Флори втайне обрадовалась, что он задержался в холле, снимая пальто и ботинки. У нее было время, чтобы сгрести все склянки в деревянные ящики и обдумать, стоит ли рассказать о неприятностях сразу. Спрятав пузырьки, она решила, что отложит разговор, чтобы не портить настроение перед ужином.

– Сложный день, – ответила Флори, ставя чайник на плиту.

– Оно и видно, – хмыкнул он, войдя на кухню, превратившуюся в лабораторию.

Ящики с микстурами занимали подоконник, склянки с химикатами и маслами стояли на столе, а под ним, задвинутая подальше, скрывалась перекатная подставка, заполненная оловянными плошками и мерными емкостями. Над всем великолепием была натянута бельевая веревка, а на ней, прицепленные деревянными прищепками, трепыхались пестрые бумажки. Это напоминало ярмарочную гирлянду с флажками, если не приглядываться и не вчитываться в рецепты микстур.

Осенью Флори хранила рабочий скарб в застекленной мастерской, но с наступлением холодов перебралась на кухню. Здесь была раковина, чтобы мыть руки, и удобный высокий стол. Фартук сгодился в качестве защитной формы, а прихватки она использовала, если имела дело с едкими химикатами. Их приходилось прятать наверху посудного шкафчика, куда не могли добраться домочадцы. Дарт застал ее в тот самый момент, когда она, забравшись на стул, водрузила на место ящик с опасными склянками.

– Однажды по запарке ты что‑нибудь перепутаешь и сваришь из них суп, – с усмешкой сказал Дарт, но в голосе не было издевки или упрека.

– Не желаете суп со щелочью? – подыграла Флори, глядя на него с высоты.

– О, ты меня балуешь. – Он подошел к ней и подхватил под колени, чтобы спустить на пол и поцеловать.

Их губы едва успели соприкоснуться, как вдруг из коридора донесся шум, и Флори резко отстранилась. На кухню влетела Офелия – жизнерадостный вихрь из улыбки, смеха и растрепанных кос. Вслед за ней примчал Бо.

– Помочь накрыть на стол? – выпалила сестра, до сих пор пребывающая в счастливом неведении об угрозе, нависшей над ними. Флори так и не нашла подходящих слов и решила повременить с дурными новостями. – Мы голодны, как стая волков!

По ее команде Бо поднялся на задние лапы и застыл в стойке. Милая мордаха и жалостливые глаза делали его идеальным попрошайкой. В остальном он был сомнительным помощником, наводящим суету, но не приносящим пользы. Бо крутился под ногами, пока Офелия доставала посуду и расставляла тарелки – четыре, не забыв про безлюдя. Еда ему не требовалась, достаточно было того, что о его персоне вспоминали каждую трапезу.

Ужин прошел как обычно: за обсуждением дел, занимавших их в течение дня. Флори слушала незатейливую болтовню сестры о школе, потом рассказ Дарта о доме с ядовитыми обоями, но сама отмалчивалась, не зная, как подступиться к сложному разговору. Пока она ждала подходящего момента, тарелки опустели и перекочевали в раковину. Офелия вызвалась выгулять Бо в саду и умчалась сразу после ужина. Дарт поднялся в библиотеку, чтобы спокойно поработать с бумагами.

С тех пор как они ввязались в авантюру с безлюдями и всерьез обеспокоились их судьбой, Голодный дом медленно превращался в домографную контору. Кухня стала лабораторией, библиотека – кабинетом, а спальня – переговорной, где они перед сном обсуждали дела и планировали будущее.

Оставшись одна, Флори смогла все обдумать, поэтому вскоре, преисполненная решимости, отправилась наверх. Бесшумно проскользнув за дверь, она не потревожила Дарта. Увлеченный бумагами, он сидел, склонившись над столом и подперев подбородок ладонями. На нем был все тот же костюм: темно-коричневый, в мелкую бежевую клетку. Дес, не терпя подобный официоз, шутил, что в таком виде новоиспеченный господин домограф похож на шоколадную вафлю. Ему, как и всем, приходилось привыкать к другой жизни, и он делал это в своей неподражаемой манере.

