Нагучидза отпустила меня и рассмеялась. Этот звук больше напоминал скрежет металла о металл.

– Что удумал-то. Но раз такое дело, я помогу вам. Карлик этот, чтоб ему провалиться, украл мою единственную дочь Дыщэ¹¹³ и держит ее в плену. Освободите ее – будете свободны. Не справитесь – найду и сожру всех троих. И коня сожру, – добавила она после небольшой паузы.

На мгновение напряжение внутри меня ослабло. Наш путь лежал во дворец Уэзрэджа Ябгэ, и у нас не было выхода, кроме как уничтожить его и спасти его пленников. А значит, и дочь Нагучидзы. Я вспомнила белокурую красавицу в золотой шапочке, которую видела на джэгу. Была ли это Дащэ? Мне сложно было представить, что такая девушка могла быть дочерью железнозубой ведьмы.

И тут же ужасающая мысль поразила меня: как же был силен карлик, если смог украсть дочь у самой старухи-людоедки! Я вновь усомнилась в том, что мы сможем победить его. И по лицу своих спутников я поняла, что они думают о том же.

– Что встали? – прикрикнула на нас старуха, открывая дверь в дом. – Заходите, будьте гостями.

Мы послушно пошли за ней.

– Да продлится твоя жизнь, хозяйка, – вдруг произнес Канболет, проявляя внезапную учтивость по отношению к страшной лесной ведьме.

Я невольно восхитилась стойкостью его духа и его почтительностью. Сама мысль о том, чтобы разделить стол с Нагучидзой, жуткой обнаженной старухой, вызывала у меня оторопь. А Канболет держался так, как будто зашел в гости к обычной пожилой женщине в своем ауле.

Нагучидза усадила нас в маленькой комнатке, занимавшей с половину ее домишка, и вскоре вынесла к нам анэ, уставленные пышущими жаром и издающими невероятные ароматы яствами. После холодного гъомыля это казалось настоящим пиром. Но мне было боязно прикасаться к еде, кто знает, чем могла накормить Нагучидза? Вдруг в аппетитном либжэ¹¹⁴ скрывалась тушеная человечина? Да и в присутствии нагой старухи кусок в горло не лез.

Нурби тоже колебался, но Канболет тут же поблагодарил хозяйку за сытное угощение и принялся за еду.

– А ты мне нравишься, юноша, – хмыкнула ведьма, – один не оскорбляешь хозяйку подозрениями. Кушайте, кушайте, дети мои, – она особенно подчеркнула последние два слова, – а я пока пойду позабочусь о ваших лошадях.

Нагучидза вышла из дома, оставляя нас одних. Я вдруг почувствовала укол оскорбления, такой неуместный в подобных обстоятельствах. Но все же традиции, впитанные с ранних лет, восставали внутри меня: как могла хозяйка оставить гостей одних? Тем более, когда сама упрекнула нас в неуважении. Но что было ждать от Нагучидзы?

Я осторожно взяла кусочек мяса из либжэ и отправила его в рот. Оно показалось мне вкуснее, чем все, что я ела в жизни. Была ли это магия Нагучидзы или я так истосковалась по нормальной еде?

– Сурет, а ты знала, что Шертелуко увел коня у самой Нагучидзы? – вдруг спросил Нурби, отрываясь от еды.

Я покачала головой.

– Отец говорил, что мой пояс он украл у джинов, но я думала, что он шутит… Но теперь я понимаю, что он бывал у джинов, живущих у подножья Ошхамахо, и у Нагучидзы тоже бывал.

– Может, и твою мать он украл у джинов? – встрепенулся Канболет. – Иначе чем объяснить твою красоту?

Я уткнулась взглядом в тарелку с едой, чтобы избежать его пронзительного взгляда. Смотреть в злые глаза Нагучидзы было и того проще, чем в искрящиеся голубые глаза Канболета.

Мы как раз успели закончить с едой, когда Нагучидза вернулась. От нее пахло овсом – откуда только она взяла его на Седьмом дне земли.

– Раз доели, то и собирайтесь на выход! – провозгласила ведьма, подбоченясь и многозначительно буравя нас маленькими глазками.

Я едва сдержалась, чтобы вслух не возмутиться ее словам. Не зря говорили, что у кого злой взгляд, у того и сердце злое¹¹⁵. Я заметила, как дернулась челюсть Нурби, но он сдержал недовольство и вместо этого сказал:

– Ты же обещала помочь нам, матушка, так разве ты не защитишь нас от дурного глаза?

