– Береги себя, доченька!

Я повернула коня в указанном пастухом направлении, где среди зеленой травы едва-едва угадывалась тропа, и двинулась вперед спокойным шагом, то и дело оборачиваясь, чтобы увидеть, что пастух, окруженный толпой разноцветных овец, все еще провожает меня взглядом.

С вершины плато открывался прекрасный вид на залитую солнцем двойную вершину Ошхамахо. Утренний ветер разогнал облака, и гора представала во всем своем заснеженном сверкающем великолепии. Ослепительно-белый ледник, покоящийся на вершинах и в седловине между ними, поблескивал в солнечных лучах. Черные каменные гребни прорезали снег и спускались вниз опасными неприступными обрывами. Где-то там жили джины и собирались на танцы удды⁴². А у подножия великой горы, сейчас скрытого от глаз вершинами и склонами других, меньших гор, меня ждала священная роща, где обитала белая лань.

Я направила коня вперед. Дорога спускалась с плато на другое, более низкое, проходя через пологую каменную расщелину, поросшую сочной травой, желтовато-ржавым лишайником и редкими низкорослыми деревьями, на которых едва угадывались листья. Дорога шла по тенистому участку расщелины и отлично продувалась холодным ветром с гор. Я поежилась и плотнее закуталась в бурку, а конь несколько раз недовольно фыркнул, когда порыв ветра взъерошил его гриву.

Но стоило нам выйти из тени на залитый солнцем луг, погода будто резко поменялась. Горячее летнее солнце опалило кожу, а под толстой буркой тут же стало жарко. В нос ударил густой терпкий запах нагретого на солнце луга, который местами уже начал желтеть под летним зноем. В невысокой траве жужжали яркие пчелы и стрекотали многочисленные кузнечики. Упитанные суслики, заметив приближающегося всадника, разбегались во все стороны, громко пища. А в бескрайнем необъятном пронзительно-голубом небе парили благородные хищные птицы: не то ястребы, не то орлы.

Дорога, едва заметная в траве, вилась вперед между небольшими холмами. Казалось, что она тянется до самого горизонта и упирается прямо в ледяную громаду Ошхамахо. Но через несколько часов в пути я заметила, что тропа все больше уходит вниз, в поросшую лесом долину между горами. Прежде, чем въехать под сень деревьев, я остановилась на привал, наслаждаясь солнцем и теплом. В тот момент мне казалось, что все возможно. Что уже скоро я доберусь до священной рощи, найду белую лань и, добыв ее целебное молоко, понесусь назад к отцу. Мне казалось, что совсем скоро все будет хорошо.

Но чем дальше я углублялась в лес, тем сильнее мою уверенность подтачивали сомнения. Чем меньше солнце проглядывало сквозь плотные кроны становящихся все выше деревьев, тем более темная тень окутывала и мою душу. Дорога, и до того едва видимая среди разнотравья, окончательно исчезла на голой лесной земле. В лощине больше не было видно моего ориентира – вершины священной горы – и даже опустившееся после полудня солнце скрылось за южным склоном. Холодный ветер вновь заставил мою кожу покрыться мурашками. В ветвях деревьев то и дело громко пронзительно и как-то отчаянно кричали птицы, заставляя меня вздрагивать. Когда лес погрузился в сумерки, я поняла, что заблудилась.

Я остановилась, чтобы оглядеться. Со всех сторон меня окружали высокие деревья, шуршащие и скрипящие на ветру. Все они казались мне совершенно одинаковыми. В голову пришло что-то из научений старших про мох, растущий на определенной стороне ствола, но я совершенно не могла вспомнить, какой. Как женщину меня не учили ориентироваться в лесу, никому и в голову не могло прийти, что когда-то это знание может мне пригодиться, и это не было одним из веселых развлечений вроде стрельбы из лука или верховой езды, в которых я и сама рада была поучаствовать в детстве.

