А думал он о том, что паром в Делмар уходил поздней ночью, и до тех пор им следовало переждать в безопасном месте. Вначале, решил Дарт, нужно поехать в Голодный дом, чтобы проверить, не вернулась ли Флори, а заодно расспросить безлюдя, не приходил ли кто. Вместе с тем, как детектив с холодным, трезвым рассудком строил планы, где‑то в глубине сознания паниковал трус, а писатель утешался надеждой, что вечером они будут пить ромашковый чай в Доме с оранжереей и ничто не нарушит их спокойствия.

Офелия вызвалась ехать с ним, чтобы собрать чемодан, и вдвоем они, миновав коридоры, вышли через служебный вход во внутренний дворик. Алфи крутился у автомобиля: размахивал щеткой, избавляясь от снега, оседающего на глянцевую поверхность крыши. Дело можно было считать бесполезным, поскольку мелкая ледяная крошка продолжала сыпать и сводила к нулю все старания. Заметив Дарта, он бросил сигарету в снег и затоптал.

– Куда? – буднично спросил Алфи и надвинул фуражку на лоб, как делал всякий раз, садясь за руль.

Они не стали соваться на главные улицы, чтобы пробраться задворками и подъехать к Голодному дому со стороны водонапорной башни. Снег здесь не таял, а накапливался плотной массой, покрытой хрустким слоем льда. На повороте автомобиль занесло, Алфи выругался и рванул тормозной рычаг. Если бы кто‑то караулил их перед домом, то наверняка услышал, но там никого не было.

Вечерело, и первые оттенки сумерек уже проявились на небе. Оно стало похоже на стекло – мутное, словно с налетом пыли и сажи. Только такие и можно было встретить в зимнем Пьер-э-Метале.

Дарт отворил калитку во двор и зашагал по тропинке, тянущейся среди снежной насыпи как шов. Там, где под землей пролегали трубы, снег не задерживался.

В доме их встретил заскучавший и оголодавший Бо, которого Офелия тут же ринулась спасать, уведя на кухню.

Наконец оставшись в одиночестве, Дарт смог сосредоточиться на своих ощущениях, а они говорили, – нет, кричали, – о том, что в доме Флори нет. Возможно, ей сообщили, что Офелия сбежала из школы, или снова вызвали на разговор, или… Дарт потер виски, чтобы унять голоса, наперебой выкрикивающие одно предположение за другим. Это становилось невыносимым. Он дал себе обещание разобраться с бардаком в голове позже и наведался в хартрум, чтобы поговорить с безлюдем.

Разбуженный, тот с минуту ворчал, что его потревожили, а потом, с пользой применив свой разум, смекнул, что выбрал неподходящее для капризов время:

– Утром она точно здесь была. Суетилась много. Шныряла туда-сюда, все ей не сиделось на месте. Потом затихла, и я наконец уснул. Когда ушла – не знаю. Помню только, что кто‑то в дверь ломился да по окнам заглядывал. Правда, я к такому уже привык.

Был это Ларри или кто‑то другой, безлюдь сказать не мог.

– И подкинь в топку угля, холодает, – проворчал он вслед.

Ничего так и не добившись от него, Дарт решил проверить комнаты, сам не зная, что рассчитывал найти. Оставленную записку, подсказку, куда подевалась Флори, или слабое утешение, что не случилось ничего плохого.

У лестницы он столкнулся с Офелией: она успела собрать чемодан и спросила, как быть дальше. Они могли остаться здесь, дожидаясь Флори, или сразу отправиться в Дом с оранжереей.

Внутреннее чутье предупреждало о надвигающейся опасности, но Дарт не придал ему значения, о чем вскоре пожалел.

Их напугал громоподобный стук в дверь, словно ударили дубинкой или чем потяжелее. Осознание, что за гости ломятся в дом, приковало их обоих к полу, сделало ноги железными – ни ступить, ни убежать. За окном мелькнул слабый огонек, и Дарт увидел лицо: суровое и плоское, будто нарисованное на стекле. Пуговицы на синем мундире блеснули, отражая свет фонаря.

Снова постучали – еще сильнее, грозясь сорвать дверь с петель. Безлюдь ответил недовольным треском стен, ему не нравилось, когда с ним обращались так грубо.

– Немедленно откройте!

У Дарта было несколько секунд на размышления, и пытливый ум детектива подсказал, что делать.

