Хозяйки так и не обратили на меня внимания, и я поспешила сделать то, что задумала. Достав гребень Псыгуащэ из поясного мешочка, я опустила его сперва в котел, а затем, с трудом протиснув руку в узкое горлышко, и в кумган. Вода запузырилась, зашипела, но лишь ненадолго, быстро став кристально чистой и свежей. Я оглядела кухню в поисках других емкостей с водой и нашла еще большую бадью, используемую для мытья посуды и рук. Воду в ней я тоже очистила – на всякий случай.

Закончив, я поспешила выйти. Мне и самой было неловко вот так вторгаться в чужой дом, на кухню. Но что-то подсказывало мне, что я делаю все правильно.

Теперь оставалось только ждать.

Мы расположились на сделанной из положенной на две чурки доски лавке, которая так удачно нашлась прямо у ограды дома. Вскоре из кухни потянуло запахом еды, хотя назвать его приятным было сложно. А через некоторое время сидящий во дворе мужчина закончил плести корзину и направился в дом, оставив свои инструменты и непригодившиеся прутья лежать прямо посреди двора. Я удивилась, что никто из домочадцев так и не проронил ни слова. Но потом вспомнила Гошемиду. Может, Уэзрэдж Ябгэ предпочитает молчаливых слуг?

Время текло мучительно медленно. Не было ни птиц, за полетом которых можно было наблюдать, ни облаков, чтобы искать в их силуэтах знакомые формы. Мы молчали, чтобы не выдать своего присутствия и не привлечь лишнего внимания.

В какой-то момент Нурби отошел, не то по нужде, не то, чтобы проветриться, и я поняла, что сижу на одной лавке с Канболетом, совсем рядом, наедине. В этом застывшем месте, где царила мертвецкая тишина и ничего не происходило, я не могла перестать думать о нашей близости, не могла отвлечься. Прежде Нурби сидел между нами, сохраняя подобие целомудренности, какое только позволяло наше совместное путешествие. Но теперь он ушел, а мы с Канболетом остались одни на узкой короткой лавке. Его рука лежала совсем рядом на грубой деревянной поверхности, и мне мучительно хотелось дотронуться до его тонких жилистых пальцев с большими ногтями, выступающих костяшек, мягкой кожи кисти, покрытой тонкими светлыми волосами. Но меня останавливала какая-то совершенно неуместная здесь на Седьмом дне земли стыдливость. Манеры и правила, вложенные в меня с младенчества, сковывали меня надежнее самых прочных цепей.

Я так засмотрелась на руку Канболета, что поднявшийся в доме шум совершенно застал меня врасплох. Все началось со звука разбившегося глиняного сосуда, отдавшегося эхом в тишине Седьмого дня земли. Вскрикнула женщина. А потом еще раз. Мужской голос начал читать какой-то речитатив, должно быть, молитву – слов было не разобрать.

Канболет вскочил еще на первом звуке, его рука, к которой по-прежнему был прикован мой взгляд, опустилась на рукоятку пистолета. Я поспешила отвести глаза и тоже встала. Вскоре из-за стены соседнего дома появился и Нурби. Он взволнованно осмотрел нас с Канболетом и быстро перевел напряженный взгляд на двор.

Во двор из дома выбежала девушка, та самая, которую мы встретили у колодца. У нее было совершенно безумное, перекошенное выражение лица. По щекам текли слезы. Она хотела было выбежать на улицу, но, увидев нас, застыла, подняла руку и показала пальцем прямо на меня:

– Ты, это ты сделала! Я помню тебя. Кажется.

Я совершенно не понимала, что происходит, и глупо смотрела на девушку, не зная, что ответить. А та все продолжала причитать.

Вслед за ней из дома выскочил мужчина, до того плетший корзины. Он выглядел более спокойным, но и его глаза метались по двору. Он подошел к девушке сзади и приобнял ее за плечи:

– Тише, тише, Хатхан.

В его руках девушка немного успокоилась, но все так же смотрела на меня в упор. Я заметила, что ее глаза более не были покрыты мертвенной пеленой.

– Кто вы такие? – спросил мужчина, изучая нас взглядом. Он тоже смотрел ясно.

– Мы пришли сюда, чтобы положить конец правлению Уэзрэджа Ябгэ, – ответил Нурби, будто бы уже давно заготовил эту фразу. Хотя, должно быть, так и было.

