Загадка виллы Дроков (страница 5)
Шаг за шагом, прислушиваясь и глядя вперёд горящими в темноте глазами, граф прежде всего пошёл проверить самую дорогую его сердцу комнату: кабинет.
Убедившись, что дверь плотно закрыта, а его секреты в безопасности, он направился к центральной лестнице и начал осторожно спускаться по ступенькам, шаркая по ковру вязаными тапочками. Пройдя один этаж, граф остановился: с верхнего пролёта был хорошо виден большой атриум дома. В самом центре лежал огромный персидский ковёр, который его прапрабабка Ленора купила во время поездки в Македонию. У входной двери стояли два доспеха с длинными алебардами. Когда-то эти доспехи надевали рыцари, защищавшие виллу, но те времена давно прошли, и теперь враги, которых нужно остерегаться, были не чужеземными наёмниками. А вместо воинственных и жестоких людей в доспехах на страже виллы был только тяжёлый револьвер в руках человека, который сомневался, что умеет им пользоваться.
Графу почудилось какое-то движение: внизу в темноте шевелились тени – бесформенные, как развевающийся на ветру флаг.
– Кто там?! – крикнул граф сдавленным голосом. – Стой, стрелять буду!
Флаг куда-то исчез, и граф решил, что ему и вправду всё привиделось.
Изматывающе медленно он спустился наконец на первый этаж и вдруг услышал протяжный жалобный вой из оружейного зала.
Граф подошёл к двери и, подождав несколько секунд, открыл её.
На него обрушился яростный поток ощущений.
Поворачивающийся в замке ключ. Струя воздуха. Блики на оружии, залитом лунным светом. Тревожно трепещущие занавески. Большое разбитое окно.
Ветер. Вот откуда этот жалобный вой!
И посреди всего этого – маленькая фигурка в голубоватом свете.
Дрожащей рукой граф направил на неё одновременно лампу и пистолет. Свет выхватил из темноты лицо Греты Салливан, с растерянной улыбкой стоящей босиком на полу в самом центре оружейной комнаты.
7
Привидения, лягушачьи глаза и пекинесы
Больше всего на свете инспектор Уильям Шекспир ненавидел десять вещей:
1) усы
2) убийц
3) пекинесов
4) водить машину
5) удары в печень
6) пуговицы
7) мошенников
8) перьевые ручки
9) дантистов
10) когда его в четверть шестого утра будила машина, мчащаяся со скоростью сто километров в час, и он обнаруживал, что это не автомобиль грабителей, только что обчистивших банк, а полицейский патруль, направляющийся к месту преступления.
О котором ему, старшему инспектору, никто не потрудился доложить.
Шекспир вскочил с постели, натянул вчерашние брюки и рубашку и помчался вниз, страшно ругаясь.
В пабе на первом этаже никого не было. В воздухе всё ещё пахло тушёной курицей, но было пусто и тихо. Кухня открывалась в шесть.
Стараясь не обращать внимания на урчащий от голода живот, Шекспир толкнул плечом дверь и, выйдя на улицу, очутился прямо перед телегой с сеном, в которую был запряжён ослик-альбинос. Возница растянулся на сене и явно никуда не спешил.
С трудом сдерживая подкатившее к самому горлу раздражение, Шекспир обогнул телегу и побежал через площадь к полицейскому участку.
– Я инспектор Шекспир! – прогремел он, как торнадо ворвавшись в управление. – Какого чёрта здесь происходит?! Почему мне никто не позвонил?
В ответ он услышал лишь приглушённое блеяние.
Полицейский участок был так же тих и пуст, как паб, но казался гораздо менее популярным местом. Всюду лежала пыль толщиной с палец, а единственную пишущую машинку, судя по паутине, захватили пауки, превратив её в свою крепость. Стоящий в участке запах вызывал в памяти раздевалку спортзала: смесь пота, кожи боксёрских перчаток и спортивного инвентаря.
– Эй, я к вам обращаюсь! – прокричал Шекспир в пустоту. – Есть кто живой?!
Опять блеяние. Да что ж такое?!
Инспектор широкими шагами пересёк участок, прошёл мимо единственной камеры с толстыми железными прутьями, выкрашенными серой краской, и вышел на задний двор, где мирно и радостно жевала траву привязанная к колышку маленькая козочка.
