Перехватывает дыхание, ловлю воздух, и в голову сразу лезут всевозможные книжные рабыни – от древней Греции до Изауры. От этого раскатистого слова в детстве замирало сердце и сводило живот.

Когда читала по ночам, с фонариком под одеялом, Анжелику, то особенно потрясла сцена, где её выставили на аукционе и раздели донага перед полным залом мужчин. Представляла себя на её месте – становилось жутко, и в то же время сладко загоралось и тяжелело внизу живота.

А сцена, когда её наказывали плетью на виду у всех! Воображала, как это стыдно и, наверное, очень больно. Боль и кровь мне не нравились, но от мысли, что и я могла бы стоять вот так, привязанная к столбу, становилось горячо между ног. И теперь так же крепко сжимаю бёдра – как тогда в детстве.

А он тем временем вещает про самый обычный договор. И слово-то подобрал – «обычный», как будто все вокруг такие договоры подписывают по сто раз на дню! Будет пользоваться мной как хочет, да ещё и наказывать! Вдруг всё стало на свои места: так вот кто он – садист!

Спокойно так отвечает, что не садист, а просто-напросто доминант-мастер. Доминант – это вроде того психопата с комплексами и словесным недержанием, из книжки про серость? Но этот на психопата не похож. Ну конечно, он ведь мастер! Интересно, это как? Дипломированный доминант-профессионал? Как с английской учёной степенью Master of Arts? Тогда выходит Master of Domination? Закончил магистратуру по поркам? И он что, бить меня собирается?

Становится страшно, а он ещё и юлит: не отвечает на вопрос прямо, а переводит всё на мышек-крысок. Ах вот оно что: он со мной играет, как кот с мышью. Как же я раньше не поняла!

Как ни странно, от этой мысли немного успокаиваюсь: может быть, у него просто игра такая – стебаться, ну, шутить так. Хотя вряд ли – серьёзно так разъясняет, что мышек, вроде меня, он не бьёт, только «наказывает».

И тут до меня доходит, чего ради он взялся мне тогда джинсы отряхивать! Да он просто задницу мою пробовал, примерялся. Видно, подошла – его размер!

Меня, конечно, наказывали в детстве: отчитывали, мультики не разрешали смотреть, бывала и в углу, но ни мама, ни папа ни разу не наказывали меня физически. Правда, была у нас в классе одна девочка, тихая такая, из неблагополучной семьи. Она мне однажды по секрету призналась, что отчим её наказывает – бьёт ремнём. И не просто бьёт, а заставляет при этом раздеваться догола и долго стоять в углу на коленях с красной битой попой. В туалете показала полоски от ремня.

Мне было жутко, но очень интересно: представляла, как бы это было, если бы папа заставил меня раздеться и выпорол ремнём, или отшлёпал. От этого замирало сердце, и, как с Анжеликой, загоралось внизу. Со временем научилась гасить этот огонёк рукой – было и стыдно, и сладко одновременно. Ловлю себя на мысли, что и сейчас это делаю, и что вчера ночью вспоминала сильную жёсткую руку на своих джинсах и мечтала о нём.

Ясно теперь, почему он оплатил операцию! Специально так подстроил, чтобы сделать меня зависимой и принудить стать его рабыней.

Отвечает, что он сделал это тайно, и врач только случайно проболтался. А ведь и правда: вспоминаю, как он на главврача тогда зло зыркнул.

Сразу становится легче: операция оплачена, и вообще это не про деньги – он ещё и наварится на этом! Учись, Светка, как люди бизнес делают! Значит, это не про продажу тела, а просто сделка между нами, вроде бартера: «ты мне – я тебе».

И как же ловко у него выходит: получается, что мы уже как бы вместе обговариваем его сумасшедшее предложение – «мы обсуждаем нашу сделку».

Сделка – вот это слово! Вспомнила Гёте, которого проходили на втором курсе – сделка с дьяволом. Никакой он не граф де Пейрак, а злой дух Мефистофель! Заманивает меня, искушает: научит всему, откроет сексуальность, осуществит мои тайные фантазии. Умело и убедительно искушает, так, что у меня мурашки по коже и в животе сводит от возбуждения. Ага, даст мне это всё, а потом заберёт душу!