В ответ на его слова мужчина вдруг засмеялся. Он хохотал, будто бы услышал какую-то невероятно смешную шутку, и это звучало так неуместно в этой ситуации, так безумно. А его дочь застыла, окаменела, будто не дышала, и только по ее лицу текли крупные слезы и капали на грязное платье.

– Почему вы смеетесь?! – не выдержала я.

Мужчина постепенно успокоился и внимательно посмотрел на меня.

– Мы томимся в рабстве у карлика-колдуна уже не одну сотню лет. Кто вы такие, чтобы думать, что победите его?

– Нас послала Мэзгуащэ, дала мне гребень Псыгуащэ… – я хотела сказать это громко и уверенно, но удалось только промямлить едва слышно.

Но мужчина услышал меня, и в его взгляде появился внезапный интерес:

– Так вот как ты расколдовала нас?

Я неуверенно кивнула.

– Жаль только это все пустое, – тяжело вздохнул мужчина, – карлик видит все. Он увидит, что вы пришли, увидит, что вы очистили воду, и придет за вами.

– Нас защищает амулет Нагучидзы! – Канболет поднял выше дэнлъэч, пришитый к вороту черкески.

Брови мужчины взметнулись вверх, а его дочь наконец перестала плакать, и впервые посмотрела на нас осмысленно и с интересом.

– Гребень Псыгуащэ, дэнлъэч Нагучидзы… – я видела во взгляде мужчины, что он размышляет, пытаясь понять что-то или принять решение. – Быть может, у вас и есть шанс…

– Мы или сразим карлика, или падем! – Нурби продолжал говорить, будто герой древних легенд, и я чуть было не хихикнула о того, как странно, но в то же время удивительно уместно это звучало.

Ведь мы и правда пытались уподобиться этим великим героям. От этой мысли меня пробрала дрожь, но я уже не могла сказать, от страха или от предвкушения.

– Что ж. Возможно, у вас и получится. Я давно не видел этот мир ясным взором, не слышал сладкого голоса своей жены, и вот благодаря вам колдовство карлика отступило. Будьте моими гостями, мои благодетели.

Мужчина пригласил нас в дом. К нам присоединились его жена и дочь. Подавать еду не стали, ограничившись свежей водой. Мы узнали, что мужчину зовут Дендар, и что он и все жители этого аула – джины. Много лет назад карлик обманом поработил их и заставил жить на своей земле и выполнять свои прихоти. Одурманенные, джины оставались способны делать то, что хорошо умели, но жили будто в полусне. И не могли перестать пить гнилую воду и есть ядовитые плоды. Больше того, Уэзрэдж Ябгэ забрал их голоса, чтобы никто их них не мог произнести волшебные слова и освободиться. Но Дендар был обычным азатом¹¹⁹ и мало что знал о природе этого колдовства.

– С нами здесь живет и наш пши Талостан. Если вы сможете снять и с него злое колдовство, он расскажет вам, как победить карлика, – завершил Дендар свой рассказ.

Я видела, как менялись лица Нурби и Канболета, когда они слушали рассказ Дендара. Злокозненные поступки Уэзрэджа Ябгэ поразили их, как и судьба жителей аула. А я поняла, что после зверств, свидетелем которых я стала во дворце карлика-колдуна, судьба джинов уже не ужасала меня. Ведь разве не лучше быть одурманенным бессловесным пленником, делающим простую работу, чем снова и снова проживать пытки и насилие уддов, сохраняя ясность мысли?

Пока все молчали, раздумывая об услышанном, я вспомнила колодец-журавль на окраине аула.

– А вы все берете воду из того же колодца, откуда и Хатхан?

Дендар кивнул.

Я достала из мешочка гребень Псыгуащэ и показала ему.

– Если опустить гребень в воду, она очистится. Все, кто будут приходить к колодцу, выпьют ее и освободятся от проклятия.

– Это опасно, Сурет, – взял слово Нурби. – Я понимаю, ты хочешь помочь этим людям, но, если снять заклятие со всех, это не сможет остаться незамеченным для Уэзрэджа Ябгэ.

Я тут же поняла, что Нурби прав, и мне стало неловко за свою недальновидность.