Флори до сих пор была нова мысль, что Дарт занимает должность в городском управлении; что его шкаф заполнен строгими костюмами и накрахмаленными рубашками; что дважды в день под окнами Голодного дома появляется его служебный автомобиль; что кабинет в конторе теперь занимает сам Дарт, а в архиве управляется Ларри – уже не собрат по Протоколу, а подчиненный.

Перемены коснулись всего, даже механизма частностей. Стрелка застыла на личности детектива и перемещалась в редкие моменты, отражая перепады настроения или случайный порыв. Безлюдь смирился с тем, что Дарт стал его полноправным хозяином, и не следил, как он использует силу. Должность домографа требовала стабильности и определенности, а потому остальным личностям было дозволено проявляться только в выходные дни. Флори любила эти томные, поздние утра, которые начинались с ее вопроса: «Кто ты сегодня?» Даже в самых смелых мечтах они не могли представить такую жизнь. Но стоило им поверить, что она реальна, как тут же появилась сила, грозящая все разрушить.

Библиотечный стол был завален бумагами. Коробка с письменными принадлежностями и чертежными инструментами лежала в стороне. Придвинув к себе керосиновую лампу, Дарт что‑то изучал и, судя по хмурому лицу, никак не мог разобраться. Подойдя ближе, Флори поняла, что перед ним развернута карта.

– Что‑то я ничего не понимаю, – устало признался он, не поднимая головы.

– Помочь? – Она зависла над столом, тоже разглядывая местность, исчерченную линиями рек и путей. За холмами, где заканчивался Пьер-э-Металь, пролегала широкая полоса железной дороги, которая разветвлялась на восток и север. Поезда курсировали от угольных шахт в другие города круглый год, а в зимний сезон пыхтели без перерыва.

– Сам разберусь, – коротко ответил Дарт, и Флори не стала докучать расспросами, зачем ему понадобилась карта и что он искал с таким упорством.

Взгляд ее скользнул по вороху рассыпанных листов и безошибочно вычислил на одном знакомую печать. Престижные учебные заведения обязательно имели свой герб и оттиск. Заинтересовавшись, Флори выудила бумагу из общей кипы и, не скрывая удивления, выпалила:

– Строительная академия?

Дарт напрягся. Поджал губы. Он явно не хотел, чтобы его рассекретили. Но, поскольку Флори держала улику в руках и вопрошающе взирала на него, ему пришлось признаться:

– Думаю над тем, чтобы пройти обучение.

– И как ты попадешь в академию, если не окончил школу?

Дарт нахмурился и выхватил у нее лист с печатью.

– Это не значит, что я тупой.

– Я не то имела в виду. Не сердись. – Она потрепала его волосы, надеясь, что примирительный жест растопит его сердце. – Просто хотела сказать, что академия потребует подтвердить начальное образование. Без этого тебя даже к экзамену не допустят.

Дарт сбежал из приюта, когда ему было двенадцать, и, став лютеном, смирился, что ни образование, ни документы ему не понадобятся. В его распоряжении оказалась целая библиотека в Голодном доме, и этим он восполнял свою тягу к знаниям, пока не получил должность домографа. Казалось, незримый образ предшественника довлел над ним, и Дарт изо всех сил старался соответствовать.

– Экзамены весной, успею придумать что‑нибудь.

– Уверен, что тебе это нужно? – осторожно спросила Флори.

– Ты так на меня смотришь, что я уже ни в чем не уверен… – пробурчал он. – Спроси, как меня зовут, я и то не отвечу.

– Взгляни на свой фамильный перстень. Удостоверяющий жетон. Табличку на двери кабинета. Везде твое имя, господин Холфильд. Не прибедняйся. – Она легонько толкнула его в плечо, чтобы приободрить, но, кажется, сделала только хуже. Дарт нахмурился, словно вспомнил о чем‑то неприятном, беспокоящем его.

– Недолго моей фамилии висеть в домографной конторе.

– Что‑то случилось?

Он прикусил губу. Помолчал немного, побарабанил пальцами, раздумывая, а потом ответил:

– Недавно стало известно, что в Тересе погиб безлюдь. И, как мне донесли, домографы с ближайших территорий собирались, чтобы обсудить инцидент, уже не первый за последнее время. Но меня не позвали, потому что я не заслужил.

– А ты бы хотел там быть?

