Правая кисть ныла, а на вене назревал ушиб. Тряся рукой точно градусником, я прошёл в начало автобуса… наклонил голову, всматриваясь в зелень. Всё же это были не совсем тропики. Много растений были мне знакомы… может, это Сочи?

Пока я раздумывал об этом, в салон залетела бабочка. Вспорхнув от плеча к плечу, она наконец уселась мне на макушку. Я застыл, боясь её спугнуть. Выпрямился. Посмотрел в зеркало заднего вида на себя со стороны.

Раскрыв крылья – цвета дубовой ветки с узорами, напоминающими хищный взгляд птицы, – она приковала к себе мой заворожённый взгляд. Я смотрел на её булавочного вида усики. На глазки, как две чёрные икринки. И чем дольше я на неё смотрел, тем меньше чувствовал боль в теле – как будто она вытягивала из меня увечья, которые я сам себе нанёс. Но было что-то ещё. Мне стало спокойнее. Легче. Нервозность, раздражительность таяли на глазах.

А затем бабочка просто вспорхнула и – через дверь – улетела. Куда там улетают все бабочки?.. Домой? В семью? На ужин к птицам?

Держась за поручень, я медленно спустился. И как только коснулся ногой грунтовой дороги, ахнул, выдав из себя:

– Оу, чёрт…

Глава 8

Дайте детям в руки новенькие фломастеры – и вы поймёте, о чём я.

Яркий цвет будоражил воображение, никаких тёмных полутонов. Всё ярко, зелено, живо… Знаете, это как настройка телевизора. У вас в руках пульт, и вы выкручиваете уровень яркости и контрастности. Так и этот лес – кто-то выкрутил всё на максимум. Он сиял. Лес с оленёнком Бэмби по сравнению с ним – как ткань, прошедшая интенсивную стирку из разноцветных вещей: выцвел. На этот раз старина Дисней не жалел красок – облюбовал каждый кустик.

А пахло-то как… Принюхиваясь, я облизнул верхнюю губу. Этим запахом можно было упиваться. Как если бы сделали молочный коктейль из трав, лепестков, почек… эм, только без молока.

Из-за задней части автобуса вышел водитель. Подойдя к колесу, он сел на корточки и принялся проверять покрышку.

От разгорячённого металла капота раздавалось потрескивание, отдалённо напоминающее хлопки-щелчки разогреваемого попкорна.

– Послушайте… эээ… как вас зовут?

Он, не поднимая головы, ответил:

– Просто водитель.

Я завёл руку за шею. Просто водитель?..

Встав с корточек, он подошёл к следующему колесу и повторил процедуру.

Я, не зная, куда себя деть, пошёл за ним. От металлического корпуса исходил жар. Хоть мы стояли в тени дерева, я чувствовал, как ветер гоняет раскалённый воздух.

– А что вы делаете?

– Отвечаю на электронную почту.

Шутник. Я решил обойти автобус с другой стороны и, когда прошёл около лобового стекла, замер.

Стекло было идеально чистым, ни одного размазанного жучка. Это довольно странно – я знаю, что происходит с лобовым, когда едешь по межгороду. Леопардовый окрас золотисто-жёлтых внутренностей насекомых, истерзанных дворниками… но здесь – всё чистенько.

– Эй, доходяга, подай ко мне воду.

Я выглянул со стороны капота:

– А?

– Воду, говорю, – не отлипая от колеса, он тыкал пальцем в сторону кабины.

Ладно… воду так воду.

Зайдя в автобус, я осмотрел сиденье водителя и нашёл в подстаканнике серебристую бутылку, напоминающую гильзу. Взяв её в руку, я по весу понял, что внутри жидкость, и вышел с ней.

– Она?

Он, не отрываясь, поднял руку с раскрытой ладонью.

Я отвинтил крышку и подал бутылку. А дальше наблюдал, как он зачем-то наливает воду на серебристый отражающий колпак.

Вода полилась… нет, зазмеилась зигзагами.

Я прищурился. Это напоминало… а чёрт его знает, что напоминало – я не эзотерик, шаманизм мне побоку, могу лишь сравнить это со змеёй – вот я и придумал такое слово: зазмеилась. Неплохо, да?

Проведя тыльной стороной ладони по колпаку, водитель стряхнул капли и наконец встал. Вытянув руки, он попросил налить сверху и стал их ополаскивать. Стряхнув капли несколько раз, он взял бутыль и пошёл в кабину.