– Ах точно. Уэзрэдж Ябгэ следит за вами, это верно. Но здесь он вас не увидит. А вот потом запросто, тут все у него как на ладони. Как бы мне вас спрятать… – бурча себе под нос, Нагучидза подошла к большому сундуку, стоящему у стены, открыла его и начала рыться в лежащем внутри скарбе.

Мы молча наблюдали за ней, то и дело переглядываясь. Наконец, старуха достала что-то из горы непонятных вещей и протянула Нурби.

– Возьми-ка эти дэнлъэч¹¹⁶. Они отведут взгляд карлика.

Нурби осторожно забрал у ведьмы три сплетенных из золотой тесьмы шарика-оберега. Он осторожно протянул один мне, а второй – Канболету. Мы поспешили спрятать их в свои поясные сумочки.

– Благодарю тебя, матушка.

Нурби уважительно склонил голову перед Нагучидзой, и мы с Канболетом повторили его жест. Но та лишь осклабилась.

– Что стоите? Пошли прочь, – шикнула старуха.

Я решила не спорить с ведьмой и первой двинулась к выходу. Мужчины последовали за мной. Снаружи мы нашли коней и Джамидежа, совершенно чистых, будто и не было позади нас гнилой топи. А ведь Нагучидзы не было не так уж и долго. Кони с аппетитом доедали овес из большого корыта. Оставалось лишь гадать, откуда взялось и то, и другое.

Когда мы уже отвернулись от домика Нагучидзы и собрались покинуть ее поляну, провожаемые ее недобрым взглядом, ведьма вдруг окликнула нас:

– Ишь какие резвые. На дорожку совет вам, только от щедрости моего сердца. Мне ведомо, что Уэзрэджа Ябгэ погубит его спесивость, – Нагучидза сделала небольшую паузу, всматриваясь в наши лица, а потом махнула рукой и плюнула в нашу сторону. – А теперь – с глаз долой!

Мы не стали испытывать терпение старухи-людоедки и поспешили покинуть ее владения.

[КАРТИНКА: ДЭНЛЪЭЧ]

Когда мы чуть отошли от поляны Нагучидзы, углубившись в уже ставший знакомым неприветливый лес, Нурби недовольно спросил у Джамидежа:

– Ну и зачем ты привел нас к Нагучидзе? Хотел навестить дом?

Альп всхрапнул, размахивая хвостом. Его недовольство ощущалось почти физически.

– Ты думаешь, я был рад ее видеть? Мерзкая вонючая старуха, – Джамидеж пошевелил ноздрями. – Я шел туда, куда меня вело чутье.

– Нурби, подумай сам, мы ведь не зря попали к Нагучидзе, – заступился за альпа Канболет, – теперь Уэзрэдж Ябгэ нас не найдет.

Он достал из мешочка на поясе дэнлъэч и подбросил на руке.

– Сурет, я уверен, ты отличная рукодельница, пришьешь амулеты к нашей одежде?

Казалось бы, Канболет не сказал ничего такого, но я все равно смутилась и не смогла ничего ответить, а только коротко кивнула головой.

– И куда мы теперь идем? – продолжал настаивать Нурби.

– Туда, куда нужно, – Джамидеж уже явно терял терпение.

– И куда же теперь? В логово бляго? В пещеру иныжей?

Джамидеж резко затормозил, и я, едва не врезавшись в него, потеряла равновесие. Канболет осторожно придержал меня за плечо, не давая упасть. Я подняла на него благодарный взгляд, но он лишь пожал плечами и многозначительно посмотрел на препирающихся Нурби и Джамидежа. Вокруг альпа воздух начал закручиваться и бурлить, как вода на порогах – такого не было, когда Джамидеж злился на меня.

– Значит так, юноша, – альп повернулся к Нурби и приблизил свою большую морду к его лицу, – ты всегда можешь пойти своей дорогой. На все четыре стороны. Хочешь к бляго. Хочешь к иныжам. Хочешь назад к своей матушке Нагучидзе.

Нурби хотел что-то возразить, но Джамидеж не дал ему:

– Не доверяешь мне – дело твое. Не уважаешь меня, хоть я и видел тебя еще в люльке, – дело твое. Но или иди с нами молча, или уходи. Я больше не потерплю такого отношения от выскочки, который еще пороху не нюхал.

