– Ну, я здесь больше не нужна пока, – довольно поглядывая на Лидию, которая смотрела на странно одетую женщину с трубкой в руке, сказала Аделаида и в одно мгновение исчезла.

Лидия вскрикнула, потом поняла, что у неё связаны руки. Оглянулась на того, кто лежал рядом с нею без чувств на мокрой траве и хмыкнула. Потом уставилась на Михаила:

– Ты ещё кто такой?! А ну, развяжи меня немедленно!

– Нет. Я вызвал милицию, скоро приедут.

– Ты дурак?! Зачем ты это сделал, какая милиция! Развяжи быстро!

– Я сказал – нет. Сиди спокойно, а то рот завяжу.

Лидия немного посидела молча, потом заёрзала и заговорила уже иным тоном.

– Слушай… как там тебя. Ты кто такой? Местный деревенский? Или лесник какой-то? Отпусти меня. Я тебе денег дам, много. Оставь этого, – она пнула лежащего без чувств человека, – Это он убил Генку и его девку! Он во всём виноват, а не я!

– Приедут и разберутся, – ответил Михаил и вздохнул.

– Лесник! Отпусти меня. Тебе же будет лучше, я тебе денег дам, ты сможешь уехать из этой дыры, будешь жить у моря! А если не отпустишь… ты же видел тех, кто отсюда уехал? Ты же не хочешь, чтобы они тебя нашли?!

– Отстань, – Михаил отошёл подальше от Лидии и стал смотреть на тихую речную гладь.

Машины с мигалками приехали под утро, Михаил дал все пояснения, какие мог, и отправился домой, когда тёплый августовский день только разгорался. Устало топая по тропинке к своему дому, Михаил увидел раскидистый дуб, блестевший умытой ночным ливнем листвой, и колодец напротив своего дома. Почему-то подумалось – надо на воротень ведро приладить, сколько можно своё постоянно приносить и цеплять.

Глава 11.

Ворогуши гудели, как улей растревоженных пчёл. Немудрено, ведь такого, по словам Семёныча, в «энтих захолустьях отродяся не бывало».

– Дак вот ведь чего, Мишаня, бабка-то моя у чипка слыхала! – говорил Семёныч, сидя на стареньком своём велосипеде с облезлой рамой, и облокотясь на Мишин забор, – Из речки-то, где омут, девчонку достали водолазы, сперва на берегу золотую цепку нашли, видать ейную, потом в воде и стали искать, водолазов вызвали. Красивая, нарядная, молодая…. Эх, жалко! Ведь каким извергом надо быть, чтоб девчонке железку к ногам привязать и в омут! А чуть поодаль, где старая конюшня колхозная стояла, там яма на яме осталась, когда кирпич-то порастащили по дворам. Ну вот, там мужика нашли, убитого. Всего его поломало, видать, машиной переехали его что ли. Так в яму кинули, наскоро землёй закидали, собака милицейская его нашла. Вишь чего делается, Мишань?!

– Да, дед, жизнь…, – затягиваясь cигaретой, протянул Михаил.

Рассказывать деду, что это он и вызвал «собаку с милицией», Михаил не хотел, чтобы Семёныча не волновать, да и самому избежать расспросов. И так теперь придётся в отделение мотаться, да не раз.

– Я на пасеку поехал, – сообщил Семёныч, – Погляжу, чего да как. Шалашик там у меня, ночевать останусь. Хошь со мной, а, Мишань? Одному –то мне скучно там, а я тебе медка накачаю, и в сотах нарежу, поешь. Для здоровья помогает хорошо.

– А что, дедусь, далеко ты пасеку-то поставил? – Михаил подумал, что съездить бы и можно, дел срочных нет, пока ещё дрова привезут.

– Да не! – махнул дед морщинистой рукой, – По-за овраг, потом вдоль речки пара кило́метров всего и проехать.

– Давай, ставь своего коня ко мне в сарай, – сказал Михаил деду, – На мотоцикле поедем.

– Вот, это дело! – обрадовался Семёныч и поспешно потащил свой велосипед в сарай.