– Сможешь дойти через тоннели сама? – тихо спросил он у Офелии, и та решительно кивнула. – Тогда встретимся у Бильяны.

В глазах ее мелькнул страх, но что случилось с ним, Дарт уже не видел, направившись к двери, куда продолжали неистово колотить следящие. Их было трое, окруживших его. Внизу, у лестницы, Дарт заметил двух безызвестных женщин – очевидно, работниц приюта. Во всяком случае, они вполне могли сойти за тех «грымз», упомянутых Офелией.

– Мы пришли за младшей Гордер, – коротко объявил следящий с фонарем в руке. В желтоватом свете его лицо плыло и плавилось, похожее на масло, растопленное на сковороде.

– На каком основании?

– Это мы обсудим с законным представителем, – процедил второй, самый крупный и мускулистый из всех, так что сразу было понятно, что его убеждающая сила заключается не в переговорах, а в кулаках. – Ей лучше выйти к нам.

В его голосе сквозила угроза, и даже если бы Флори была в доме, Дарт не позволил бы следящим встретиться с ней.

– Вы будете разговаривать со мной, – категорично заявил он. – Потому что ломились в мой дом.

Едва он договорил, огромная ручища, словно крюк, подцепила его за шею и рванула вперед. Дарт потерял равновесие и упал бы, если бы его не продолжали крепко держать.

За спиной захлопнулась дверь, щелкнув замками. Безлюдь почуял угрозу и сделал, что должно.

– Объяснений хочешь? – прорычал следящий. – Так держи.

Его схватили, будто он ничего не весил, и приложили лицом о перила. От удара потемнело в глазах, из носа хлынула горячая кровь. На миг Дарт утратил контроль над телом и, кубарем скатившись по ступенькам, упал в рыхлый снег. Отрезвляющий холод быстро привел его в чувство. Подняв голову, он увидел перед собой начищенные до блеска сапожки, притопавшие из приюта, и, недолго думая, сплюнул кровавую слюну прямо на них. Обладательница оскверненной обуви взвизгнула и принялась брезгливо оттирать мыски, окуная их в снег. Эта выходка повергла доблестную работницу в такой ужас, будто она никогда не сталкивалась с подобным, не разнимала дерущихся до увечий сирот, не видела их жестокости.

Прежде чем Дарт нашел в себе силы подняться, он услышал тошнотворный треск дерева. Спустя еще один удар следящие вынесли дверь и прорвались в дом, и тот угрожающе заскрежетал. Тело инстинктивно напряглось, дернулось, но тут же было прибито к земле. Третий следящий, тот самый верзила, что спустил его с лестницы, склонился над ним, обездвижив.

– Как думаешь, – процедил он, – слухи о том, что местный домограф спит с обеими сестрами Гордер, будут достаточным основанием?

Работницы приюта изумленно ахнули, выражая неодобрение и протест таким методам. Та, что прижимала к груди папку с документами, даже попыталась отчитать следящего:

– Клевета навредит, в первую очередь, самой девочке. Вы в своем уме?

Ответа они так и не узнали. Стеклянный воздух пронзил крик. «Они схватили ее», – подумал Дарт и хотел броситься на помощь, но подошва с шипами вдавила его обратно в снег так, что оставалось лишь наблюдать, как двое тащат Офелию. Она упиралась, пыталась отбиться чемоданом, который крепко сжимала в руке, как оружие. Его металлический уголок со всего маху врезался в колено следящему, и тот, обозленный, грубо тряхнул ее. Защелки на чемодане не выдержали, он распахнулся, и все его содержимое посыпалось на снег. Если бы Офелия не замешкалась, если бы подумала о себе, а не о треклятых вещах, если бы он успел что‑то предпринять, все могло сложиться иначе, но они оба оказались бессильны перед обстоятельствами.

Увидев его, с окровавленным лицом, прижатым к земле, Офелия отчаянно завопила:

– Да-а-а-арт! – Потянула к нему руки, рванулась изо всех сил, но ее поволокли прочь. Она завизжала громче: – Не отдавай меня им! Не отдавай!

Он дернулся, силясь подняться, и ему это почти удалось. Так показалось поначалу, пока ему не врезали по ребрам. Из легких выбило воздух, Дарт скрючился, то ли пытаясь защититься, то ли чтобы унять боль. Может, он пропустил другие удары, пока корчился в ногах у этих тварей, – он так и не понял.