– Джамидеж… – я попыталась успокоить альпа.

– Не лезь, Сурет, – огрызнулся тот, не оглядываясь. – Я из вас всех самый старший и, похоже, самый умный. И мне надоели эти подозрения.

Я думала, что Нурби прислушается к словам Джамидежа, но вместо этого брат развернулся и, взяв своего коня, пошел прочь. Я рванулась было за ним, но Канболет удержал меня, вновь положив руку на плечо.

– Не стоит. Он остынет и вернется, – он нарочито повысил голос, – а мы не будем никуда уходить.

Я кивнула.

За моей спиной Джамидеж пробурчал:

– Ну и молодежь пошла, никакого уважения к старшим.

Канболет расстелил на земле кусок рогожи, который ночью подкладывал под войлок, и пригласил меня сесть. После он достал из одного из мешочков на поясе иголку с продетой в нее толстой шерстяной нитью – простой набор, чтобы залатать порвавшуюся в дороге одежду. Грубая пряжа совсем не сочеталась с тонкой золотой нитью, образующей тесьму, из которой был сплетен шарик-талисман. И все же этого было достаточно, чтобы надежно прикрепить дэнлъэч к нашей одежде. Я с благодарностью приняла у Канболета иглу с нитью, и, сняв кафтан, начала пришивать амулет.

Канболет же вдруг достал из своей перекидной сумки маленький, будто игрушечный, шичепшин. Я и представить не могла, что все это время мужчина возил его с собой. Канболет настроил инструмент, сыграв несколько коротких мелодий, и, приложив смычок к струнам, начал играть и напевать:

– Кто красивей всех красавиц?

Красотою славясь дивьей,

Всех красивей – Даханаго.

Нету равной Даханаго:

Светозарна дни и ночи, –

Ей сродни весною солнце

И луна во тьме осенней.

Руки белые во мраке

Светом светятся лучистым,

Брови – ласточкины крылья,

Косы – шелка шелковистей.

На щеках – зари румянец,

А глаза – как звезды блещут.

Кто ни взглянет – всех пленяет,

Все сердца пред ней трепещут…¹¹⁷

У Канболета был приятный голос, не слишком низкий, но и не слишком высокий. Он идеально сочетался с грустной надрывной мелодией шичепшина. Но глаза джигита горели огнем каждый раз, когда, играя песню о несравненной нартской красавице, он будто невзначай поглядывал на меня, давая понять, что он выбрал эту песню не зря. Я тоже то и дело отрывала взгляд от шитья и нет-нет да смотрела в его искрящиеся голубые глаза. Эта внезапная игра продолжалась до тех пор, пока я не закончила пришивать дэнлъэч.

Когда я вновь надела свой кафтан, Канболет осторожно положил шичепшин рядом со мной на рогожку, снял свою черкеску и протянул мне. Я осторожно приняла одежду. От нее пахло Канболетом: кожей, порохом, конским потом и деревом шичепшина. И хотя в этом запахе не было ничего особенного, он показался мне приятным, особенно после всего того, что мне не повезло понюхать на Седьмом дне земли. Невольно захотелось оставить черкеску себе. Такая глупость. Но Канболет уже протягивал мне свой амулет – пора было прекращать думать о пустом и начинать шить. Нужно было показать Канболету мое рукодельное мастерство, пусть даже в руках у меня и была только грубая нить и толстая игла.

Игра возобновилась. Канболет наигрывал знакомые мелодии, я шила, и мы то и дело обменивались быстрыми, немного стыдливыми взглядами. И все же от этих переглядываний на душе становилось тепло, да и по телу разливался незнакомый мне жар.

Однако в этот раз я пыталась меньше отвлекаться от работы. Старалась класть аккуратные ровные стяжки, проходящие точно между нитями тканого полотна. Увлекшись работой, я вышила защитный кружок рядом с местом, куда приделала дэнлъэч. И с лица, и с изнанки вышивка смотрелась аккуратно, и я, довольная работой, вернула черкеску Канболету.

Он сразу заметил вышивку и, положив руку на грудь, чуть поклонился мне:

– Твое шитье будет хранить меня вернее, чем этот амулет.

Я не нашла, что ответить, и только скромно опустила взгляд.

Канболет хотел было снова взять шичепшин, но тут вдруг встрепенулся Джамидеж, до этого стоявший в стороне и совершенно не обращавший на нас внимания: