Просидев некоторое время так, Михаил увидел спуск вниз, видимо по нему и спустился в овраг рыжебородый человек. Стараясь ступать осторожно, чтобы не обвалить песок и мелкие камушки, Михаил спустился на дно оврага. В норе было темно, ни звука не слышалось оттуда, как ни прислушивался Михаил. Словно в помощь ему все остальные звуки теперь стихли, даже старая сосна, цеплявшаяся крупными корнями за край оврага, сейчас не скрипела.

Михаил заглянул в нору, ход уходил глубже, так, что дальше пары метров ничего не было видно, у самого края на стенах были видны следы когтей. Михаил не знал такого зверя, чтобы тот мог здесь обитать.

Однако глупо было дожидаться жителя этого «дома»! Михаил сунул тесак в ножны, подхватил мёртвого человечка, который оказался тяжелее, чем он ожидал, крякнув, взял тело на плечо и быстро, как только мог, стал взбираться наверх, постоянно оборачиваясь.

Оказавшись наверху, Михаил снова прислушался, но вокруг было тихо. Он огляделся, пытаясь не думать, а прислушаться к себе, и среди тяжёлых ветвей раскидистых вековых елей ему показалась тропка, едва приметная, заросшая травой и мхом.

Не раздумывая, Михаил пошёл туда, придерживая горькую свою ношу на плече. Чем сильнее удалялся он от оврага, тем легче ему становилось дышать, и тем быстрее он шагал. Примерно через полчаса перед ним раскинулась небольшая поляна среди высоких елей, дальше блестело озеро, и Михаил быстро сориентировался – он сейчас находится на противоположном от дедовой пасеки берегу озера.

Посреди поляны стоял домишко, приземистый и чем-то похожий на киношные декорации. Каменная труба поднималась над покрытой соломой крышей, двор был огорожен плетнём, на котором висела пара стеклянных банок.

Когда он подошёл ближе, увидел, что во дворе стоит телега, запряжённая двумя невысокими мохноногими лошадками. У плетня стояла низкорослая женщина с грубоватыми чертами лица, она всматривалась в Михаила, прислонив ко лбу ладонь козырьком. Увидев его ношу, она прижала руки ко рту. За ней, из-за крепкой дубовой двери, выглядывала пара ребячьих лиц, но только Михаил подошёл ближе, они тут же исчезли в доме.

Михаил молча вошёл во двор и не глядя на женщину положил свою ношу на скамью возле дома. Он не знал, что ему нужно сказать, что от него ждут. Осмотрев двор, Михаил понял – обитатели поспешно грузятся и собираются уезжать.

– Помочь? – спросил он, глянув на стоявшую рядом с телом женщину, – Я его в овраге нашёл, он уже мёртв был…

– Я знаю. Я ходила к оврагу и видела его, – ответила женщина, голос его был низким, чуть с хрипотцой, – Побоялась лезть, потому что если Каян настигнет и меня… то потом он доберётся до детей, и защитить их будет некому. Нам надо уезжать… скоро придут мои братья, помогут. Спасибо тебе, Зверобой.

Михаил хотел было сказать, что он не Зверобой, но… кто же он тогда? И промолчал. От кромки леса отделились три невысокие фигуры, и проходя во двор все трое кивнули Михаилу. Один из них имел шрам на щеке, явно оставленный чьими-то когтями, и Михаил подумал, а не та ли тварь, что обитает в овраге, оставила это.

– Его звали Пинепа, а я – Семания, – говорила женщина, утирая слёзы, – Он… тот, кто убил Пинепу, раньше унёс нашего сыночка, и Пинепа не смог его спасти. Потом стал охотиться, но тварь хитрее… Он и тебя пошёл предупредить, хотя… у нас это не принято, но он знал, что ты ещё не готов и можешь погибнуть. И вот… не справился сам.

– Кто это, там, в овраге? Вы знаете, как сладить с ним? Можете мне помочь хотя бы советом?

– С ним не сладишь, – ответил тот, что со шрамом, – Мы уедем дальше, а здесь никто не должен селиться. А ты, Зверобой, должен сперва силы взять, тогда… может и узнаешь, как извести Каяна!

– Каян? Кто это? Да скажите вы хоть что-нибудь, я же не могу про это в библиотеке прочитать! – Михаил начал сердиться, – Хотя бы расскажите, что знаете! Это… зверь?

– Зверь. У него повадки шакала и человека! Хитрый, сильный! – человек со шрамом отвёл Михаила в сторону, пока двое других стали выносить из домика узлы с вещами, – Без подготовки нельзя ходить, и тем более одному. Если поймёшь, что готов – позови меня, – тут он вложил в руку Михаила круглую деревянную бляшку с каким-то рисунком, – Оставь это на камнях у озера, я буду знать и приду.

– Он живёт в норе, Каян этот? А на пасеку он не заявится?

– Никто не знает, где он живёт. Он старше, чем всё здесь, с начала мира живёт род Каяна. Он ходит тут, в овраге его не видно, и я… попался ему в лапы у болот, далеко отсюда. Значит, у него ходы на много вёрст тянутся. Один не ходи, сгинешь. Ты – последний Зверобой в этих краях, и без тебя хаос придёт, не страшась ничего. А на пасеку… нет, он не сунется, там норы нет, и старые идолы ещё стоят на страже.

– Как тебя зовут? – спросил Михаил.

– Нико́п я. Это мне он оставил, – он показал на свой шрам, – Лет пять назад я подобрался к нему близко, думал, логово нашёл, но это… была ловушка.

– Вам нужна помощь? Далеко ехать? У меня мотоцикл, я могу…

– Тебе туда нельзя. Иди обратно на пасеку, и будь осторожен. Вон по той тропе иди, в обход оврага. И… спасибо тебе, что принёс Пинепу.

Михаил пошёл туда, куда указал ему Никоп, тропка была торная и уходила в лес. Оказавшись на опушке, Михаил обернулся – дом горел ярко, пламя охватило уже и соломенную крышу, и все постройки. Как быстро горит, подумал Михаил, нахмурился, достал из ножен тесак и ступил на лесную тропу.

В этот раз он шёл быстрее, ноша не тяготила его, и вскоре перед Михаилом оказался молодой березняк. Нарезанные им ветки так и лежали, он стал собирать их, только всё время оглядывался. Казалось, что из кустов за ним кто-то наблюдает, но лес снова ожил, птицы трещали о своём, кроны шумели в порывах ветра.

– Ты чего долго-то так? – Семёныч беспокойно глядел на вернувшегося с вязанкой берёзовых веток Михаила, – Я уж собрался тебя идти искать! Ну, много на резал, гляди-ка! Давай ужинать, я каши наварил, ещё сала сейчас нажарим.

Ужинали за дощатым покосившимся столом, от леса наползала ночь, небо смотрелось в зеркальную гладь озера. Когда рассыпались звёзды, у другого берега загорелся яркий костёр.

– О, глянь, чего на том берегу запалили! – проворчал Семёныч, – Ну чисто погребальный костёр, на воде-то!

Михаил пригубил алюминиевую кружку, дедова медовуха не была крепкой, но сердце согрела и просветлила голову. Он промолчал, мысленно пожелав Пинепе покоя в ином мире.

Глава 13.

Задумчивым вернулся домой Михаил с дедовой пасеки. Семёныч и сам молчал всю обратную дорогу, будто тоже чувствовал нечто, витавшее в воздухе.

– Дед, чего притих? Или притомился? – спросил Михаил, останавливая мотоцикл у своего дома, – Давай-ка, забирай своего «коника», и поедем потихоньку до твоего двора, выгрузим всё.

– От спасибо тебе, Мишаня, – Семёныч кряхтя выбрался из люльки с снял шлем, – Лисапед мой мне и правда, как коняга верный.

Семёныч вытащил из коляски эмалированную кастрюльку, обвязанную чистой тряпицей – в неё дед сложил нарезанные для Михаила соты. С пяток веников прихватили с собой, а остальные развесили сушить там, на чердаке дедова шалашика. Дальше Михаил мотоцикл не гнал, дед на своём «лисапеде» старался за ним поспеть, не отстать.

Клавдия Петровна встретила их во дворе, рассказала, что в селе снова кто-то поел несколько дворовых собак, одну нашли у старого ручья за околицей, а остальных даже не обнаружили.

– Опять поди волки лютуют, или зверь какой, – вздыхала бабуля, – Было у нас такое, года два или три назад, то телёнка, то корову умыкнут. А после туристов двух не нашли, пропали оба у болота старого, только сапог нашли от них, один, а внутри нога была, в носке! Вот ужас-то где! Ну, тогда уж, конечно, охотникам дали команду, или как там у них это происходит, на отстрел волков. Вроде поспокойнее стало, а только почтальонша наша, которая в Пилькино ходила, там три двора живых было, пенсионеры все, вот почтальонша и говорит, как по тропке идёшь, вся спина мокрая, кажется, что вот как выскочит кто из кустов, чупакабра какая!

