В статье, опубликованной от имемни Хвастовского, я написал о том, какое светлое будущее может ждать Екатеринославскую губернию, если губернатор Фабр будет оставаться на своем посту. Был кратко изложен план развития торговли, производств, планируемое увеличение доходности всей губернии. Это всё звучало красиво и могло бы иметь колоссальное воздействие на умы всех жителей региона, если бы система была капиталистической, с элементами демократии.

Вместе с тем, я понимал, что специфика нынешнего времени такова, что к успехам губернии и к её доходности жители относятся невнимательно. Будто бы это всё их не касается. Простой народ будет думать, что у господ появится больше денег, что больше налога будет уходить в Петербург, а в самой губернии, в лучшем случае, будут строиться лишь здания и сооружения.

Но я сделал акцент на том, что планируется постройка многих социальных объектов. Так, в городе должны были появиться две больницы, где будут отделения для взрослого населения губернии, и они будут являться внесословными, а будет и отделение детское. Я намеренно не писал, что и в том, и другом случае без платных услуг обойтись просто невозможно. Еще пока было неясно, смогу ли я взять на себя финансирование медицинского обеспечения в Екатеринославской губернии. По существующему своему финансовому благосостоянию я этого сделать не могу. Ну и администрация вряд ли потянет такие расходы.

Но на то он и пиар, когда нужно писать обо всем хорошем, не упоминая большую часть плохого. Такой подход меня коробил, никогда, честно сказать, мне не нравился, очень хотелось быть честным во всем. Но чего только ни сделаешь, чтобы сорвать планы своим недругам, хоть бы и коврик дерьмом обмазать – уже радостно на душе.

В той же статье говорилось и о том, что в Екатеринославе будет обязательно построен свой театр, где предполагается постановка музыкальных произведений. По моей задумке, это будет не опера, а, скорее, оперетта, которая в Европе только-только начинает своё триумфальное шествие. Я взялся за это и для себя. Еще одна площадка для выступлений Миловидова и звучания «моих» песен не помешала бы.

Делался акцент в статье и на том, что малоимущим слоям населения будет оказываться помощь, и что все эти предприятия, которые планируется построить, – это возможность для любого человека, правда, только свободного, иметь достойный заработок и стабильность.

И всё было разукрашено красивыми, но простыми, доступными для всех словами, наполнено пафосом. Общий смысл статьи был в том, что губернатор Екатеринославской губернии Андрей Яковлевич Фабр выступает за всё хорошее и против всего плохого.

Я не мог создавать свой образ человека, который станет изменять губернию к лучшему, но вот поддержать Фабра, сейчас, по сути, находящегося под домашним арестом, был обязан. И без того Андрея Яковлевича уважали, теперь же должны буквально любить. Соответственно, если на губернатора кто-то, тем более извне, будет давить, то он становится врагом для екатеринославцев.

Дмитрий Иванович Климов, возжелавший стать губернатором и свято веривший в то, что его покровители из Третьего Отделения этому поспособствуют, а так же и сами жандармы – все они допустили ошибку. Им нужно было бы официально отстранить Фабра, пусть и по сфабрикованному делу. Что стоило, например подговорить того же Климова, Жебокрицкого или еще кого, чтобы они дали показания: мол, губернатор говорил крамольные речи, восхвалял декабристов и возмущался тиранией Николая. Вот тогда можно отстранять, а еще и показывать всем, что не только Министерство Внутренних Дел умеет выжигать крамолу из русского общества.

Но они занялись силовым ограничением дееспособности губернатора. Теперь становится очевидным, что жандармам приходится либо топорно действовать, либо вовсе отступиться. Ведь доказательства того, что именно Фабр стоял во главе той преступной пирамиды, которая существовала Екатеринославской губернии, просто нет. А я отказывался давать им хоть какие-то документы.

Нужно было им в таком случае что-то делать и со мной, причём очень быстро. Если я уже знал, что от князя Воронцова прибыли люди, и они начали допытываться о происходящем губернии, то это должны были знать все заинтересованные стороны. Так что очень быстро был организован суд, а мне удалось даже узнать, что уже готово судебное решение. и я назначен виновным в убийстве Кулагина, точнее – заказчиком преступления.

