Но все прогулки по Большой Покровской заканчивались у памятника великому лётчику за Благовещенской площадью. А уже от памятника ребята бежали к реке по гигантской лестнице в виде восьмёрки, купались и мчались по ней вверх обратно к памятнику – кто первый. Самым любимым местом у Глеба был небольшой сквер у Нижнеокского драматического театра. К нему примыкала пекарня, где продавали эклеры, которые он очень любил.

И вот в своём любимом сквере выросший Глеб и назначил свидание Иде для серьёзного разговора.

Встретившись, они присели на знаменитую на весь Нижнеокск скамейку Даля. Глеб рассказал Иде, что, отслужив в воздушно-десантных войсках и получив высшее образование, был распределён в «закрытый» институт здесь, в Нижнеокске, и живёт один в Холодном переулке. Затем увлечённо стал говорить о том, что с перестройкой у всех появилась надежда на более интересную жизнь, чем была до этого:

– Я понял: теперь каждый может работать сам на себя. Сколько заработал, столько и получил. Регистрируй кооператив и делай что хочешь. Никто тебе ничего не запретит и не помешает. Я, изучая в университете основы марксизма-ленинизма, где-то в труде Маркса «Капитал» встретил строчку, что если число наёмных работников не превышает семи человек, то это не капиталистическое предприятие, а социалистическое. При таком малом количестве людей, объединённых одним делом в производстве, нет возможности эксплуатации и несправедливого распределения доходов совместного труда. По этому принципу я и хочу создать свою фирму. Как ты думаешь, у меня получится?

Ида слушала его внимательно и кивала, а на вопрос Глеба ответила, что, конечно, у него всё получится.

Вдохновившись поддержкой Иды, Глеб, собравшись с духом, признался, что влюблён в неё с детства. Она ответила, что знала это. Глаза у Глеба загорелись, и он пригласил её на следующий день на обед в первое городское кооперативное кафе «Скоба», которое незадолго до памятного дня открылось рядом с пивным баром на улице Маяковского.

Раньше здесь был рынок на берегу реки, он как бы скобой охватывал Нижнеокский кремль. Улица Маяковского до революции носила название Рождественская. Тут были банки – и купеческие, и государственные, и иностранные, где заключались миллионные сделки. Украшали улицу пассажи купцов первой гильдии – Блиновых, Бугровых и Рукавишниковых – и красивейшая церковь купцов Строгановых. На Рождественской находились и самые дорогие рестораны. Народ победнее посещал бурлацкие «едальни», построенные в голландском стиле на набережной.

В советские времена в зданиях банков, ресторанов и пассажей расположились коммунально-хозяйственные конторы. Сохранились лишь один бар и пара столовых, но работали они отвратительно. Официанты хамили посетителям, меню было скудное, а в залах – грязь и мухи. Люди ходили туда только потому, что просто хотели есть. И, как только открылось кооперативное кафе «Скоба», оно стало стремительно набирать популярность. Глебу, как и многим горожанам, было очень интересно, что это за штука такая – кооперативное кафе.

На следующий день, в обеденный перерыв, Глеб зашёл за Идой. И хотя от «Рубина» ходил трамвай, они пешком спустились по Почаинскому съезду, вышли на улицу Маяковского и оказались прямо перед входом в кафе «Скоба». Вокруг него кружило много народа.

Не все решались зайти внутрь, побаивались нового, непонятного. Глеб тоже робел, но он уже пригласил девушку, и поэтому деваться ему было некуда. Немного потоптавшись, Глеб открыл дверь в кафе, пропуская Иду вперёд, и они, волнуясь, вошли в зал.

В кафе было очень чисто, от живых растений зелено и пахло свежестью. На столиках, застеленных белыми скатертями, стояли приборы со специями и вазочки с цветами, звучала тихая лирическая музыка. Глеб с Идой подошли к прилавку, где стояло несколько аппетитных блюд. Хорошо, что меню висело на самом видном месте. Салаты были по рублю, вторые блюда и того больше. Даже стакан чая, который в любой государственной столовой стоил четыре копейки, здесь продавался за пятьдесят.

Глеб от такой неожиданности разволновался. У него было только три рубля, которых хватило бы на хороший обед вдвоём в городском ресторане, а уж обед в советской столовой стоил не дороже пятидесяти копеек.

Ида, увидев удивление Глеба после ознакомления с меню, шепнула ему, что тоже взяла деньги. Но Глеб даже бровью не повёл. Молча взял два салата и два чая. Расплатился на кассе полностью, трёх рублей хватило копейка в копейку.

Поели они с удовольствием.

Салаты были в великолепных больших фарфоровых тарелках, свежайшие овощи украшены ароматной зеленью. Вилки и ножи были из тяжёлого металла, с красивыми узорами, а не как в государственных столовых – из алюминия. На столике лежали бумажные салфетки и даже пластмассовые зубочистки.

Со столов убирала миловидная девушка в ажурном переднике. К чаю она им подала сахар, колотый мелкими кусочками, и вазочку вишнёвого варенья. Глеб и Ида переглянулись, но официантка сказала, что это угощение от кооператива.

Всё было очень вкусно, а обстановка казалась настолько приятной, что Глебу стало совсем не жалко своих трёх рублей. Иде тоже всё понравилось.

На выходе из кафе к Глебу подошёл его знакомый Виктор Кальной. Они учились когда-то в одном классе. Сейчас Виктор работал в милиции. Поздоровавшись, он спросил, кивнув на вывеску:

– Ну как?

– Слушай, хорошо, – ответил Глеб.

Было видно, что Виктору очень хотелось поговорить с Глебом, поэтому Ида, взглянув на свои часики, не стала мешать друзьям. Сказав, что её провожать не нужно, поблагодарила за обед и, попрощавшись, уехала на подошедшем трамвае.

Одноклассники присели на скамейку.

– Хорошо-то хорошо, но дорого. Не расходишься в такое кафе, наглеют эти кооператоры. Дерут с честного народа три шкуры, – со злостью сказал Виктор. – Пойдём пивка попьём, – махнул он рукой в сторону пивного бара.

Глеб растерялся.

– Послушай, я совсем пустой. Была трёшка, но я её всю в кафе оставил.

– Не переживай, у меня есть рубль. Цены там пока государственные, хватит на четыре кружки.

И они двинулись в бар.

Там, после первой кружки, одноклассник вдруг стал говорить Глебу весьма странные вещи.

Им, ментам, запретили трогать кооператоров. А самое главное, что он, капитан, остался теперь без работы. Нет, он продолжал служить в милиции, но ничего не делал по своим обязанностям, хотя раньше ловил спекулянтов. И статью 154 Уголовного кодекса РСФСР о спекуляции никто не отменял, но она не действовала. Пришло закрытое письмо из Москвы о запрете применять ее.

Наступила какая-то ерунда под названием «свобода рыночных отношений», и все цены оказались «отпущены». Делай что хочешь. Покупай за копейки, продавай за рубли, и тебе ничего не будет.

Глеб после таких рассказов своего бывшего одноклассника крепко задумался.

Это был верный путь для заработка больших денег. А с деньгами можно начать уже большое дело. И в этом его очень хорошо убедил сегодняшний обед в кооперативном кафе.

Глеб размышлял о том, что происходило в стране.

Большевики, борясь с частной собственностью, создали очень неудобную экономическую систему. Всё было общим и в то же время ничьим. И земля, и здания, и вода, и горы, и курорты, и пляжи, и санатории, и поезда, и дороги, и металлолом, и свалки, и кафе, и рестораны, и торговля. Это была самая большая монополия в мире. В ней работало триста миллионов человек.

С приходом Горбачёва, а затем Ельцина государство ослабело. Всем кому не лень хотелось отнять у слабого государства его собственность. А как сделать это законно – никто не знал.

Хотя нет, кое-кто знал… догадывался.

И началось…

«Дерзай, и ты получишь», – неслось со страниц газет и с экранов телевизоров.

Самым правильным решением Горбачёва как автора перестройки стало разрешение предпринимательской деятельности.

Никто не мешал. Никто не бил по рукам.

Не останавливал. Не давил.

От этого кружилась голова.

У первых предпринимателей адреналин бил ключом.

Сил было как у Геракла.

Голова работала и днём и ночью.

