближе, и времени на угрызения совести не было.

– Скорее!

Отталкиваясь от земли, я увидела, как огромный петух, нахохлившийся и злой, выскочил из-за деревьев. Он несся прямо на нас с невероятной скоростью. Я замерла. И поняла, что не успею сесть в седло, а значит и Джамидеж не побежит, и петух нападет на нас. Его острый клюв и когтистые лапы были так близко, и я почти ощутила, как они вонзаются в мою плоть, как тогда, с медведем.

Но в этот момент странная сила подхватила меня и усадила в седло. Джамидеж резко оторвался от земли, будто взлетая, как сказочные альпы, и прежде, чем я успела что-то понять, оказался на узкой плоской верхушке стены. Петух расправил крылья, готовясь взлететь вслед за нами, и громко закричал. Но Джамидеж сделал еще один прыжок, и мы оказались внизу на идущей к озеру дорожке. Альп помчался так быстро, что все вокруг слилось перед моими глазами кроме его ритмично двигающейся шеи.

Разъяренный петух, сад, замок и сам Уэзрэдж Ябгэ – все осталось позади. Несмотря на бешеную скачку, мне вдруг стало спокойно. Джамидеж пришел за мной. Я больше не была одна в этом враждебном месте, безоружная, беззащитная, слабая. У меня появилась опора. У меня появился союзник. Отец всегда говорил, что его уорки – его главное оружие. У меня не было уорков, которые по моему зову привели бы свои отряды на поле битвы. Но у меня был альп. У меня был друг.

Джамидеж постепенно сбавил скорость, тяжело дыша и храпя. Мы оказались последи густого странного леса, окружавшего замок колдуна. С высоких деревьев свисали толстые стебли каких-то вьющихся растений, мясистые листья высоких кустов хлестали альпа по бокам. И без того слабый свет Седьмого дна земли с трудом проникал под раскидистые кроны, и внизу царил неприятный пугающий полумрак. В глубокой почти черной тени кустов и других растений что-то шебуршало, шелестело, стрекотало и шипело.

– Так все-таки, что это за место? – спросил Джамидеж, делая длинные паузы между словами, чтобы вдохнуть.

– Седьмое дно земли, – пролепетала я, будто боясь, что кто-то подслушает.

– Беда.

– Нурби и Канболет тоже здесь, – добавила я, чувствуя, как цепкие лапы стыда и страха снова мешают мне дышать. А может дело было в удушливой влажности, лишь усилившейся в лесу.

Я думала, что Джамидеж скажет, что предупреждал меня и что умолял не идти сюда, но я не послушалась. Но вместо этого альп спросил:

– Что произошло?

То и дело срываясь на всхлипывание, шмыгая носом и обнимая его теплую шею, я рассказала Джамидежу обо всем, что произошло со мной за последние дни. О страшной плате, которую потребовал Уэзрэдж Ябгэ. О девушках и юношах у него в плену. Об уддах, пирующих в его дворце, и о том, чем они пировали. Весь ужас пережитого вновь изливался из меня слезами, которые падали на и без того мокрую шкуру альпа. Тот слушал молча, лишь глухо всхрапывая время от времени.

– Я должна спасти их, понимаешь, это я во всем виновата, это из-за меня они здесь. Нурби ни в чем не виноват. Я не могу позволить ему сгинуть тут.

Я ждала, что Джамидеж скажет мне, что он предупреждал. Накричит на меня за то, что я такая наивная дурочка. Прикажет утереть нюни и что-то придумать. Но альп молчал. Он остановился посреди леса и ничего не говорил, а лишь водил туда-сюда навостренными ушами, реагируя на звуки вокруг.

– Почему ты молчишь?

– А что я могу сказать? – я чувствовала в голосе Джамидежа обиду. Слышала «ты же сама все понимаешь» в повисшей после его слов тишине. Я понимала. И от его молчания становилось только хуже, большее, тошнее от самой себя, своего поведения, своих поступков и ошибок.

Молчание затягивалось. Стыд, вина, злость на саму себя ели меня изнутри, как червь – спелое яблоко. Я нервно заерзала в седле, которое вдруг стало неудобным, будто острый камень.

