– Дальше мы не пойдем с вами, – сказал один из джинов, – доброго пути.

– Доброго пути, – ответил ему Нурби, поклонился в седле и уверено направляя лошадь к аулу, к дому.

Трубы аула, как и всегда, дымили. Воздух пах животными, гарью и какой-то едой. Я вдруг поняла, что в ауле джинов никогда так не пахло, там всегда царили лишь горная свежесть и легкий аромат полевых цветов. Люди суетились на улицах, стремясь завершить свои дела прежде, чем солнце окончательно зайдёт. С окрестных холмов возвращались уходившие на весь день пастись коровы. Где-то отчаянно блеяли овцы, которых, должно быть, как раз ставили в загон. Об этом мне сказал и громкий лак собаки, смешивающийся с блеянием.

Трех всадников быстро заметили расставленные смотровые. Один из них приблизился к нам в полумраке, держа руку на рукояти пистолета.

– Гости вы или враги, путники?

– Мы возвращаемся домой, – ответил Нурби, – с нами дочь Шертелуко.

Последовала пауза. Я видела, что мужчина старательно всматривается в нас, пытаясь понять, правдивы ли слова Нурби. Я узнала в нем одного из воинов отца, чье не смогла вспомнить.

– Освещает ли ещё присутствие Шертелуко этот мир? – спросила я.

Смотровой замер, прислушиваясь. Узнал ли он мой голос?

– Приблизитесь, но медленно. И чтобы без резких движений.

Мы сделали так, как он сказал. Вблизи лица стали чётче, и смотровой наконец узнал нас.

– Нурби! – воскликнул он. – Ты вернулся, и гуащэ нашу нашёл.

Нурби кивнул:

– Здравствуй, Карбечь.

Точно, так его и звали. Он был не сильно старше Нурби и скорее всего не раз тренировался вместе с братом.

– Скорее поедем в аул.

Мы подогнали коней и быстрой рысью преодолели оставшееся до домов расстояние. Моё сердце замирало от смеси тоски по дому и тревоги. Я знала, что ждёт меня впереди. Будущее пугало. Смогу ли я на этот раз спокойно смотреть не умирающего отца? В тот первый день я едва помнила себя от горя. Мне казалось, что я умру вместе с отцом. И этот груз до сих пор лежал не моей душе. Он стал более подъёмным, но никуда не делся.

Я посмотрела на Канболет, ища в нем поддержки. Он заметил мой взгляд и коротко кивнул. Понимал ли он, что я чувствую? Доводилось ли ему терять родных? Я не знала этого. Я перевела в глаза на Нурби. Он, должно быть, понимал. Но на его суровом ещё более, чем обычно, лице невозможно было прочитать никакие эмоции.

– Хорошо, что вы приехали, пши… – начал было Карбечь, но запнулся. – Сами увидите.

Мы въехали в аул. Сердце заныло от вида родных саклей и знакомых лиц и от привычного с детства запаха. Я вернулась домой. Но я изменилась. И дом больше не был прежним. Без звонкого уверенного голоса и раскатистого смеха отца все в ауле было не так. Из него как будто ушла жизнь. Ровно так, как она ушла из Шертелуко.

Нас быстро заметили и узнали. Люди приветствовали нас, а проворные мальчишки побежали в отцовский дом сообщить о нашем прибытии. У въезда во двор нас уже ждали слуги и приближенные отца. Они придержали наших коней и помогли спешиться.

– Ах, гуащэ, – суетилась Хуж, – как хорошо, что вы вернулись! Мы так переживали о вас! Ваш батюшка совсем плох, ах, совсем плох.

От полных тревоги и печали слов кухарки мне на глаза навернулись слезы. Я знала, что отец умирает, что он покинет этот мир вскоре после нашего возвращения. Мне казалось, что я приняла это. И все же где-то в глубине души я не могла с этим смириться. Мысль об этом колола мое сердце, как забытая в платье булавка.

Нас троих повели в дом, в спальню отца. В доме было темно и пахло затхло и кисло, как бывает только там, где есть больной. Мне стало совсем тяжело. Этот запах, полумрак, воспоминания об отце в кровати – все это вновь придавило мое сердце, как абра-камень. Мне мучительно захотелось развернуться и убежать. Вернуться в горы. Туда, где холодный свежий ветер выдувал из головы все мысли. Где все это: боль, смерть – было далеко и казалось ненастоящим. Где я могла беззаботно плясать среди джинов.