Прямо над моей головой взлетела, громко хлопая крыльями, крупная птица, и я вздрогнула, невольно задрав голову и силясь понять, несет ли она мне угрозу. Но она уже скрылась, и мне оставалось лишь сжаться под тяжелой буркой и плотнее прильнуть к боку коня – мне давно пришлось спешиться, чтобы двигаться дальше в чащу. Мне казалось, что прошло совсем немного времени, и солнце еще должно было быть высоко, но под сенью деревьев было уже почти совсем темно, а сквозь плотные кроны едва было видно небо.

Я двинулась было вперед, но тут же остановилась. Что, если я иду не туда? Не видела ли я уже это дерево со странно вывернутой веткой раньше? В голову тут же полезли рассказы о том, как люди блуждали в лесу кругами, пока не умерли от голода. Джэгуако пели, что их запутывали черные джины. Может быть, и мне они морочат голову.

Я еще сильнее вжалась в круп коня, надеясь найти в его тепле успокоение. Деревья как будто стали ближе. Они показались мне кольями высокого забора, клетки, из которой мне не выбраться. На глаза навернулись слезы. Какая же я дура. Возомнила, что смогу добраться до священной рощи у подножья самого Ошхамахо. А ведь раньше я без отца даже аул-то не покидала! И вот теперь я сгину здесь в лесу совсем одна. И отец погибнет. Две глупые смерти вместо одной. Дура. Дура. Дура.

– Неужели ты уже сдаешься? – раздался вдруг хрипловатый мужской голос.

Я вздрогнула, а может и вскрикнула, напряженно оглядываясь. Вокруг все было по-прежнему. Непроницаемая стена укрытых полумраком деревьев. Ни намека на тропинку и ни намека на других людей.

– Кто здесь? – крикнула я, сжимая рукоять кинжала на поясе.

Ответ раздался у меня из-за спины, совсем близко:

– Что за молодежь пошла!

Я резко обернулась. За моей спиной был только конь отца. И он смотрел на меня с очевидной укоризной в глубоких черных глазах.

– Уже второй день отдавливаешь мне хребтину, а чуть что – тут же за кинжал хватаешься.

Губы коня шевелились чуть заметно, и все же сомнений не было – говорил именно он. Стоя к нему почти вплотную, я ощущала вибрацию его тела, когда звук покидал легкие вместе с дыханием. Выходит, народная молва не ошибалась. Конь моего отца и правда оказался альпом.

Животное будто бы прочитало мои мысли:

– Да-да, я не простой конь. И не делай вид, что ты удивлена. Ты же видела, какие трюки твой отец выделывает, когда на мне скачет, никакому человеку такое не под силу без небольшой помощи.

Я замялась. Как стоило вести себя с конем? Отец привел его из похода еще до моего рождения, он был фактически членом нашей семьи. Да и сам альп явно считал себя достойным уважения, которое оказывают старейшинам, и даже в голосе его звучала легкая хрипотца, свойственная людям, умудренным летами.

– Что ты застыла? – пробурчал альп.

– Я не знаю, как мне обращаться к тебе, благородный альп. Раз ты можешь говорить человечьим языком, значит у тебя должно быть имя.

Конь громко фыркнул.

– Имя, говоришь? Если тебе так это важно, зови меня Джамидеж.

– Как коня великого нарта Шауея, единственного сына Нарыбгеи⁴³? – ахнула я. Волшебный конь очень много о себе возомнил.

– А что? Я той же масти и тоже альп. Неужто ты считаешь, что я недостоин этого имени?

Мне стало неловко. Подумать только, меня пристыдил конь. Еще несколько дней назад я и представить не могла, что окажусь в такой ситуации. Впрочем, несколько дней назад моя жизнь была сосем иной.

– Значит, ты можешь взлететь в небеса и вывезти меня из этого леса? – съязвила я, вспоминая древнее сказание.

Конь раздул ноздри, явно недовольный:

– Зачем, если я и так знаю, куда идти?

Скопившееся во мне напряжение вылилось наружу неожиданным гневом:

– Так почему ты дал мне потеряться в этом лесу?! Разве так поступает альп со своим хозяином?

Конь всхрапнул, затряс головой и пару раз копнул копытом землю:

– Во-первых, ты мне не хозяйка. Во-вторых, нечего яйцу курицу учить. В-третьих, я думал, что ты лучше подготовилась. А оказывается, ты просто поскакала, куда глаза глядят.