Михаил вернулся в дом, достал с полки в сенях свой рюкзак и стал собирать то немного, что хотел взять с собой. А чего не поехать и не помочь деду, думал он, старый он ведь уж, ему тоже тяжко. Да и кто же лучше Семёныча, прожившего тут всю свою жизнь, знает местность? Вот и Михаилу нелишне будет осмотреться, ведь с его детства, которое он провёл тут с бабушкой, прошло столько лет…

Постоял возле стола, подумал. И поставил на недавно купленную скатерть вазочку с мармеладом. Пусть будет.

Заперли дом и сарай, Михаил ещё раз проверил старую буржуйку во дворе и печку в бане, чтоб в отъезде не беспокоиться, а потом вывели «ИЖ» со двора. Довольный Семёныч нахлобучил на голову старый шлем, Михаил надел недавно купленный, и вскоре за ними только пыль завилась по грунтовке, ведущей к лесу.

Михаил мотоцикл не гнал, лесная дорога уже порядком заросла, было видно, что ездят по ней всё реже. Скоро показался просвет среди высоких крон – это был тот самый овраг. Он шёл от берега реки и тянулся сначала у опушки, а после низиной уходил вглубь леса, и был, по всей видимости, старым руслом или ответвлением реки. Михаил не знал, где он заканчивается, сколько они в детстве с деревенскими друзьями ни пытались дойти до конца оврага, никогда не получалось. Там, дальше в лесу, овраг делался непроходимым – бурелом завалил его и обойти было невозможно, даже по верху – там тянулись груды поваленных деревьев, а по другую сторону подходило своим краем топкое болото.

Через овраг были уложены брёвна, место здесь было узкое, сам овраг неглубокий, но всё же сооружение выглядело не очень надёжно.

– Так себе переправа, – Михаил остановил мотоцикл и осматривал настил, – Что, дед, думаешь, выдержит? Давай, вылезай, я один попробую.

– Да чего, выдержит, я думаю, – сказал Семёныч, выбираясь из люльки, – Давай хоть перекурим сперва что ли.

Михаила вдруг одолело любопытство, он вспомнил того бородатого карлика, что ему велел на овраг пока не ходить. А сколько это – пока, и почему вообще не ходить? Решив, что сперва переедут настил, а уж после он пойдёт глянуть, чего тут, Михаил отправил деда на ту сторону, а сам осторожно перекатил мотоцикл по брёвнам. Настил оказался вполне крепким, Михаил решил, что потом приедет с инструментом и чуть подправит его, а пока…

– Ты покури, Семёныч, я сейчас, – сказал Михаил и пошёл вдоль оврага по едва приметной тропе.

Ничего особенного в овраге он не заметил, сухие ветки, кое где, в низинках стояла вода. Михаил пожал плечами, ничего тут нет, и чего тому карлику понадобилось, непонятно. Надо будет у Аделаиды спросить, решил Михаил и повернул обратно. Он уже спрашивал её про этого карлика, но та сказала – после, не всё сразу. А потом он и сам позабыл про это, в связи с известными событиями.

– Ну что, готов? – дед встретил его, уже сидя в люльке, – Поехали уж, время идёт.

Пасека притаилась за небольшим подлеском, на большой поляне виднелось с двадцать ульев примерно, дальше высокой островерхой стеной стоял лес, а за маленькой липовой рощицей блестело на солнце озеро. После пыльной дороги Михаил вдохнул кристально-чистый воздух и оглядел дедово хозяйство.

«Шалашик» – это Семёныч поскромничал. Небольшая избушка была ладно срублена, в оконце играло солнце, а покатая крыша с небольшим чердачком немного замшела. К избушке был пристроен сарайчик и навес, под ним аккуратными рядочками сложены поленья.

– Да у тебя тут дача, дед, а не шалашик, – усмехнулся Михаил, – Прямо берлога! И как тебя Клавдия Петровна сюда пускает без присмотра.

– Да не пускает, – вздохнул дед и махнул рукой, – Я сегодня сказал, что с тобой поеду, вот она и не стала ругаться-то. Да Клава ведь так, для порядку на меня шумит. Сама понимает – пасеку не оставишь, осенью вот мёд продам – дочке с внуками поможем. Они с зятем крутятся как могут, а всё одно не хватает на жисть.

Полдня провозились на пасеке, дед говорил, что делать, показывал Михаилу премудрости и хитрости всякие, потом они сели обедать. Семёныч нарезал соты, они истекали душистым мёдом, благоухая ароматом на всю избу.