– Глазам своим не верю.
Инспектор вернулся в здание и пролистал журнал происшествий, куда должно вноситься всё, что происходит в участке: жалобы, аресты, посетители… Но в Литтл Мосс это был лишь очередной обломок давнего кораблекрушения. Последняя запись была сделана ещё во время войны, 4 октября 1943 года, и содержала только одно слово: бомбардировки.
Казалось, в участке поддерживали в хорошем состоянии только шкаф с оружием и столик, на котором стоял наполовину наполненный кофейник. Последнее обстоятельство удивило инспектора особенно приятно. Только налив себе чашку доверху, он понял, что отвратительную коричневую жидкость приготовили дня три назад.
Что-то невообразимое. Всё говорило о том, что полицейский участок в Литтл Мосс закрыт уже много лет – или же в нём работают, не считаясь с законом и здравым смыслом. А полицейские? Они-то где? Отделение полиции нельзя оставлять без прикрытия. Какая-то охрана в здании должна быть!
Очевидно, произошло что-то ужасное. А Пеннингтон даже не потрудился сообщить шефу – к чему столько хлопот?
Инспектор осмотрел столы в надежде найти тот, за которым сидит сержант. Стол оказался за дверью с написанной (и исправленной) от руки табличкой:
Криспин Э. Пеннингтон
Сержант —> Сержант, исполняющий обязанности начальника полиции
Это был самый большой и просторный кабинет во всём участке, но и он не блистал чистотой. Один угол столешницы из красного дерева был потёрт и поцарапан. Вероятно, именно на него Пеннингтон обыкновенно водружал ноги. Остальная часть стола была завалена не представляющими никакой ценности бумагами: актами, протоколами, отчётами – обычной бюрократической напастью любого государственного учреждения. Кое-где, правда, бросались в глаза немногочисленные личные вещи: талисман в виде кроличьей лапки, видавший виды рожок для обуви, связка ключей. И фотография Пеннингтона с пекинесом на руках. Сержант улыбался в объектив с видом лучшего ученика в день выставления четвертных оценок.
Шекспир поморщился от отвращения. Но его ждало новое испытание. Среди всего этого хлама на ярко-синей бархатной подушке лежала перьевая ручка – заправленная чернилами, из чёрного блестящего пластика, с идеально чистым пером, в которое можно было смотреться как в зеркало.
Шекспир закрыл глаза. Вдох – выдох. Когда инспектор профессионально занимался борьбой, он делал это упражнение перед самыми жёсткими боями – и, глядя на стол исполняющего обязанности начальника полиции сержанта Пеннингтона, у которого была авторучка, собака пекинес и на редкость наглое выражение лица, решил сделать его и сейчас.
– Вы что-нибудь слышите?
– Ничегошеньки.
Стоя на коленях перед приоткрытой дверью своей спальни, Грета прислушивалась к тому, что происходило внизу. Позади неё стояла Трисси и делала то же самое.
Снизу доносился взволнованный рокот, разливающийся по вилле гулким эхом. Грета и Трисси поняли только, что на рассвете прибыли двое полицейских, которые застали графиню в припадке нервного криза, а графа – в необычайно приподнятом настроении и с пистолетом в руке.
– Дедушка злится на меня, – сказала Грета.
– Да нет, вы тут ни при чём, – мягко объяснила Трисси. – Он просто очень испугался.
И, к счастью, не выстрелил в тебя.
– Ну да, а наказал меня! Посадил в тюрьму без суда и следствия. Это нарушение Женевской конвенции!
Грета сама удивилась своим словам. Мисс Беннет очень бы ею гордилась.
– Это не наказание, – настаивала Трисси. – Просто полиции нужно провести расследование, а мы мешаем.
– Но я свидетель!
Трисси изменилась в лице:
– Что вы имеете в виду?
– Я всё видела.
Горничная тихо закрыла дверь и присела на корточки рядом с Гретой:
– И что же вы видели?
– Всё. Я проснулась, потому что сильно хотела пить. Наверное, надо было всё-таки выпить горячего шоколада на ночь. Ну так вот, я проснулась и пошла вниз. Я искала кухню и обнаружила, что не я одна не сплю в такое позднее время.