– Что? – конечно, Канболет мне нравился. Его изящная манера говорить, его статная фигура, его яркие глаза, его талант танцора и непревзойденное искусство ездока, его стремление защищать меня, но не связывать мне руки – все это не могло не привлекать. Мечтала ли я услышать эти слова? Конечно. Засыпая ночью, я обнимала себя и мечтала о том, чтобы их услышать. Но одно дело мечты, а другое – реальность. Я знала, что Канболет любил вертеть хвостом, что он заигрывал со многими девушками. Я видела взгляды, которые дарили ему красавицы на джэгу. А я растеряла всю свою красоту в этом путешествии. Канболет видел меня грязной и исцарапанной, в рванье и с сальными свисающими сосульками волосами – не такой, какой молодой сын пши хочет видеть женщину. Разве мог кто-то пожелать такую девушку себе в жены? Тем более такой мужчина, как Канболет.

Все эти мысли, как буран, пронеслись в моей голове за ту долю мгновения, которая потребовалась Канболету, чтобы сделать шаг вперед и взять меня за руки.

– Нурби много говорил о тебе, пока мы тебя искали. О том, какая ты смелая, умная и веселая. А когда я увидела тебя там, на дереве, я понял, что именно ты мне нужна. И с тех пор лишь убеждаюсь в этом.

Я слушала все это затаив дыхание. Он увидел меня, сидящей на высоком суку, полумертвой от страха перед медведем, и понял, что я ему нужна? Это звучало как шутка. Но в глазах Канболета, который были ближе к моим, чем когда-либо, я видела лишь искренность. Неужели в его сердце разгорелось такое яркое чувство? Но я ведь не гожусь ему в жены. Я плохая княжна. Ему стоит найти себе девушку по уровню.

– Да что ты говоришь такое! Я веду себя неподобающе, говорю всякое, своенравная. А мои волосы… Я не гожусь в жены пши.

Канболет сжал мои ладони в своих и поднял их к груди.

– Это все глупости, Сурет. Говорят, что женщины подобны птицам. Все ищут свою горлицу или лебедушку. Но не я. Мне нужна орлица.

– Орлица?

– Да. Сильная, страстная, гордая, несгибаемая, дерзкая. Ты такая одна.

Я потупилась. Я не могла найти в себе смелость посмотреть Канболету в глаза. Я боялась увидеть в них насмешку. Все это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Он всегда был со мной так обходителен, так мил. Мое сердце жаждало верить его словам, жаждало броситься в его объятия и согласиться на все. Но мой разум сомневался. Я слишком много раз была обманута своей мечтой. После всего этого разве могла я так легко проверить в эту?

– Ты сомневаешься? – Канболет отпустил мои руки, и сделал шаг назад. – Тогда прости мне мою дерзость. Я нанес тебе оскорбление и готов понести наказание.

Что он такое говорил? Оскорбление? Я понимала, что он имеет ввиду касание наших рук, наше время наедине. И правда. Будь мы дома, за такое Нурби или отцу пришлось бы его наказать, иначе пошли бы слухи… Но ощущение его ладоней на моих было таким приятным и теплым. Разве могло это оскорбить меня?

Я, наконец, смогла поднять глаза, и наши взгляды встретились. В голубых глазах Канболета, в выражении его лица я увидела муку. Муку, которую я не могла на них представить. Он стоял, весь напряженный, сжав руки в кулаки и поджав губы. От этого мне и самой стало больно.

Повинуясь внутреннему порыву, я сделала шаг ему навстречу и осторожно, немного неловко коснулась рукой его сжатого кулака.

– Прости, я… Это так неожиданно, я испугалась. – затараторила я, совершенно не зная, что говорить, как объяснить, как выпустить наружу те чувства, что бушевали внутри меня. – Наверное я бы… была не против… то есть хотела…

Канболет прервал мой лепет. Резко перехватив мою ладонь, он притянул меня к себе и заключил в объятия. Все переживания и сомнения вдруг покинули меня, стоило моей голове очутиться у него на груди. Его сильные руки крепко сжимали меня, и от этого становилось спокойнее.

– Спасибо, – почему-то сказал Канболет, тихо-тихо, но я слышала его голос через грудную клетку, и слышала, как быстро и гулко бьется его сердце. И было приятно осознавать, что это из-за меня.

А потом вдруг пришел стыд. Он окатил мое разгоряченное сознание, как ледяная вода.

– Мы не должны… – прошептала я, отстраняясь от возлюбленного. Я ощущала, как пылают мои щеки, но это было лишь отражением безумного пламени, полыхавшего в моей душе.

Канболет тоже смутился и стушевался.

– Ты права. Я позволил себе лишнего. Но когда мы вернемся, я попрошу твоей руки у Шертелуко. И мы поженимся.

Я кивала на каждом его слове. Меня била дрожь, как от лихорадки. Это было так невероятно, но так прекрасно. Пройдя через преисподнюю, я обрела то, чего никак не ожидала найти в этом гиблом месте. Я обрела любовь.

Канболет проводил меня до дома, и мы вновь расстались, обменявшись на прощание лишь долгими пламенными взглядами. Я еще долго стояла у двери женской половины, глядя ему в спину. А он то и дело оборачивался и улыбался мне. И я видела тепло в этой улыбке даже в неверном свете луны.

Ночью я едва сомкнула глаза, снова и снова проживая в своих воспоминаниях этот момент. Оживляя в памяти взгляд Канболета, его слова, звучание его голоса, тепло его кожи и стук его сердца у меня под ухом. Я его орлица. Я его Ахумида. Разве могло быть что-то прекраснее?

Я уснула только под утро, и во сне мне привиделись запретные, срамные вещи, о которых днем я не посмела бы даже и подумать. Крепкие объятия, жаркие поцелуи, страстные слова. Я проснулась вся потная, с заходящимся сердцем, но во мне бушевала энергия. Казалось, я могу свернуть горы.

На третий заключительный день джэгу, как и положено, планировались скачки. Я еще издалека заприметила наездников, готовящихся к соревнованию. Они вели своих лошадей, одетых в белые с красными вышитыми узорами рубашки, к месту старта. Кони были один другого прекраснее: поджарые, с мощными перекатывающимися под кожей мышцами, лоснящиеся, тонкомордые. Даже по меркам скакунов джинов, эти были лучшими.

Вдруг среди толпящихся у старта людей и животных я разглядела знакомые рыжие уши. Приблизившись, я поняла, что мне не показалось: Джамидеж стоял среди участников, задумчиво разглядывая их. Последние дни альп провел на лугах, мало интересуясь людскими забавами. Я видела его лишь вечерами, когда он возвращался в аул. Я не беспокоила альпа, понимая, что ему тоже нужно отдохнуть и восстановить силы после всего, что произошло на Седьмом дне земли, и делает он это своим конским способом.

Заняв почетное место среди зрителей, я заметила приближающегося к наездникам Талостана. Пши джинов выглядел теперь еще более статно и уверенно, его одежда отличалась простотой и роскошью, а на поясе красовались длинные ножны, украшенные тончайшим узором из чистого серебра с вкраплениями драгоценных камней. Голову Талостана венчал обруч из незнакомого мне серебристого металла, также обильно осыпанный сверкающими кристаллами.

– Бравые джигиты, готовы ли вы к скачкам? – громко спросил Талостан, обращаясь к участникам, в основном еще совсем юношам.

Те ответили ему гомоном.

– Но что же я вижу, одному коню не хватает ездока.

– Мне не нужен ездок, – фыркнул Джамидеж, – я поскачу сам.

– Дивитесь, дорогие гости, благородный альп оказывает нам честь! Но если ты поскачешь без седока, быстроногий Джамидеж, разве это будет честно?

– Мне не нужна награда, пусть ее получит тот из всадников, что придет первым.

Талостан с интересом посмотрел на альпа. Мне показалось, что выражение его лица на мгновение стало хитрым, неприлично хитрым для пши и тхамады джэгу.

– Что ж, вы все слышали слова альпа. А тот, кто сможет поравняться с ним, получит от меня особую награду.

Участники приветствовали решение тхамады, а сам Талостан быстрым шагом отошел куда в сторону и скрылся в толпе. Я заподозрила, что он что-то затевает.

До начала заезда оставалось еще некоторое время, и я отвлеклась на общение с окружающими меня людьми. Одни благодарили меня за спасение от Уэзрэджа Ябгэ, другие вспоминали прекрасное выступление Канболета и то, что он вручил свой выигрыш мне, третьи просто вели легкую беседу, стремясь выказать уважение. Вдруг по собравшимся прокатилась волна удивленных возгласов, и все повернули головы в сторону стартовой площадки забега. Я не была исключением.