Я остался стоять. Может ну его?.. Дать дёру? Пробраться сквозь джунгли и броситься наутёк?..

Чёрт, мне бы не помешали навыки молодых бойскаутов или выживальщиков, но всё, что я умел – это имитировать рёв медведя, когда выпью два литра пива.

– Не делай этого, – бросил водитель, скрывшись в салоне.

Заурчал мотор. Я посмотрел через плечо. Сглотнул нерешительность. Кадык заёрзал, всё никак не сглатывая поднимающийся из глубин желудочный сок.

Пора было решать… первая развилка.

Глава 9

Сейчас, вспоминая тот момент, я понимаю – он стал судьбоносным.

Что-что? Слышу неодобрительное: «Клюква-банально-джинса». Да что вы говорите, господа читатели? Судьбоносно – значит судьбоносно. Это слово на своём месте. Сейчас я вам всё покажу.

Подул ветер, и вместе с этим ветром было что-то ещё – невидимое глазу. Обычно в литературе давно мёртвых писателей это описывают как могильный шёпот.

И я вам говорю – это оно. Тот самый шёпот. Ветер погнал листья по гравийке рядом с автобусом, а затем заполз на меня и проник под кожу.

Вам этого мало, чтобы понять: «Да, чёрт возьми, это судьбоносный момент»?!

Мурашки уже тут как тут – они вышли на митинг и встали пупырышками вдоль всей кожи рук, ног, и – если хотите – паха.

Я подошёл к морде автобуса, поставил левую ногу на ступень и уже перенёс вес тела, как уловил тот самый шёпот, о котором твердили те классики.

Я поднялся в салон, дверь за спиной захлопнулась, и мы тронулись.

На ходу, придерживаясь за поручни, я прошёл и уселся на ближайшее сиденье – обшивка, нагретая солнечными лучами, как грелка, обожгла задницу.

Перекатываясь с одной булки на другую, я разглядывал водителя… Пожалуй, настал тот момент, когда можно добавить описательных деталей, ага?

Вы меня возненавидите за это, так как для вас образ водителя уже сформировался, а тут я набрасываю штрихи, как пьяный художник, второпях подошедший к чужому холсту. Ну, извиняйте… Я ещё не раз подействую вам на нервы – поездочка у нас та ещё заноза в заднице.

Итак… Волосы у него были с лёгкой залысиной, но, знаете, такой, которую ещё можно скрыть зачёсом. Седина на висках сильно бросалась в глаза на фоне чёрных, словно измазанных гуталином, прядей.

В его крови чувствовались кавказские нотки. Как я это понял?.. Ну, нос – знаете, больше, чем у нас, славян. С горбинкой, как говорится. Лоб был мощный, как противень в печи. Морщины тоже были на месте и выглядели скорее украшением, чем попыткой старости взять своё.

Он был человеком из плоти и крови. С таким дамочки, потерявшие надежду найти своего принца (с конём или без), готовы завертеть шуры-муры.

За широким плечами они, возможно, чувствуют себя в безопасности, а взгляд… да, этот взгляд выражал зрелость повидавшего мир человека.

– Закончил?

Я два раза моргнул.

– С чем?

– Описывать меня.

Мы встретились с ним взглядом в зеркале заднего вида.

– У меня нет кавказской крови. Мой отец был греком.

– Это объясняет ваш нос, но не объясняет, как вы читаете мои мысли, – я как можно спокойнее сказал эту фразу, но внутренние органы сжались, как писюн под ледяным душем.

– У нас долгое путешествие. Обо всём по порядку. Не забегай вперёд.

Я ждал, когда он продолжит, но водила крепко схватился за руль и продолжил вести нас куда-то по серпантину.

– Так… эээ… какой порядок?

– Для начала не отходи от автобуса, если не хочешь потерять себя.

Оу… потерять себя… ну надо же…

– Это что-то из Юнга или Фрейда? Потерять себя? Я себя ещё не находил, так что мне не страшно.

– Давай-ка не умничай. Ты всё равно ничего не читал из трудов Юнга и Фрейда, – подмигивает. – Если тебе понятней язык образов, то представь, что ты в Тихом океане, а автобус – твой спасательный круг. Что будет, если ты посреди океана отбросишь круг и поплывёшь?