Он раздраженно вздохнул:

– Дело не в моих капризах. С нашим городом должны считаться. Когда шумиха вокруг безлюдей стихнет, власти найдут более подходящего человека на мою должность, а я вылечу оттуда, как пробка. Лютены не становятся домографами, Флори.

– Значит, ты исключение, – твердо заявила она. Вряд ли ее слова прибавили Дарту уверенности, зато заставили улыбнуться.

Они замолчали и занялись каждый своим делом: Дарт вернулся к карте, а Флори, примостившись на столе, осталась наблюдать за ним, в задумчивости болтая ногами. После того, как госпожа Шарби исключила ее из благовоспитанных особ, можно было не следовать приличиям. Она старалась держаться непринужденно, словно на сердце не лежало ни одной тяжести, а в голове не засело ни одной тревожной мысли, но чем дольше откладывала неизбежный разговор, тем больше изводила себя.

В конце концов, она решилась. Слезла со стола, нервно одернула рукава и призналась:

– Сегодня кое-что произошло.

Хорошие новости так не начинались, а скверные не нуждались в долгих представлениях. Дарт тоже понимал это и напряженно ждал продолжения. И она рассказала ему все: как госпожа Шарби вызвала ее в школу, как, подцепив за локоть, завела в кабинет, а потом, перемежая угрозы с оскорблениями, выдала целую тираду об опекунстве.

– Они говорят, что мы тебе никто и не должны жить здесь, – подытожила Флори. – Формально так и есть. По закону…

Дарт не позволил ей договорить.

– В топку закон! – Резко отодвинув стул, он рывком поднялся на ноги. Непредсказуемый и неудержимый, как сам огонь, бросился к ней, обхватил ее лицо горячими ладонями, чтобы она не могла отвести взгляд. – Вы моя семья! И раз кому‑то нужно официальное подтверждение, так давай сделаем это.

– Сделаем что? – беззвучно, одними губами прошептала Флори.

– Поженимся.

Слово повисло в воздухе, набралось тишиной и стало почти осязаемым.

– Ты… ты это не всерьез, – ошеломленно выдохнула она, и тут же стало трудно дышать, будто ее затянули в тугой корсет.

– Ох, прости. Я кое-что забыл.

На его лице, как молния, промелькнула нервозная улыбка. Дарт метнулся к столу и, разворошив бумаги, нашел исписанный черновик, от которого оторвал длинную полоску. Скрутил клочок в жгут, а его – в подобие кольца. Безделушка, сделанная наспех, в его руке, носящей на мизинце фамильный перстень, смотрелась нелепо, как часть детской игры. Игры, из которой они выросли.

– Стань моей женой, Фло, – сказал он, протягивая ей бумажное кольцо, призванное отразить серьезность его намерений, но отражающее противоположное.

Она не шелохнулась. Не протянула руки, не шагнула навстречу.

– Скажи, что это шутка.

– А разве такими вещами шутят? – Дарт удивленно поднял бровь. – Я по-настоящему спрашиваю у тебя согласия.

– Нет. Нет.

Флори отступила, чувствуя, как дрожат колени, как вся она дрожит. Лучше бы ее тело оставалось деревянным и неподвижным, чтобы не выдавать испуг и растерянность. Она не могла объяснить природу своих чувств, но предпочла бы их скрыть, чтобы не обижать Дарта еще больше. Но было поздно. Его черные глаза, всегда наполненные живым блеском, вдруг стали матовыми, холодными, словно у статуи с обсидиановыми зрачками.

– Ты все неправильно понял, – попыталась оправдаться она. – Дело не в тебе. Просто… просто… мое замужество – не выход.

– А что выход? Снова убегать и прятаться?

Боясь, что спор разгорится сильнее, Флори заговорила тихо, обдумывая каждое слово. Если он доверяет ей, то должен понять.

– Они хотят, чтобы мы отказались от безлюдей. Офелия – просто способ надавить на меня. Не будет этого, появится другой. Если раз пойти у них на поводу, они и дальше будут диктовать условия.

Его губы дрогнули, как у обиженного ребенка, брови стали сломанными, изогнутыми линиями, выражающими и печаль, и сожаление, и отчаяние.

– Я могу защитить вас обеих. Позволь мне сделать это.