Но время убегать закончилось. И я, стиснув зубы, двигалась вперед. Как бы ни было больно. Как бы ни было страшно. Этой истории давно пришла пора завершиться. Как роженица, чей плод никак не шел, она корчилась, томилась и пылала жаром. Нужно было разродиться, иначе – конец.

Я чуть обогнала остальных и оказалась в комнате первой. Когда я только переступила порог, мне на мгновение показалось, что в спальне помимо лежащего на кровати отца есть кто-то еще. Золотоволосая белорукая женщина стояла над его кроватью, держа прохладную руку на лбу больного. Мэзгуащэ поддерживала в отце жизнь, чтобы он дождался меня, как и сказала Псыгуащэ. Это была ее награда мне за смерть Уэзрэджа Ябгэ. Но когда я вошла в комнату, богини там уже не было.

Отец лежал на кровати так же, как я помнила. Бледный, исхудавший, с впалыми щеками и синяками под глазами, он являл лишь бледный отголосок себя прошлого, зыбкое отражение в мутной воде. Но его глаза были открыты, и в них я все еще видела блеск, знакомый мне с детства.

Я подбежала к кровати, упала перед ней на колени и посмотрела отцу в глаза. Я не увидела в них страха или мучения. Шертелуко был спокоен и как будто даже умиротворен.

– Девочка моя, ты вернулась, – едва слышно сказал он, с трудом шевеля потрескавшимися губами.

– Да, отец, я здесь, я дома.

– Вот и хорошо.

– Нурби тоже тут, – брат оказался по другую сторону кровати. Он стоял, опустив голову и сжав кулаки.

– Мальчик мой, я вижу, ты вернул мое сокровище. Как хорошо.

– Есть еще кое-что, – прошептала я, осознавая, что время, отведенное отцу, стремительно истекает.

– Шертелуко, – вышел вперед Канболет, он не выглядел уверенным, я заметила, что его сложенные руки чуть дрожат. Было странно видеть его таким.

Отец чуть повернул голову в сторону мужчин и прищурился:

– Я узнаю этот голос, кажется. Ты сын Инала, мальчик?

– Да. Канболет.

– О. Ты вырос достойным юношей.

– И я хотел бы… Мое сердце тоскует по Сурет, и я был бы счастливее всех мужчин, если бы она стала моей женой.

Последовала пауза. Я с тревогой смотрела на отца, боясь, что каждый его вздох может стать последним. Боясь, что он не одобрит наш с Канболетом союз. Но Шертелуко спокойно и молча разглядывал Канболета.

– Что ты думаешь об этом джигите, Нурби?

– Канболет – мой кунак, я доверяю ему свою жизнь.

– А ты, Сурет, ты хочешь стать женой Канболета?

– Я люблю его, отец. Нет ничего, чего я желала бы сильнее.

– Боги накажут меня, если я не благословлю этот союз, – Шертелуко покосился на других находящихся в комнате людей: слуг, нескольких старейшин, Карбеча, – как бы призывая их в свидетели, – блаженствуйте вместе.

Он сделал паузу, чтобы отдышаться. Мое сердце сжалось. Радость, которую я испытала, получив от отца благословение на свадьбу, тут же рассеялась под давлением горя и тоски.

– Я рад, Сурет. Ты не останешься одна. Я боялся, что ты останешься одна, – отец вновь посмотрел на Канболеат. – Я отдаю тебе мое самое главное сокровище, Канболет, сын Инала, позаботься о ней, заклинаю тебя.

– Я буду беречь ее, как глубину своих глаз¹⁴⁰.

– Значит, я могу уйти спокойно. Мое время давно пришло. Прощайте, дети мои.

Отец закрыл глаза, будто готовясь отойти ко сну. Но я знала, что это не так. Слезы, которые я до того сдерживала, все же прорвались сквозь плотину моей воли и потекли по щекам. У меня на глазах дыхание Шертелуко замедлилось и постепенно прекратилось.

– Прощай, отец, – пробормотала я, всхлипывая, и уткнулась головой в постель.