На его глазах Офелию схватили и затолкали в фургон следящих. Она доверяла ему, просила помощи, а он не справился. «Прости, прости, прости», – застонал Дарт, но никто не услышал. Исчезли начищенные сапожки из приюта и шипованные подошвы, бьющие по ребрам; затихли крики Офелии и гул фургона, увезшего ее в приют.

С трудом Дарт пошевелился, перевернулся на спину, уставился в небо, на которое оседало все больше ночной копоти. Скоро стемнеет, а Флори по-прежнему нет. Что он скажет ей, когда она вернется? Как посмотрит в глаза? Впервые за день в его голове было пусто и тихо. Никто не знал ответа.

Глава 3
Дом, где горит огонь

Ризердайн

Риз одернул рукава парадного кителя – белоснежного, как пики Южной гряды, с темно-синими, как воды Южного моря, пуговицами. И неудобного, как смирительная рубашка, добавил он уже от себя. На улице, под хлестким ветром, в нем было промозгло, а теперь, в душном зале, где проводился прием, невыносимо жарко. Будь его воля, он бы даже не появился здесь, но традиции обязывали Хранителя Делмарского ключа присутствовать на городских торжествах, особенно таких значимых, как Велла-серра.

В столице с размахом отмечали середину зимы – самую холодную ночь в году. Согревающий огонь пылал на каждой улице: свечи, факелы и – главный символ праздника – восковые фигуры. Лучшие мастера трудились над скульптурами из пчелиного воска. Их творения, выставленные на городской площади, образовывали аллею; первым через нее проходил Хранитель Делмарского ключа, он же удостаивался чести зажечь фитиль и открыть торжество. В течение ночи скульптуры таяли, и к утру от них оставались лишь уродливые «сугробы». Наплывший воск растаскивали бедняки, чтобы переплавить в новые свечи и продать. Городская стража им не препятствовала, находя в этом проявление щедрости в честь праздника.

Риз никогда не разделял всеобщего веселья. Человеческие фигуры и восковые лица выглядели до ужаса реалистично. Желтые, застывшие, неподвижные, они напоминали мертвецов после островной лихорадки. Он родился в то время, когда призрак страшной болезни еще довлел над южанами, а городскими легендами об эпидемии, унесшей тысячи жизней, пугали непослушных детей.

Однажды в детстве он, по воле судьбы и неугомонной матери, оказался на площади в разгар гуляний: играла музыка, пылал огонь, с боков теснили разряженные люди, сверху давил плотный воздух, раскаленный и наполненный медовой сладостью, смешанной с горечью дыма. Чтобы отдышаться, Риз присел на корточки, пригнулся к земле – холодной, неподвижной, безопасной тверди. Он провел так не больше минуты, пока его не стали толкать шальные гуляки. Испуганный, он вскочил на ноги, вытянулся в полный рост. Вокруг бушевало людское море, мелькали лица, гремели барабаны. Отчаянно вглядываясь в толпу, Риз пытался найти Ма, но перед ним то и дело вспыхивали восковые головы, увенчанные фитилем, и застывшие гримасы с оплывающими от жара чертами: вытекшие глаза, проваленные носы, разинутые рты… Ма первой заметила его и, вытащив из гущи, увела подальше от аллеи. Земляничное варенье, купленное у лавочника, успокоило маленького Риза, однако тревожное чувство, связывающее его с Велла-серрой не исчезло многие годы спустя. И сейчас, после кульминации вечера, он чувствовал себя как одна из восковых скульптур на городской площади. Он словно был декором, безвольной фигуркой, чья учесть – появиться под восторженное ликование, а после умереть на глазах толпы, безжалостно предавшей его огню.

Риз сглотнул. Во рту оставалась приторная сладость: надышавшись медовым воздухом, он попытался перебить послевкусие земляничным вином, но сделал только хуже. Воспоминания из детства стали еще явственнее и добавили тревоги. Ему требовался стакан холодной воды, но приходилось стоять посреди зала, у всех на виду, и слушать праздничный хор, исполняющий традиционную песню Велла-серры. Многоголосие эхом растекалось под сводами, и пространство вибрировало от силы звука.

– Лицо попроще, Ри, – шепнули ему на ухо, и он вздрогнул от неожиданности. – Хотя бы попытайся изобразить воодушевление.

– Не могу.

– Представь, что перед тобой чертежи.