Время шло. Голос к Элис не возвращался. За каждым приемом пищи она съедала всего пару ложечек, как бы Брук ее ни уговаривала. От незаданных вопросов в теле совсем не осталось свободного места, и один пугал ее больше остальных.

Что она наделала?

Хотя она почти не ела, Брук еле успевала приносить новые кувшины со сладким соком и водой, но ни соку, ни воде не удавалось смыть вкус дыма и скорби.

Вскоре под глазами Элис залегли темно-фиолетовые круги цвета грозовых облаков. Медсестры дважды в день выводили ее на прогулки на солнце, но свет слепил глаза, и она выдерживала лишь пару минут. Снова пришла доктор Харрис и объяснила, что, если Элис не будет есть, ее станут кормить через трубочку. Элис было все равно: боль от незаданных вопросов была сильнее боли от любых трубок. Вопросы вытеснили из нее все чувства, кроме безразличия.

Как-то утром Брук вошла в палату, скрипя подошвами розовых резиновых тапочек. Глаза ее искрились, как летнее море. Она держала что-то в руках, спрятав это за спиной. Элис взглянула на нее со слабым интересом.

– Тут кое-что принесли, – улыбнулась Брук. – Это тебе. – Элис вскинула бровь. Брук изобразила барабанную дробь. – Та-да!

Она держала в руках коробку, перевязанную яркой веревочкой. Элис приподнялась и села на кровати. Ее охватило слабое любопытство.

– Нашла ее на посту утром, когда заступила на смену. Там была карточка, а на ней – твое имя. – Она положила коробку Элис на колени и подмигнула. Элис ощутила приятную тяжесть.

Она развязала бантик и открыла крышку. Внутри среди слоев папиросной бумаги лежали книги. Они лежали корешками вверх и напомнили ей цветы из маминого сада, тянувшиеся бутонами к солнцу. Она провела кончиками пальцев по тисненым буквам на корешках и ахнула, встретив знакомую надпись. Это была книга про селки, та самая, которую она взяла в библиотеке, когда пришла туда впервые. Ощутив внезапный прилив сил, Элис перевернула коробку. Книги высыпались на колени, она подхватила их, прижала их к груди. Пролистала, вдохнула запах старой бумаги и типографских чернил. Сказки о соленом море и манящих глубинах запорхали вокруг, призывая ее. Услышав, как скрипнули шлепанцы Брук по линолеуму за дверью палаты, Элис удивленно встрепенулась: она не слышала, как медсестра вышла.

Позже Брук молча прикатила столик на колесиках и установила столешницу над кроватью ^[6]. На столе были блюда всех цветов радуги. Стаканчик йогурта и фруктовый салат, сэндвич с сыром и салатом на хлебе со срезанными корочками и маленькая тарелочка хрустящего картофеля фри. Картошка лоснилась от масла и соли. Сбоку стояла коробочка с изюмом и миндалем и солодовое молоко в пакетике с соломинкой.

Элис посмотрела в глаза Брук и через секунду кивнула.

– Вот умница, – сказала Брук, зафиксировала колесики стола и вышла из комнаты.

Элис закрыла книгу про селки и пролистала другие. Выбрала одну, открыла, услышала, как хрустнул корешок, и вздрогнула от радости. Потянулась за треугольным сэндвичем, закрыла глаза, откусила кусок мягкого свежего хлеба. Элис и не помнила, когда в последний раз ела что-то настолько вкусное. Сливочный вкус соленого масла, островатый сыр, хрустящий салат, сладкая морковка и сочный помидор. Проснулся аппетит: она запихнула сэндвич в рот целиком, подхватывая выпавшие изо рта крошки и кусочки морковки.

Запив сэндвич солодовым молоком, она громко рыгнула, удовлетворенно улыбнулась и, чувствуя приятную сытость, вернулась к чтению. Хотя она точно никогда не читала эту книгу, сюжет почему-то был ей известен. Она провела пальцами по тисненой обложке. На ней была изображена красивая юная девушка, которая спала, держа в руках усеянную шипами розу.

На следующий день, почти дочитав «Спящую красавицу», Элис оторвалась от книги и увидела на пороге палаты Брук и доктора Харрис с двумя незнакомыми женщинами. Одна была в костюме и массивных квадратных очках, ее губы были накрашены яркой помадой. В руках она держала пухлую папку. Другая была одета в рубашку цвета хаки, застегнутую на все пуговицы, брюки того же цвета и добротные коричневые ботинки наподобие тех, что ее отец надевал на работу. В волосах виднелась седина. Когда она шевелилась, раздавался тихий звон колокольчиков: ее запястья были увешаны серебряными браслетами, которые бренчали, когда она взмахивала руками. Элис смотрела на нее, как завороженная.

Женщины вошли в палату. Элис уткнулась в книжку. Они подошли к кровати; Элис на них не смотрела. Тихо звякнули колокольчики.

– Элис, – проговорила Брук. Ее голос срывался. Элис не понимала, почему в ее глазах слезы.

Женщина в костюме выступила вперед.

– Элис, мы хотим тебя кое с кем познакомить.

Элис смотрела в книгу. Спящая красавица вот-вот должна была пробудиться, познав настоящую любовь. Когда женщина в костюме заговорила снова, она повысила голос, словно решила, что Элис туговата на ухо:

– Элис, это твоя бабушка. Ее зовут Джун. Она приехала забрать тебя домой.

Брук усадила Элис в инвалидное кресло, провезла по больничному коридору и вывезла на яркий утренний свет. Чуть раньше она вышла из палаты, оставив Элис наедине с женщиной в костюме, доктором Харрис и Джун. Джун таращилась на Элис и переминалась с ноги на ногу. Элис прочла достаточно книжек про бабушек и видела, что Джун в ее рабочей одежде и уродливых полуботинках на бабушку совсем не похожа и ведет себя не так, как положено бабушкам. Хотя ее браслеты бренчали не переставая, она не произнесла почти ни слова, даже когда женщина сказала, что это Джун прислала Элис посылку с книгами. Доктор Харрис сказала, что Элис передают Джун на по-печенье. Они с женщиной в костюме произнесли это слово раз двадцать. По-печенье. По-печенье. Элис слышала это слово и представляла печенье. Но Джун не была похожа на бабушку, которая печет печенье. Элис ни у кого не видела таких отстраненных глаз, далеких, как горизонт с размытой границей между небом и морем.

Джун ждала их в старом фермерском грузовике на стоянке для посетителей больницы. Рядом с ней в кабине сидела громадная собака, которая дышала, высунув язык. Из открытых окон лилась классическая музыка. Заметив Брук и Элис, собака вскочила, залаяла и заняла всю кабину. Джун завела мотор, сделала музыку тише и отпихнула собаку.

– Гарри! – прикрикнула она, пытаясь успокоить пса. – Извини, – бросила она Элис, засуетилась и вышла из кабины.

Гарри по-прежнему лаял. Элис машинально подняла ладонь и подала псу сигнал – «тихо». Но то был Гарри, не Тоби. Он не отреагировал, и Элис поняла свою ошибку и чуть не заплакала.

– О нет, – воскликнула Джун, неверно истолковав выражение ее лица. – Ты не бойся его, потому что он такой большой! Бульмастифы очень добрые. – Она присела на корточки у ее кресла. Элис на нее не смотрела. – У Гарри есть суперсила, знаешь. Он помогает тем, кто грустит. – Джун так и сидела на корточках и ждала. Не обращая на нее внимания, Элис сцепила на коленях руки, теребила пальцы.

– Давай поможем тебе сесть в грузовик, Элис, – сказала Брук.

Джун отошла в сторону, а Брук помогла Элис встать и забраться на пассажирское сиденье. Гарри подпрыгнул и сел рядом. Пахло от него по-другому, сладостью и землей, а не так, как от Тоби – тот пах соленой мокрой собакой. И шерсть у него была совсем не длинная и не пушистая: в нее нельзя было запустить пальцы.

Брук наклонилась к ее окну. Гарри взглянул на нее и радостно задышал, высунув язык. Элис закусила нижнюю губу.

– Веди себя хорошо. Элис. – Брук ласково коснулась ее щеки и резко повернулась к грузовику спиной. Подошла к Джун, стоявшей неподалеку, и они тихо о чем-то заговорили. Элис ждала, что Брук обернется, подойдет к грузовику в своих туфлях на резиновой подошве и скажет, что ошиблась, Элис не надо никуда ехать. Брук отвезет ее домой, где ее будет ждать ее стол и мамин сад; там, на берегу среди ракушек морских гребешков и крабов с голубой спинкой, к Элис вернется голос, и она закричит, а на крик явится ее семья. Элис ждала, что Брук обернется. Верила, что это вот-вот произойдет. Брук была ее подругой. Она никогда не позволила бы ей уехать с незнакомой бабушкой. Даже если та согласилась взять ее на по-печенье.