– Да ладно тебе, придумали чупакабру какую-то, – рассмеялся Семёныч, – А у почтальонши нашей глаза со страху велики. Надо меньше всякие газетёнки читать, где про планетян пишут и тарелки ихние! Чего только не придумают, чтоб такие вороны-то газетёнки покупали да читали!

Михаил вернулся домой снова с сумкой гостинцев, Клавдия Петровна напекла к их возвращению ватрушек, налила Михаилу трехлитровую банку свежего молока, добавила большой пакет огородной снеди.

Обтирая тряпкой пыльный бак мотоцикла, и поглядывая на поднимающейся над банной трубой дымок, Михаил пребывал в раздумьях. Ему не хватало знаний, подсказки чьей-то, и… может быть веры? Его прагматичный ум никак не мог свыкнуться с мыслью, что бывает такое! Геннадий с Аллой, и всё произошедшее с ними, и с самим Михаилом, и теперь вот происшествие в овраге, и то, что он узнал от Никопа. И всё это – вот здесь, рядом с ним, буквально за забором!

Михаил с некоторой опаской поглядел за забор – ещё свежо было воспоминание, как он там Геннадия в первый раз увидал. Но в этот раз за забором было пусто, только старая цепь мягко позвякивала на колодезном вороте.

То, что все эти разговоры и происшествия, о которых говорила сегодня Клавдия Петровна, вовсе не выдумка, Михаил уже понял. Но… что с этим делать? Понятно и то, что Никоп почему-то был уверен, что Михаил может в этом помочь, и знает, как. Но… он не знал.

«Может Аделаида сегодня придёт, спрошу у неё, – подумал Михаил, хотя, сам он начал подозревать, что Аделаида скорее этакая «группа поддержки», чем реальный помощник.

Может быть, с ней ему легче поверить в это всё, и не сойти с ума. Потому что даже в её отсутствие он не ощущал этого горького одиночества, когда уж совсем никого рядом. Михаил подумал, нужно будет завтра позвонить Сане, как там у них дела и что нового.

Вечер наливался сумраком, густеющим возле леса, Михаил отмылся в бане, в этот раз напарившись всласть. Он сидел на скамейке возле предбанника, пил чай, заваренный прямо в кружке, и смотрел на кромку леса.

Тёмным резным узором окаймлял бор закатное небо, по которому разлилась красная заря, со стороны села слышался лай собак и мычанье возвращающихся с выпаса коров. Мысли Михаила были медленными, спокойными, он думал о том, что сказал ему Никоп: «Без подготовки нельзя». Это понятно, идти шугать какого-то неведомого зверя- не зверя, ничего о нём не зная – по меньшей мере глупо. Может статься так, что тот сам тебя найдет!

«Можно расспросить местных, пастуха, к примеру, и его помощника, – размышлял Михаил, – Они тут с весны по осень по округе бродят, может что-то и видели».

Всматриваясь в кромку леса, Михаил не думал ничего специально там выглядывать, но… вдруг что-то случилось с его зрением. Он никогда на глаза не жаловался, врачи «констатировали» единицу, но это… было другое!

Он не пытался как-то фокусироваться, но вдруг начал видеть тёмную опушку леса, словно через бинокль! Он водил взглядом по тёмному подлеску, и тот приближался к нему, даже ветки были различимы… Это… что?!

Михаил закрыл глаза и снова их открыл, всё стало как обычно, но стоило ему чуть прищуриться и подумать… вот она, опушка! Вся перед ним!

«Так не бывает! – услужливо подсказала Мише его прагматичность, на пару со скептицизмом, – Этого не бывает у нормальных людей! Может, это какая-то опухоль мозга?»

Михаил вспомнил, что смотрел какой-то фильм, когда у человека из-за опухоли необычные способности… Да и ладно, решил он, как есть, что он может сделать-то! Всё это становилось интереснее и интереснее!

Потренировавшись ещё немного, «удаляя и приближая» кусты на опушке леса, Михаил понял, что уже совсем стемнело, стало прохладно. Заперев калитку и ещё раз оглядев окрестности, Михаил ушёл в дом.

– Ну что, как ты? – Аделаида сидела у стола, тонкий дымок поднимался от её неизменной трубки, – Выглядишь неплохо!

На ней было фиолетовое платье с сиреневой окантовкой и шляпка в тон. В доме пахло вербеной и ещё какими-то травами, примешивался аромат чего-то сладкого, похожего на ваниль.