– Ну, отдыхай, Мишаня, всё переделали на сегодня, – сказал Семёныч, сел на скамейку под окном и взялся резать ложку из липовой заготовки.

– Пойду вон туда, в березняк, – Михаил показал рукой на подлесок, – На зиму у меня веников ни одного не припасено, ну хоть вот таких, августовских нарежу. Всё лучше, чем никаких не будет.

– А вон, бери верёвку-то, вяжи большой тюк, как нарежешь, а веники тут станем вязать. На чердаке повесим, после готовые и заберёшь. Вон у меня, гляди, медовухи есть малёха, нам на вечер для здоровьица и от нервов.

Михаил не стал заводить мотоцикл, не хотелось портить это умиротворение и наполненную лесными звуками благодать рычанием мотора. Перекинув на плечо веревку и приладив на ремень большой тесак в ножнах и секатор, Михаил отправился в молодой березняк. Под кронами соснового бора было прохладно, а по краю узкого ответвления от оврага толпились молодые берёзки, как раз на веники-то!

Михаил неспешно шагал по краю овражка, кое-где останавливался и резал берёзовые ветки, оставляя ворох на месте – пойдёт обратно и всё по пути соберёт. Он собрался было уже поворачивать назад, как вдруг…

Воздух стал густым, тягучим, идти стало тяжко, сердце забилось в висках. Гнетущая тишина повисла над лесом, Михаил никогда такой не слышал. Он оперся рукой на ствол молодой берёзки, и от деревца словно сила в него полилась, прохладой и свежестью повеяло, разогнав сгустившийся смрад. В голове прояснилось, Михаил ощутил уже знакомое чувство – что-то, или кто-то вело его, он знал, куда идти и очень надеялся, что и в этот раз ему подскажут, что делать.

Он прошёл немного вниз по ответвлению оврага, всё сильнее ощущая тревогу и… смрад. Приложив к носу рукав своей ветровки, он осматривал дно оврага и противоположный его край. Тревога и смерть чуялись ему, в голове билось предупреждение о близкой опасности.

В воздухе словно заиграли огненные искры, когда Михаил приметил у самого дна оврага большую нору. Вернее, эта огромная дыра в земле была немного скрыта жидким кустом, на входе валялись какие-то острые камни. Приглядевшись, Михаил понял, что не камни это, а кости! Звериные черепа были сложены горкой чуть поодаль.

Достав тесак, Михаил крался по верху оврага, не сводя глаз с норы. Подойдя ближе, он увидел, что возле большого пня, явно сюда притащенного кем-то и брошенного близ хода, лежит человек. Его маленькие руки были раскинуты в стороны, невидящие глаза смотрели в небо, подбородок в рыжей бородке задрался вверх.

Это был тот самый карлик, что предупреждал Михаила не ходить на овраг.

Глава 12.

Михаил инстинктивно присел на корточки, всей своей кожей ощущая опасность, исходившую со дна оврага. Так вот почему этот маленький человек говорил Михаилу, чтобы тот не ходил на овраг! Уберечь его хотел… а Михаил ещё сердился тогда, что ему тут приказывать невесть кто придумал. Теперь этот невысокий человек замолк навсегда… Но почему же за ним никто не пришёл сюда, и как он оказался здесь совершенно один, почему никто не помог ему? Столько вопросов, и ответы на них Михаилу предстоит найти самому, он это уже понял.

Но сейчас… сейчас не было у него в душе того отчаяния и усталости, позабылись свои неприятности, да и не казались они уже такими уж страшными. Ничего фатального не произошло, разошлись пути-дорожки его и Лены, так бывает, но было ведь время, когда им было хорошо вместе, вот это и следует помнить. А не страдать, изводя душу обидой!

И толкнуло его в грудь ощущение чего-то нового, интересного и важного, такого, что дано сделать не каждому. Заметил, что и раны его почти уже не беспокоят, и голова по утрам не гудит, словно чугунный котёл. Снова сильным и пластичным стало тренированное когда-то тело, как до ранения…

Пригнувшись и держа наготове тесак, Михаил бесшумно передвигался по краю оврага, не сводя глаз с чёрного проёма норы. Она была чуть больше метра в высоту, и не очень широка, и когда Михаил оказался прямо над ней, то увидел, что на торчащих по краям корнях остались клочки грязно-коричневой шерсти.