Я представил зубастых акул, кружащих вокруг меня… и представил я себе это хорошо… вплоть до плавников, прорезающих тёмную, как ткань, гладь воды. Плавники кружат и кружат, сужаясь к центру, а я барахтаюсь, оглядываясь по сторонам, солёная вода от брызг заливается в рот, глаза… и… я вижу, как погрызанный плавник устремляется на меня…

– Хватит. Не увлекайся. Просто не отходи от автобуса, и всё will be okay.

Я кивнул, до конца не веря этому полугреку.

– В нашей поездочке до замечательных краёв Тартаров будут встречаться другие пассажиры. Зачем и для чего они появляются – ты узнаешь сам. А пока посмотри вперёд.

Я прижался животом к поручню, всматриваясь… в странную картину: возле дороги стояла остановка, скорее напоминающая развалюху из веток и палок. Возле этой «остановки» бегал парень, а его преследовал здоровенный разъярённый петух.

Водитель сбавил ход… медленно подкатился… дверь открылась, и я услышал знакомый из детства голос… это был он…

Моя память выплюнула наружу все те унизительные события, которые я хотел забыть. Я вжался в сиденье… наблюдая, как петух, размахивая крыльями, налетает на бедного мальчишку.

Наконец, он вбежал в автобус, и петушара врезался в закрытые двери.

– За-за-за-здравствуйте… – заикаясь, сказал мальчик водителю и уселся рядом со мной.

Глава 10

Моё удивление не выразить многоточием. То есть так… Разве что три отступа до следующего абзаца хоть как-то покажут, что я испытал.

.

.

.

Взъерошенный кареглазый мальчишка в однотонном сиреневом костюме из шорт и майки плюхнулся рядом со мной. От его тела исходило тепло, он пах боем с петухом, а на плече осталось длиннющее перо. Другими словами – сидел Зеня собственной персоной.

Зеней прозвали его старшие пацаны, и кличка прилипла не хуже жвачки, вмазанной под школьную парту.

На вид Зене было лет девять, и он совершенно не обращал на меня внимания – я стал для него видом из окна. Вроде есть – и в то же время нету.

– Куда собрался, малыш? – спросил водитель.

Зеня, как раньше, облизнул губы:

– Да вот еду даааа-даааааамой.

– Давно тебя не видел.

– Дела, – одним слогом выговорил он.

С произнесением коротких слов Зеня кое-как справлялся, но стоило подступить к предложениям и словам побольше – начинались все эти «АааААа».

Да уж… Он ничуть не изменился с последнего раза – эта манера перебирать ткань на шортах и вытягивание шеи, когда он отвечал на вопрос.

– Расскажешь? – водитель обернулся в кресле и, казалось, пригвоздил меня взглядом к спинке.

– Да чё рааааААасказывать… Сидел с пааААцанами… В карты ИииИИиграл.

– Подкидного?

– Ага.

– И как всё прошло?

Зеня дёрнул плечами… получилось как-то неестественно. Дотронувшись до носа, он отвернулся к окну – в ту сторону, где как раз сидел я.

Я ошарашенно разглядывал сетчатку его глаз, его подбородок, который еле заметно подрагивал.

– Сынок, рассказывай.

Дёрнув шеей, он сложил одну ногу на другую:

– Нечего раааасссказывать. Проигрался в пууУух и прааах.

– А дальше что?

Сжав губы, Зеня на моих глазах покраснел.

– Выкладывай.

– Каааарты все потееееерял.

– Потерял? – вскинул бровь водитель.

Зеня выдохнул:

– Заааабрали.

– А можно я посмотрю?

Зеня кивнул – сначала один раз нерешительно, второй – резко.

На лобовом стекле всплыл экран – один большой, где всё прекрасно просматривалось. Я вспомнил этот день, как вчера…

По щербатому асфальту перекатывался тополиный пух. Пух был везде, покрывая скатертью каждый участок двора. На верёвках, приколотыми прищепками, развевалось хлопковое постельное бельё. Пахло порошком. Пахло пирожками из открытой форточки первого этажа. Пахло детством.

Мы, мальчишки – группкой из десяти человек, – в тени тополя сидели вокруг сколоченного из досок и ящика стола. В центр стола, укрытого клеёнкой, падали карты. Шмяк… шмяк… шмяк… Сдавали. Брали карты. Детские пальцы с грязью под ногтями тянулись к колоде.