Элис пристально на них смотрела. Джун коснулась плеча Брук, и та сделала ответный жест. Наверное, успокаивала ее и объясняла, что произошла большая ошибка и Элис никуда не поедет. Брук передала Джун сумку с вещами Элис – впрочем, кроме книг, у нее ничего не было, – и повернулась к грузовику.

– Будь хорошей девочкой, – прочитала Элис по ее губам, подняла руку и помахала. Еще некоторое время Брук стояла у входа с пустой инвалидной коляской. А потом развернула коляску к автоматическим дверям и вошла, и двери за ней закрылись.

У Элис закружилась голова, точно с уходом Брук из ее тела утекла вся кровь. Она бросила ее с этой незнакомой бабушкой. Элис потерла глаза, прогоняя слезы, но это было бесполезно. Она ошибалась, думая, что слезы исчезли, как голос. Не исчезли: они струились по щекам, как вода из сломанного крана. Джун подошла к кабине с пассажирской стороны и встала, свесив руки по бокам, словно не зная, что делать. Через несколько секунд открыла дверь, убрала сумку Элис за сиденье и тихонько захлопнула дверь. Обошла грузовик, села на водительское место и завела мотор. Некоторое время они сидели в тишине. Молчал даже Гарри, пес-великан.

– Ну что, Элис, поехали домой, – сказала Джун и включила передачу. – Путь неблизкий.

Они вырулили со стоянки. От усталости у Элис слипались глаза. Все болело. Гарри несколько раз пытался обнюхать ее ногу, но она оттолкнула его морду, повернулась спиной к обоим своим спутникам и закрыла глаза, чтобы не видеть свой новый мир.

Брук нажала кнопку вызова, порылась в сумочке и наконец нашла пачку сигарет, которую берегла на экстренный случай. Сжала пачку в кулаке. Когда послышался сигнал и открылись двери лифта, Брук зашла в кабину и со всей силы вдавила кнопку нужного этажа. Она снова вспомнила, как озарилось лицо Элис при виде коробки с книгами, как засияли ее глаза; только ради этого стоило соврать, откуда взялись эти книги. Элис теперь с бабушкой. Больше всего ей нужна семья.

За всю свою жизнь Брук ни разу не видела беды подобной той, что обрушилась на Хартов. По словам полицейских, в Хартов разом ударили все молнии: сухая гроза; ребенок, оставшийся наедине со спичками; отец, регулярно избивавший жену и дочь. Пока полицейские объясняли Джун, что произошло, Брук стояла рядом и все слышала. Клем Харт избил дочь до беспамятства в ее комнате, потом увидел, что начался пожар, и вытащил девочку на улицу, а сам бросился в дом спасать Агнес. Когда приехали пожарная бригада и скорая, Агнес уже не удалось реанимировать; вскоре умер и Клем, надышавшийся дымом. Когда дошло до этой части рассказа, лицо Джун позеленело, Брук вмешалась и предложила сделать перерыв.

Лифт опустился на парковку; двери открылись с жизнерадостным сигналом, от которого Брук стало тошно. Она несколько раз глубоко вздохнула, крепясь, чтобы не сорваться и не закурить. Бедная Агнес. Ей было всего двадцать шесть лет, и она так боялась мужа, что составила завещание, назначив своим детям опекунов. Второй ее ребенок никогда не узнает родную мать. Подумав о несчастном мальчике, которого достали из умирающего избитого тела Агнес, Брук схватилась за живот и проглотила подступившую к горлу желчь. Что за муж поступает так со своей беременной женой, с маленькой дочерью, с нерожденным сыном? Что станется с Элис, девочкой, выжившей при пожаре?

Брук снова как наяву увидела Элис, избитую и надышавшуюся дымом. Она выбросила сигареты и зажигалку в мусорку, села в машину и выехала со стоянки, скрипнув шинами по бетону и вытесняя из мыслей опустевшую палату Элис.