– Слушается дело об убийстве вице-губернатора Екатеринославской губернии господина Кулагина, – несмело, пряча глаза, провозгласил земский исправник Горюнов.

На скамье подсудимых сидел я. Ещё никаких обвинений не было выдвинуто, однако ни для кого не было секретом, что именно должно произойти. И самое в этом деле печальное, что к этому суду я подготовился куда как в меньшей степени, просто не успел, да и эффекта от моей публицистики было недостаточно. Хотя некоторые козыри у меня были, даже весьма интересные.

Вот и проверим.

Всё зависело от того, какие свидетельские показания даст главный полицмейстер губернии. Федора Ивановича Марницкого, несмотря на то, что он был явно связан со мной, жандармы не тронули, да и он теперь всячески дистанцировался от меня и даже проявлял угодливость по отношению к Климову. Успела прийти бумага с подписью министра внутренних дел, что кандидатураего утверждается. Вот только что это значит для меня? У нас был с ним краткий разговор, но…

Вообще складывалось впечатление, что большая часть внутренней политики в Российской империи начинала крутиться вокруг Екатеринославской губернии. Вот откуда здесь мог взяться министр внутренних дел Лев Алексеевич Перовский? Пусть он не в Екатеринославе, а в Киеве, однако же близко к месту, где разворачиваются нешуточные такие внутриполитические баталии. Значит, и эта сила наблюдает, что именно происходит. Эх, стратеги! Лучше бы прекратили этот беспредел, а дали работать. Слишком много нужно успеть за ближайшие пять лет – да куда там, уже меньше.

– Господин Шабарин, вы признаёте за собой вину, что подвигли господина Зарипова убить вашего обидчика господина Кулагина? – спрашивал Дмитрий Иванович Климов.

Это уже было нарушением протокола, так как Климов не мог ни давить на суд, ни принимать в нем участие – кроме как свидетелем, которому другие люди задавали бы вопросы.

– Ни в коем случае! Более того, и обвиняю вас, господин Климов, что вы преднамеренно искажаете обстоятельства дела, занимаетесь подлогом документов, нарушаете закон. Вас тут не должно быть, – сказал я, а кто-то из присутствующих даже захлопал в ладоши.

Более пятнадцати человек пришли поглазеть на этот спектакль.

Пока Климов пребывал в негодовании, словно индюк, надувая щеки, я мог бы сказать ещё и другое: он и вовсе здесь не должен присутствовать, так как его кандидатура ещё никаким образом не согласована, и Климов является просто сторонним человеком.

Если бы нынешним людям было понятно определение «рейдерский захват», то именно так я теперь мог бы охарактеризовать то, что творится в губернии. По сути, всё так и было. Я теперь шёл ва-банк, то же самое делал и Климов. Ведь он рисковал абсолютно всем: и собственной репутацией, и честью, и статусом, и положением. Не будь дураками, жандармерия стояла бы только лишь в сторонке, стараясь дёргать за ниточки своих кукол. Арлекина-Климова.

– Господин губернский полицмейстер, – Климов обратился к Марницкому. – Прикажите вывести из зала суда всех посторонних лиц!

Вот он – момент истины! Если Фёдор Иванович Марницкий окажется всё-таки не на моей стороне, несмотря на то, что я писал ему ещё и в письме, переданном после встречи, то придётся намного хуже. Я уже почти не сомневался, что всё сегодня кончится моим арестом отправкой по этапу. Кому за меня заступаться? Просто после этого у одной политической силы, Третьего отделения, станет чуть-чуть слабее договорная позиция. Не более того. И никто не будет меня возвращать даже с каторги, если я и вовсе до неё доберусь. На месте моих обидчиков я бы сочинил что-то вроде расстрела при попытке к бегству.

– Господин Хвастовский, госпожа Шварцберг и другие – это свидетели по делу. Так что, увы, они должны оставаться, – сказал Марницкий, при этом выдерживая строгий взгляд Климова.