– Ты знаешь, где они? – не оборачиваясь ко мне, спросил альп.

– Нет. Я думала, ты почувствуешь…

Джамидеж фыркнул:

– Воздух здесь гнилой, как вода в болоте. Сюда не заглядывают ни луна, ни солнце. Все здесь пропитано вонью уддов. Я ничего не чувствую здесь, Сурет. Нас окружает лишь тьма.

Джамидеж велел мне спешиться и устроить привал. Мы все равно не знали, куда идти. Еще одна глупая ошибка с моей стороны. А впрочем, что я могла сделать? В этом лесу все выглядело одинаково.

Я расседлала альпа, разложила вещи и пошла искать хоть какой-то хворост, чтобы развести костер. Валяющиеся вокруг полянки, на которой мы остановились, ветки как одна оказались влажными и прогнившими. Они разваливались у меня в руках, выпуская в воздух запах плесени и тлена.

Я попыталась поискать что-то под широколиственными кустами. Отогнув огромный, больше меня, лист, я хотела опереться на ствол растущего рядом дерева, чтобы осмотреть землю. Но моя рука скользнула по влажной, покрытой какой-то мерзкой холодной слизью коре, я потеряла равновесие, отпустила лист, и он больно ударил меня по затылку. Вскрикнув, я упала на колени под куст.

Раньше Джамидеж бы пришел ко мне на помощь, но сейчас альп просто проигнорировал мою беду. И я не смела его винить.

Мои пальцы утонули в сырой рыхлой земле. Я почувствовала, как что-то ползет между ними и резко одернула руку, сбрасывая ярко-красную многоножку. На коже осталось неприятное ощущение, будто бы ее все еще касались тонкие лапки.

Кое-как мне удалось вылезти из-под куста. Мои ноги и руки перепачкались землей, слизью и еще какой-то мерзостью, о происхождении которой не хотелось думать. Я так и не нашла ни одной ветки, пригодной для разведения костра. Даже сухих листьев здесь не было, будто они разлагались, едва упав на землю.

Закончив бесплодные поиски, я вернулась к Джамидежу.

– Все ветки насквозь прогнили, – сообщила я альпу, хотя тот не спрашивал, – пойду хоть воды наберу.

Где-то за деревьями журчала вода. В горле уже заметно пересохло от нервов и угрызений совести, и я, прихватив флягу, поспешила на звук. Мне пришлось продраться сквозь плотно растущие кустарники, внезапно оказавшиеся колючими. Острые шипы рвали одежду и царапали нежную кожу, но я не останавливалась. Было глупо отступать из-за такой мелочи, да и едва ли кто-то теперь уже увидит мое подраное платье, ведь скорее всего я просто сгину в этом лесу.

Я вылетела из кустов к небольшому ручью, едва не поскользнувшись на влажной земле и не рухнув в воду. Вода неприятно пахла и была того же белесо-лазурного цвета, что и в озере у замка Уэзрэджа Ябгэ. Я опустилась на колени в грязь на берегу – что мне уже было терять – и зачерпнула воду руками. Запах усилился, но я все же решилась сделать глоток. Попавшая в рот вода тут же полетела обратно, и я закашлялась, скрючившись от подступившего рвотного позыва. Вкус у воды был такой, будто мел окунули в птичий помет. От одной только мысли о том, чтобы пить ее, по горлу проходил спазм. И без того мерзкий запах теперь казался мне еще более невыносимым, и я поспешила убраться подальше от ручья. Но, даже когда я вернулась на стоянку, я все еще чувствовала вонь на своих пальцах и на промоченной одежде.

– Вода гнилая, – бросила я, падая на землю рядом со своими вещами.

Джамидеж снова ничего не ответил и лишь сильнее ударил себя хвостом.

Мерзкий запах воды все еще преследовал меня, захотелось вдохнуть что-то приятное, нежное. Я заметила странной формы розовые цветы, растущие прямо на стволе дерева всего в шаге от меня. Подвинувшись ближе, я опустила нос к одному из цветов, и тут же отшатнулась: нежный бутон пах удушливо-сладкой гнилью. К горлу снова подступил комок тошноты.