Причина всеобщего возбуждения тут же стала мне ясна: тонкий статный юноша с еще по-детски пухловатым лицом вывел на площадку кобылицу. Как и все лошади, кроме Джамидежа, она была покрыта белой тканью, но даже из-под нее было видно достаточно, чтобы поразить всех зрителей. Кобылица была совершенно белоснежной. Ее грива ниспадала вниз золотистыми волнами, а шкура лоснилась и переливалась, как перламутр.

– Это же лошадь Талостана! – зашептал кто-то в толпе.

Сам тхамада как раз вновь появился в первом ряду и объявил подготовку к старту. Наездники поспешили снять со своих скакунов рубашки, обнажая их тонкие жилистые тела и мощные ноги. Кони не были оседланы – считалось, что это замедляет их бег. Хатияко вышел вперед с фигурным белым флагом на длинном шесте и воткнул его в землю. Пришедшему первым всаднику полагалось выхватить флаг и тем самым обозначить свою победу.

По команде все наездники вскочили на своих коней и выстроились в шеренгу на линии старта. Джамидеж оказался бок о бок с невероятной белой кобылицей, и я видела, как он косится на нее не то с любопытством, не то со снисхождением. Среди всех участвующих лошадей Джамидеж был самым неказистым. Его рыжая шкура казалось грязной на фоне лоснящейся шерсти гнедых. Он был ниже и как-то прямоугольнее, чем тонконогие изящные кони джинов. И все же у меня не было сомнений в том, что он им покажет.

Раздался выстрел, и лошади сорвались с мест. Юноши-наездники подгоняли скакунов ударами плети, и те с каждым шагом все больше набирали скорость. Кони всхрапывали и потели, и только Джамидеж и белая кобылица летели вперед легко и плавно. Участникам нужно было проскакать до самого края плато, который отсюда вовсе не было видно, а затем вернуться обратно и побороться за флаг. По всей длине маршрута стояли, кажущиеся отсюда лишь точками, верховые наблюдатели, призванные контролировать соблюдение правил.

Джамидеж и белая кобылица стремительно вырвались вперед. Они скакали так быстро, что глазу тяжело было следить за их движением, два коня – рыжий и белый – сливались в почти что линию, несущуюся по цветущей зелени горного луга. Я думала, что Джамидеж быстро окажется впереди всех, но белая кобылица и ее наездник не отставали. Окружающие меня люди восторженно переговаривались, комментируя скачки. Все взгляды были прикованы к альпу и лошади Талостана.

В какой-то момент мне показалось, что лошади не скачут по земле, я парят над ней, как пара ястребов. Казалось, что еще немного и они взовьются ввысь и полетят к возвышающейся вдали вершине Ошхамахо, облетят ее и вернутся к финишу, даже не вспотев. Но все же оба волшебных коня держались намеченного маршрута.

Когда все остальные участники еще даже не добрались до перегиба, скрывающего место разворота, Джамидеж и белая кобылица уже приближались к финишу. Толпа расступилась, пропуская их. Копыта скакунов гулко ударялись о землю, выбрасывая назад комки земли и траву. Они шли ноздря в ноздрю, и за их спинами оставалась борозда, будто бы прокопанная плугом. Джамидеж обошел флаг справа, давая наезднику белой кобылицы возможность выхватить его правой рукой. Но, к всеобщему удивлению, тот не сделал этого, а лишь как ни в чем ни бывало натянул поводья и остановивъл свою прекрасную лошадь прямо перед Талостаном. Тот потрепал кобылу по взмыленному боку и повернулся к собравшимся:

– Моя лошадь никогда не участвует в скачках, ведь ни один другой скакун не может с ней тягаться. Но сегодня наш гость решил показать свои умения, и я решил, что ему стоит выставить достойного противника.

Джамидеж громко заржал. Я сомневалась, что поступок Талостана пристыдил альпа, но он явно оценил этот жест.

– Вот ты каков, Талостан, пши джинов. Не зря ходит молва о твоем уме.

Талостан усмехнулся.

– Надеюсь, ты не сочтешь мой поступок за оскорбление, быстроногий Джамидеж.

– Это я нанес оскорбление тебе и твоим гостям, теперь мы квиты.

Джамидеж склонил перед Талостаном голову в знак уважения.