Я не нашлась, что ответить. Гнев испарился так же быстро, как закипел, и оставил после себя лишь пустоту и стыд. Ведь Джамидеж был прав.

Конь смотрел на меня выжидающе, почти не моргая. Мое растерянное лицо отражалось в черной поверхности его глаза.

– Мы так и будем здесь стоять? – раздраженно спросил он наконец. – Скоро закат.

Я поежилась от мысли о том, что мне придется провести ночь в этом густом неприветливом лесу.

– Выведи меня из этого леса, пожалуйста, – тихо попросила я.

– Так уж и быть, – фыркнул конь, – но в следующий раз добавляй к своим просьбам «о, благородный Джамидеж».

С этими словами альп неспешно пошел вперед, а я последовала за ним. Мне было неведомо, как определяет направление, в котором нам нужно двигаться, все деревья по-прежнему казались мне одинаковыми, а среди редкой травы и сухой прошлогодней листвы не было ни намека на тропинку. И все же, спустя какое-то время, которое мы провели в молчании – я все еще пристыженная и не до конца верящая в происходящее, а Джамидеж по одному ему ведомой причине – лес начал редеть. Сквозь листву вновь начал пробиваться солнечный свет, красноватый и уже не такой яркий, как днем на плато. Возвращение солнца вновь вселило в мое сердце надежду. Тем более, что на моей стороне оказался настоящий волшебный альп.

Вскоре лес сменили редко растущие деревья, и передо мной открылась неширокая плавно уходящая вверх долина и розово-сиреневое закатное небо с редкими пушистыми облаками.

– Хвала Щыблэ, – воскликнула я, – мы выбрались!

Услышав это, Джамидеж резко остановился, и я, держащаяся рукой за стремя, едва не упала, попытавшись сделать шаг вперед.

– Что значит, «хвала Щыблэ»? – возмутился конь, раздувая ноздри и водя пушистыми ушами. – Тебе что, молния⁴⁴ путь указала?

– Нет, – потупилась я.

– То-то же. Тогда и говори правильно.

– Спасибо, Джамидеж, что вывел меня из леса. Без тебя я бы пропала.

– Так-то лучше, – альп решил сменить гнев на милость, и мне показалось даже, что в его голосе появились добрые, заботливые нотки, – пошли дальше, там есть хорошее место для ночлега.

– Откуда ты это знаешь? – наверное, задавать такой вопрос волшебному коню было глупо, но все же осведомленность Джамидежа меня удивила.

– Я бывал тут раньше с Шертелуко, – ответил конь с грустью. Я поняла, что он переживает об отце не меньше моего. Должно быть, потому он и отправился со мной той ночью. Ведь он, будучи альпом, легко мог ослушаться меня. Но он выбрал пойти вместе с глупой самонадеянной девчонкой, если это давало ему шанс спасти своего хозяина.

Проникнувшись его чувствами, я положила руку ему на горячую мягкую шею и тихо сказала:

– Мы обязательно спасем его.

Джамидеж какое-то время молчал. А когда он, наконец, ответил, голос его звучал так же пренебрежительно-старчески, как и раньше:

– Вижу, ты передумала сдаваться. Тогда полезай в седло, надо успеть добраться до места до заката.

Я молча повиновалась, и альп галопом понес меня вперед по долине. Здесь природа немного отличалась о той, что провожала меня на опушке леса утром. Трава была ниже, но сочнее и ярче даже в слабом закатном свете. В ней то тут, то там яркими драгоценными камнями мелькали цветы. Сильный ветер приносил влажный ледяной запах гор, так похожий на весенний аромат тающего снега.

Джамидеж привез меня к небольшой каменной гряде, будто костяной нарост исказившей ровную поверхность долины. Черный камень наслаивающимися друг на друга плитами выходил из земли, создавая естественный навес, куда не задувал ветер и не попадали дождь и даже солнечный свет. На участке голой земли под скалой виднелись черные следы костра.

– Вот и добрались, – подтвердил конь, тряся головой, – там в глубине должен быть хворост, если боги благоволят тебе.