Когда мой желудок немного успокоился, я достала из мешка кусок вяленого мяса и принялась всухомятку жевать его. Что мне еще оставалось: в замке Уэзрэджа Ябгэ я почти ничего не ела, и теперь голод неприятно крутил живот. Я даже порадовалась, что крольчатина, приготовленная мной в лесу у подножья Ошхамахо, была несоленой, иначе пить захотелось бы еще сильнее.

Джамидеж подошел ко мне, обмахиваясь хвостом, будто это могло помочь разогнать духоту. Его рыжая шкура блестела от пота, волоски слиплись и свалялись.

– И что дальше?

– Я не знаю.

Альп фыркнул и снова отошел в сторону. Мне невыносимо было то, что он злится, что он отворачивается от меня. Мне безумно, до боли в груди хотелось, чтобы он простил меня. Чтобы все было, как прежде. Но я одернула себя. Пора было уже понять, к чему приводит это желание. Мои попытки цепляться за прошлое уже привели меня сюда, на Седьмое дно земли, в царство мрака, разложения и смерти. Мне пора было признать, что «как раньше» уже не будет никогда. Что нанесенные мною раны, даже если заживут, оставят шрамы. Что жизни, которые я изменила, сломала в своей глупой погоне за мечтой, никогда не станут прежними. Я думала только о себе, и теперь я пожинаю плоды своих поступков, своих ошибок.

За этими размышлениями я не заметила, что Джамидеж ушел куда-то, скрывшись за плотно растущими кустами. Я осталась на полянке совсем одна. Под сенью деревьев будто бы стало темнее. Здесь и так царил полумрак, а теперь ранние сумерки словно сменились давящей серостью последних минут перед закатом. Я поежилась, хотя в жарком стоячем воздухе не было ни сквознячка.

Мне снова стало так страшно и одиноко, как было во дворце. Я завлекла еще и Джамидежа в это страшное место. Не обрекла ли я его на бессмысленную смерть среди гниющих растений и ядовитых ручьев? Я так рассчитывала, что его чутье поможет нам найти Нурби и выбраться отсюда. Но я должна была подозревать, что в этом жутком проклятом лесу волшебство альпа не сработает.

Я закрыла глаза и, положив голову на сцепленные вместе руки, начала молиться. Молиться покровительнице лесов, сама не понимая, почему подумала именно о ней. Кто еще, как не она, могла открыть мне дорогу в лесу, пусть даже таком темном и мертвом. Ее подруга, белая лань, одарила меня своим молоком, помогла мне, когда я просила. Так может и Мэзгуащэ услышит мою отчаянную молитву.

«О Мэзгуащэ, гуащэ лесов!

Наше молоко, наша кормилица.

Белорукая – ты знаешь все.

Могучая – низко клонишь вершины дубов.

Чистым серебром оковано тело твое.

Услышь мою молитву.

Пусть нет у меня дара-жертвы, угодной тебе,

Прояви свою милость.

Помоги мне найти дорогу к моим родным.

Помоги выбраться со Дна земли»⁹¹

Я молилась и молилась, уповая на милосердие богини если не ко мне, то к Джамидежу, Нурби, Канболету и несчастным узникам Уэзрэджа Ябгэ. Я каялась в своих ошибках, в своей глупости, своей самонадеянности. По щекам непрерывно текли слезы, нос совершенно перестал дышать, но я не останавливалась в слепой надежде на то, что это поможет. В последней с каждым мигом тающей надежде, что богиня услышит меня здесь, на Седьмом дне земли.

Вдруг даже сквозь зажмуренные веки я увидела яркую вспышку. Я попыталась открыть глаза, но меня, привыкшую к полумраку, ослепил яркий теплый свет, заливающий полянку.

Когда я наконец смогла открыть глаза, то едва сдержала удивленный возглас. Посреди полянки стояла белая лань. Ее шкура светилась в полумраке Седьмого дна земли подобно солнцу. У меня не было никаких сомнений, что это была та самая лань, которая поделилась со мной своим вовсе не чудодейственным молоком.

Я глупо смотрела на лань, хлопая глазами. Как она оказалась здесь в этом проклятом месте? И где же ее детеныш? Он так юн и слаб, он не выживет без матери…