А он умён! Подловил меня на Гёте: я и забыла, что в конце Мефистофель так и не смог утащить душу Фауста – ангелы вознесли её на небо. Вдобавок он ещё и философ – хорошо про душу сказал. Как же: откроешь душу, и тут же кто-нибудь норовит в неё плюнуть.

Вдруг он стал серьёзным – впервые назвал меня Светланой, а не Мышкой, и опять похож на Жоффрея. С ума сойти: это не стёб – он реально предлагает мне договор! Это всё по-настоящему!

С ужасом понимаю, что мне безумно хочется согласиться. Кинуться, как в омут с головой, и отдать себя в его умелые сильные руки. Моё тело рвётся к нему, и только страх держит: страх, что он меня обманет, заманит в ловушку, растопчет и уничтожит душу. Это похуже, чем сделать шлюхой! Вот чего я боюсь! Ведь я совсем его не знаю, а потому – могу ли доверять?

Смотрю ему в глаза, пытаюсь увидеть в них малейшие отблески похоти, фальши. Но не нахожу – только открытое спокойствие и какие-то, едва уловимые, усталость и печаль. Я ему верю!

Как же сказать, как выразить, что я его хочу? Хочу, чтобы он меня схватил и сжал в своих крепких руках! Стоп! Надо остановиться и подумать. Нет, я уже не сомневаюсь, просто мне надо прислушаться к себе. Как хорошо, что он заказал именно капучино: чашка большая – у меня есть время!

Но как передать ему то, что сейчас происходит у меня в душе? И он приходит на помощь – он всегда приходит мне на помощь!

Такие простые слова: «да» или «нет». Только сделать выбор, и он исчезнет из моей жизни… Невозможно! Он уже стал частью моей жизни, частью меня!

Сжимаю в руках чашку. Как же я люблю этот аромат ванили! Глубоко вдыхаю. Вслушиваюсь в себя. Есть страх перед неизвестным, волнение, предвкушение чего-то нового, необычного, и ещё много разных чувств и оттенков, но нет ощущения позора и пожара унижения, испепеляющего душу.

Как же хорошо, что кофе горячий – можно пить долго, маленькими глотками. Он мне кажется ароматнее и вкуснее, чем тот, что я обычно пью в кафе. Откуда он узнал? Ах да, Вика с её длинным языком. Мысленно её благодарю и улыбаюсь.

Вспоминаю весь наш с ним разговор за столом. Он, конечно же, мастер, тонкий психолог, но не манипулятор. Помню, как легко, всего одним словом, он подчинил меня и подавил волю тогда, при первой встрече. А мог бы и сейчас так сделать, но выбрал другой путь: умело построил и провёл разговор. Разыграл всё как по нотам, ни на мгновение не было ощущения принуждения или малейшего давления.

Сейчас стало понятно, почему он решил за меня сделать заказ: убирал с дороги всё мелкое, незначительное. Что бы изменилось в моей жизни, если бы я долго и мучительно выбирала, скажем, между лососем и камбалой?

«Да» – говорю тихо, но уверенно, когда чашка опускается с тихим звоном на блюдце.

В его коротком сухом «Хорошо» нет ни капли удовлетворения, радости одержанной победы, ни тени эмоции на лице. Не глядя на меня, расплачивается, поднимается и уходит.

Меня охватывает паника: я не так сказала «да»! Может быть, ему показалось, что это было неискренне или он уловил скрытую издёвку – «да пошёл ты…»? Теперь мне кажется, что его «хорошо» звучало зло и угрожающе: «Ну, хорошо, тогда я ухожу!»

Бросаюсь за ним, догоняю у самых дверей и вдруг понимаю: он ещё раз даёт мне возможность выбора! Я могу сейчас просто улизнуть за угол.

Иду за ним к машине, он открывает дверцу и, не оборачиваясь, ждёт. Проскальзываю на привычное, подогнанное под меня кожаное сиденье. Дверь закрывается, сердце замирает от страха – и тут вдруг ясно понимаю, что в его машине у меня уже есть место – моё место! Страх отступает.

3. Рабыня

Я… я не знаю, кто я теперь, – робко проговорила она. – Я знаю только, кем я была, когда встала сегодня утром

(Льюис Кэрролл)

Он

Едем молча. Обдумываю детали своего плана, а он у меня есть. Она же погружена в себя и тоже о чём-то думает.