И Глеб не был исключением. Казалось, вот сейчас вбей он в землю кол, да поглубже, да попрочнее, – и, ухватившись за него, перевернёт земной шар…

Но никто не знал, как из общества, строящего «коммунизм», перескочить в «капитализм». Такого прецедента в истории человечества ещё не было.

Глеб вместе с товарищем Сашей Ляхом вначале, как им казалось, выбрали самый лёгкий путь для заработка – начали перепродавать женские сапоги, торговать икрой, ветчиной, мылом. Затем они переквалифицировались в «челноков» и стали ездить в Польшу, меняя там российские молотки и зубила на колготки и губную помаду. А в Нижнеокске всё это продавали втридорога на рынке. Но это больших денег не приносило. Да и молотки в хозмагах быстро закончились.

Опять надо было придумывать что-то новое.

Как-то в разговоре с Аркадием Моисеевичем, отцом Саши, Глеб спросил:

– Сколько надо заработать денег, чтобы стать настоящим бизнесменом?

– Столько, – ответил Аркадий Моисеевич, – сколько нет у других.

– А конкретно? Тысячу? Миллион? Миллиард? Есть ли предел допустимого богатства?

– Этого предела нет, – сказал Аркадий Моисеевич. – И быть не может. У человека слишком много фантазий, желаний, и богатеть он хочет до бесконечности. А бесконечность не имеет границ. Я вижу ваши потуги разбогатеть и хочу напомнить, что основной закон капитализма – это создание прибавочной стоимости. А прибавочная стоимость создаётся только в товаре. И если вы хотите получать серьёзную прибыль, то вначале наладьте своё производство.

Папа Ляха работал директором швейной фабрики рядом с железнодорожной станцией Мыза на окраине города. Он и помог Глебу и Саше организовать производство женских колготок.

Друзья наладили ткацкие станки, сами следили за процессом и сами продавали, выдавая сделанные ими колготки за австрийские. Но два начинающих бизнесмена ничего не заработали, а только намучились с то и дело ломающимся оборудованием, нечестностью поставщиков сырья и обманом посредников при продаже продукции.

Хотя вокруг возникло огромное количество людей, которых не мучили такие проблемы. И у них-то всё получалось.

Это были бывшие комсомольские вожаки и партийные работники. Нисколько не смущаясь, они в одну минуту отреклись от Ленина и коммунизма. У них были и помещения, и оборудование, а самое главное – деньги: партийные и производственные кассы. Они ещё в советские времена занимались предпринимательской деятельностью через комсомольско-молодёжные структуры, стройотряды, комитеты по делам молодёжи.

Пока ещё не все предприятия разорились, хитрые комсомольцы вовсю использовали остатки госфинансирования, утаскивая их себе в карман. Вот к ним и подался Саша Лях.

От всего этого непонятного предпринимательства вера в успех у Глеба начала потихоньку пропадать.

С детства его учили не врать и не обманывать. И в школе, и дома говорили, что человек человеку друг, товарищ и брат. А сейчас оказывалось: если ты врёшь и обманываешь, тебя за это не презирают, а наоборот – уважают и восхищаются твоей изворотливостью.

В СССР хлынул поток западной литературы, а главное – фильмов о жизни Запада. В Нижнеокске появились первые видеосалоны. И горожане, особенно молодёжь, давились в очередях на сеансы зарубежных боевиков. Глеб решил открыть в Нижнеокске целую сеть видеосалонов. Он быстро понял проблему образования очередей: не хватало видеомагнитофонов, стоили они дорого, и выпускали их мало.

Начинать с одного видеосалона Глеб не хотел, поэтому он, как сумасшедший, бегал по знакомым и искал деньги, уговаривал, обещал. Видя себя со стороны, он представлял, что люди о нём думают: «Вот пришёл человек со звериным лицом капитализма. Ради денег он готов мать родную продать…»

У него был родственник Валера, двоюродный брат по матери, старше Глеба на десять лет. После окончания Нижнеокского политехнического института Валера распределился в Воронеж и работал мастером на оборонном заводе, где в одном из цехов стали собирать первые советские видеомагнитофоны «Электроника». Глеб поехал в Воронеж попросить у брата с десяток «видиков».