А неплохо! Фёдор Иванович не отказался от того, чтобы оставаться в моих друзьях, при этом, сказал всё так, что это ещё можно повернуть и иначе. Марницкий не назвал весь этот суд судилищем, не призвал никого перестать оскорблять правосудие, обвиняя голословно. Он даже не возмутился тем, что тут командует Климов.

Я в этом Марницкого не осуждаю. Даже для меня, уже достаточно прожжённого человека, который имеет на руках некоторые козыри – и то до конца не было понятно, на что именно рассчитывали жандармы. Когда люди действуют вот так: открыто, решительно, всегда думаешь, что у них-то наверняка хватает козырей в рукаве.

Третье Отделение сильно поспешило назвать меня преступником и перекрутить дело об убийстве вице-губернатора таким образом, что в убийцах всё-таки был я. Вернее, выставили заказчиком убийства, так как Зарипов вину свою ранее признал, и вот от этих обвинений как раз-таки он не отказывался. Нет, заново волокитой с допросами и доказательствами они заниматься не хотели И в газете уже было написано признание Зарипова.

– Должен ли суд заслушать все свидетельские показания? Ознакомиться со всеми бумагами, что могут быть причастны к обвинению? – спросил я.

Горюнов посмотрел на Климова, после боязливо кивнул головой в согласии.

– Да, мы ознакомимся, – нерешительно сказал земский исправник.

– Тогда прошу суд приобщить к делу показания убийцы Зарипова, кои были даны ещё до того, как на следствие и на суд началось давление со стороны господина Климова, – сказал я, передавая им признательные показания Зарипова.

Нет, эти бумаги не были подделкой. Просто, когда велось следствие, едва разоблачив коварный план предателя, Лавра Петровича Зарипова, я решил, что признание должно быть написано рукой Зарипова – и не в одном экземпляре. Как минимум, я хотел пополнить свой архив с документами и такими бумагами.

– Но у нас есть показания господина Зарипова, что он убил Кулагина, следуя именно вашему приказу, во имя спасения своей супруги и детей! – дрожащим голосом сказал Горюнов.

Вот нельзя, нельзя нельзя ставить слабохарактерных людей на ответственные должности. Вчера земский исправник пел дифирамбы мне, клялся в верности и чуть ли не в любви, сегодня он уже против меня. Как резко изменилось поведение Горюнова!

– Что же касается того, что я взял в заложники семью Зарипова, то убийца, видимо, забыл о том, как я давал расписку заботиться о его семье. У меня имеется расписка о получении женой Зарипова пятисот рублей в помощь от меня, – сообщил я, собираясь передать ещё один документ в руки судьи. – Это было сделано после просьбы Зарипова не мстить его семье – чего я и не собирался делать. Да и чего я говорю, если при этом моменте, вы, господин Климов, находились. Напрягите память, или… Совесть.

Установилась пауза. Я же, улучив момент, когда Климов подошёл Горюнову и что-то начал шептать ему и ещё двоим статистам, что заседали рядом с земским исправником, подмигнул Марницкому. Кивок главного полицмейстера Екатеринославской губернии в ответ, с одной стороны, снял моё недоверие к Федору Ивановичу. С другой же –заставил напрячься.

– Господин Хвастовский, как представитель газеты, которая, видимо, единственная осталась верной Царю и Отечеству и не запятнала себя бесчестием, напишите, что я обвиняю господина Климова в преступных деяниях против губернатора Екатеринославской губернии. Я призываю Третье отделение дать свою оценку действиям господина Климова. Я призываю вспомнить о чести и достоинстве и сообщаю: моё послание было отправлено господину Председателю Государственного Совета Александру Ивановичу Чернышову. Отправил я и нашему государю заявление о том, что творится здесь. Это судилище, это наглый и бесчестный поклёп на меня, а через меня – на губернатора, которого держат взаперти по воле узурпатора Климова! – кричал я, при этом предвкушая дальнейшее развитие событий.

– Замолчите! Все доказательства говорят, что вы убийца! Что вам была выгодна смерть Кулагина – и вы этой гибели добились! Остальное – пустые слова, – кричал Климов.