На проходной закрытого посёлка знают мою машину и заранее поднимают шлагбаум. Подъезжаем к дому, нажимаю кнопку пульта – ворота открываются. Замечаю, как она вздрагивает и напряжённо следит за ними в зеркало. Оставляю ворота открытыми, для Мышки это важно – символ свободы выбора. Пока они открыты, есть путь к отступлению.

– Светлана! Нужно выполнить некоторые формальности.

– Да, договор, контракт… – выговаривает тихо, с трудом и тоскливой мукой во взгляде.

Догадываюсь, что она, наверное, с ужасом представляет, как я вытаскиваю толстенную пачку бумаг, и мы долго и нудно обговариваем все пункты, как в той книжке.

– Договор я зачитал за столом. Если хочешь, повторю текст ещё раз.

– Не надо, я помню.

Всё равно чётко повторяю фразу, сказанную в ресторане.

– Есть два важных дополнения. Первое: договор заключается на семь дней, но он автоматически продлевается, если ни одна из сторон не выкажет желания его прекратить. Второе: ты должна ясно понимать, что вступаешь в мой дом добровольно. Ты свободна в любой момент уйти, и никто не будет тебя задерживать. В этом случае наш договор аннулируется, мы не будем ничего должны друг другу и расстанемся навсегда. Это понятно?

– Да, – хочет ещё что-то сказать, но не решается.

– Есть вопросы? Говори!

– Слово, – шепчет еле слышно. – Особое слово.

– Стоп-слово? Тебе оно не нужно, ты не умеешь им пользоваться. Поверь, я знаю, что ты можешь сделать и вынести, а что нет. Хотя, если тебе так спокойнее, выбери своё слово.

– Ваниль, – шепчет тихо и смущённо, немного подумав.

– Хорошо! Стоп-слово – «ваниль». Только учти, что если ты решишь его использовать, то этим оскорбишь меня недоверием. Это будет считаться расторжением договора. Рабыня, которая не доверяет своему господину, мне не нужна.

Согласно кивает, но боится поднять глаза.

– Тогда возьми это.

Вынимаю из кармана коробочку. В ней, на чёрной бархатной подложке, лежит изящное ожерелье-чокер, сделанное из платины в виде мягкой ленты примерно сантиметр шириной, так, что сложное переплетение плоских звеньев позволяет ему немного растягиваться и слегка пружинить. Купил эту вещицу в прошлом году в эксклюзивном ювелирном салоне в Дубае и без колебаний заплатил непомерную цену – она идеально подходит для ошейника. Особого ошейника для особой женщины.

Золото выглядело бы слишком вульгарно и привлекало ненужное внимание, а платину, с её серебристо-стальным оттенком, распознать труднее. Кто не знает, может подумать, что это просто стильная бижутерия. А ещё платина прочнее золота и не вызывает аллергенных реакций.

– Это ошейник: символ твоего полного подчинения. Он сделан из чистой платины, очень прочный, стойкий и гипоаллергенный – его можно носить постоянно. Если пожелаешь уйти, то не нужно ничего объяснять. Просто верни ошейник, и наш договор будет считаться расторгнутым. Теперь поцелуй его и подай мне обеими руками.

Этот ритуал я придумал сам – обычно используют простой ошейник, но моя особенная Мышка не должна чувствовать себя дешёвкой в собачьем ошейнике.

Она берёт ожерелье, несколько секунд изучает его, целует и подаёт. Надеваю его на нежную трепещущую шейку. Тихо щёлкает застёжка, Мышка вздрагивает и замирает.

Любуюсь результатом. Ожерелье плотно, но мягко охватывает шею выше ключиц под горлом и выглядит просто великолепно.

– Не давит?

– Нет, холодно немного.

– Сейчас нагреется.

Даю ей время свыкнуться с ожерельем-ошейником и добавляю чуть-чуть театрального драматизма: нажимаю на кнопку пульта, и чёрные кованые ворота медленно закрываются за машиной. Вижу, как она неотрывно смотрит в зеркало. Что за мысли сейчас проносятся в этой милой головке?

– С этой минуты наш договор вступает в силу. Ты должна обращаться ко мне только «Господин». После каждого ответа или просьбы тоже должна добавлять «Господин». Слова, которые я от тебя ожидаю слышать чаще всего: «Да, Господин», «Слушаюсь, Господин». Тебе ясно?