– Это так, – подтвердил Дендар. – Но Талостан умен и хитер, если вы освободите его от чар, он найдет решение. Возьмите наш кумган и идемте к нему.

Без лишних слов Хатхан принесла с кухни полупустой сосуд. Нурби взял его из рук девушки и кивком головы попросил Дендара немедленно отвести нас к пши. Тот и сам не хотел медлить.

Мы прошли по узким улицам аула до дома с высоким забором. Того самого, где во дворе шили золотом две девушки. Они до сих пор были там.

– Это дом Талостана, – сказал Дендар. – У него было три дочери, но карлик забрал одну из них в своей дворец. С тех пор ее сестры каждый день шьют на улице – ждут ее.

Следуя за мужчиной, мы прошли мимо красавиц внутрь дома. В просторной комнате с потемневшими от влажности стенами на небольшом возвышении среди грязных выцветших и протертых подушек развалившись и ссутулившись сидел старец. Его белая борода опускалась ему на колени, а густые седые брови так разрослись, что скрывали глаза. Старик, казалось, спал, и не заметил нашего появления.

Мы подошли ближе, и я обратила внимание на то, какими богатыми когда-то были одежды старца. Тонкое шитье золотом и серебром явно руки его дочерей покрывало его черкеску и бешмет. А еще я увидела его глаза, открытые и пустые. В отличие от других жителей аула Талостан ничего не делал и, возможно, так и сидел здесь бессмысленно последнюю сотню лет.

Рядом с ним стоял анэ с кувшином с водой и кружкой. Я поспешила забрать столик и отнести в сторону, чтобы не дать старику сделать больше ни одного глотка. При моем приближении пши джинов чуть встрепенулся и приподнял на меня глаза, но тут же потерял всякий интерес и продолжил смотреть в пустоту.

Я вынесла столик на улицу и при помощи Нурби, который вынес за мной кумган, тщательно очистила кувшин и чашку от следов гнилой воды. После этого я налила в них чистую воду, вернулась в дом и с поклоном поставила анэ по левую руку от Талостана.

Стоило мне отойти на почтительное расстояние, как старик протянул руку к кружке с водой и, поднеся ее к губам, скрытым под бородой и усами, сделал несколько глотков. Быть может, он и хотел допить содержимое кружки, но не успел. Его рука разжалась и деревянный сосуд с громким стуком упал на пол, разбрызгивая остатки воды. Тело Талостана задрожало, как от судорог. Пши приоткрыл рот и издал жуткий, пробирающий до костей звук, что-то среднее между воем и криком. А потом из его рта повалил зловонный пар, прямо как от воды, когда я опускала в нее гребень Псыгуащэ. Старик повалился на спину, продолжая дергаться, исходить дымом и выть. Всю ту часть комнаты, где он сидел, заволокло. От едкого зловония щипало глаза и першило в горле, и нам пришлось отойти, закрывая лица рукавами.

Я боялась, что, когда это закончится, от старца ничего не останется. Что он испарится, весь станет этим смрадным паром. Но постепенно вой затих, на смену ему пришел кашель, а затем и тихий, но властный и уверенный голос:

– Кто здесь?

Пар постепенно рассеялся, и мы смогли вновь увидеть Талостана. Он сидел на том же месте, но прямо и высоко подняв голову. Его глаза сверкали как лед Ошхамахо на ярком горном солнце. Лицо пши оставалось бледным, а борода и волосы длинными, седыми и спутанными, но между этим человеком и дряхлым стариком, которого мы увидели, войдя в дом, не было ничего общего. Да, Талостан был уже в летах, но то была благородная и статная старость – роскошь, доступная лишь лучшим.

– Да продлится твоя жизнь, Талостан, – вышел вперед Нурби. – Я Нурби, сын Абидеко. Я прибыл сюда издалека со своим кунаком Канболетом, сыном Инала, и своей сестрой Сурет. Боги наказали нам положить конец правлению Уэзрэджа Ябгэ.

Пши джинов приподнял брови, разглядывая нас, возможно, чтобы лучше видеть.

– Хм, – он задержал взгляд на каждом, а на мне почему-то особенно, – вы смогли пробудить меня от долгого сна, и я благодарен вам. Если вы хотите уничтожить карлика, я помогу вам. Но прежде, чем мы с вами сядем за стол как хозяин и гости, мне нужно освободить моих дочерей от злого колдовства.