Было больно. Больно осознавать, что я больше не увижу отца, не услышу его голос и смех. Что он больше не расскажет никому истории своих подвигов и не покрасуется перед гостями джэгу в красной черкеске на рыжем коне. И все же, я знала, что справлюсь. Я больше не нуждалась в опоре на отца, чтобы стоять с гордо поднятой головой. Я могла сама.

Боль, которая ослепила и оглушила меня, когда отец упал во дворе, ушла. На ее место пришла тянущая тоска и ощущение пустоты. И все же в этом чувстве был отблеск света. Жизнь шла своим чередом. Мир крутился. Земной путь отца подошел к концу. Но мой лишь только начинался.

Я отпустила Шертелуко, чтобы начать жить.

Словарь

Абра-камень (абрэ мывэ) – волшебный камень, настолько тяжелый, что сдвинуть его с места может только богатырь.

Адыгэ хабзэ – моральный кодекс адыгов, а также этикет и правила поведения.

Ажагафа – ряженый в маске козла, в вывернутом наизнанку тулупе. Скоморох, развлекающий людей на джэгу.

Азат – лично свободный крестьянин, не связанный ни с каким феодалом.

Альп – волшебный конь из адыгского фольклора, умеет разговаривать, летать и обладает многими другими магическими способностями.

Ан-Ак – гигантский орел из нартского эпоса, служивший злому богу (или богоподобному существу) Пако.

Анэ (lэнэ) – трехногий круглый столик-поднос, на котором подавали еду.

Аталычество – традиция адыгов и других кавказских народов, по которой дети знатных людей должны были воспитываться в чужой семье едва ли не с рождения. Приемный отец (аталык) должен был воспитать ребенка (кана), сделать из него (нее) достойного мужа или девушку, и после вернуть в родительский дом.

Аул – принятое в русском языке название кавказского села. Слово имеет тюркское происхождение.

Ахин – бог скотоводства и крупного рогатого скота у адыгов.

Ахинова корова – приносимая в жертву богу скота Ахину корова, которая по преданию сама шла на заклание в священную рощу.

Ахумида – красавица из нартского эпоса. Возлюбленная Ашамеза.

Ачэ (акIэ) – прическа молодых адыгских мужчин. Голову брили налысо, а на темени оставляли длинный клок волос. Это делалось для того, чтобы можно было доставить голову погибшего воина домой, не перепачкавшись в его крови. Ачэ был символом воина, при «выходе на пенсию» его сбривали. Есть выражение «обрезать ачэ» («акIэр хупыупщIын»), означающее «сбить спесь». Было крайне важно поддерживать прическу (и в целом внешность) в порядке, поэтому адыги всегда возили с собой бритву, а к плоской части стремени снаружи иногда приторачивали зеркало, чтобы удобнее было бриться.

Ашамез – герой нартского эпоса, обладающий волшебной свирелью, дарующей жизнь.

Бешмет – нижняя часть адыгского мужского костюма, полукафтан под горло. Слово имеет тюркское происхождение.

Бляго – дракон, злой персонаж сказок.

Вагоба (Вагъуэбэ) – созвездие Дельфина. Адыги определяли по положению этого созвездия время года (или сельскохозяйственный цикл). Есть выражение «Вагъуэбэр гъавэм хэпсащ» – Вагоба взглянула на хлеба. В этот момент они начинали активно расти. Это примерно конец июня.

Газыри – узкие длинные сосуды для пороха или пуль, которые носили в специальных кармашках на груди черкески.

Гедлибжэ – курица, тушеная в сметане. В зависимости от региона курица или готовится отдельно от соуса (либжэ) или тушится в нем.

Глазоповязка – волшебный предмет из сказок, позволяющий становиться невидимым.

Гуащэ – княгиня, княжна.

Гуащэ орэд (песнь княжны) – специальная мелодия, которую играли в честь главных гостий джэгу.

Гъомыль – собирательное название для походной пищи.

Даханаго – одна из нескольких женщин-воительниц в нартском эпосе, отличавшаяся как невероятной красотой, так и доблестью.

Джигит – принятое в русском языке название для кавказского юноши, молодого мужчины, всадника и т.д. Слово имеет тюркское происхождение.

Джигитовка – искусство верховой езды, различные трюки в седле.

Джины (жын) – духи, бывают добрые-белые и злые-черные.