Он положил перед собой сверток. В нём была простая белая сорочка и тёмные брюки. Ничего изысканного – одежда раба, не гостя. Рядом – бутылка воды и кусок хлеба. Не еда – подачка.

– Зачем? – мой голос прозвучал хрипло, как старая пластинка. – Зачем всё это?

– Ты здесь не для вопросов, девочка, – женщина по имени Кайра сделала шаг вперёд, и что-то в её движении заставило меня инстинктивно сжаться. Она была не просто агрессивна – она была опасна той особой опасностью, что исходит от существ, наслаждающихся чужой болью. – Ты здесь, потому что твоя кровь принадлежит нам. Твой клан убивал наших веками. А теперь пришёл наш черёд.

Я видела, как что-то мелькнуло в её глазах – на долю секунды они стали золотыми, нечеловеческими, и клыки удлинились. Не полное превращение – предупреждение.

– Достаточно, Кайра, – резко сказал Николо. – Ты забываешься. Только Ромео решает, что с ней делать.

Кайра отступила, но в её взгляде плескалась ненависть. Я поняла, что она ждёт – ждёт момента, когда сможет разорвать меня на части. И лишь приказ её альфы удерживает её от этого.

– Переоденься, – Николо положил сверток рядом со мной. – У тебя пять минут. Потом я вернусь.

Они вышли, оставив дверь приоткрытой – не из уважения к приватности, а чтобы я знала: бежать некуда. И как бы в подтверждение этой мысли, я услышала тяжёлые шаги – кто-то встал на страже.

Руки дрожали, когда я развернула сверток. Сорочка была простой, но чистой. После дней в изорванном свадебном платье даже это казалось роскошью. Я переоделась, обливаясь слезами стыда. Моё тело было покрыто синяками, следами чужих пальцев, тёмными метками насилия. Каждое движение отзывалось болью – не только физической. Болью унижения, страха, потери.

Когда Николо вернулся, я стояла, обхватив себя руками, будто пытаясь удержаться от распада на части. Старый волк – теперь я знала, что они не люди, а оборотни – окинул меня оценивающим взглядом и кивнул:

– Следуй правилам, и, возможно, выживешь, – сказал он почти с сочувствием. – Первое: не говори, пока к тебе не обратятся. Второе: никогда не смотри в глаза доминантным членам стаи. Третье: ты здесь никто – ниже последнего омеги. Помни это.

Он достал из кармана ошейник – тонкий, но прочный, с выгравированной на нём руной. Я отшатнулась, но цепь натянулась, и я едва не упала.

– Это не обсуждается, – отрезал он. – Ошейник или смерть. Выбирай.

Я опустила голову, позволяя ему надеть это унизительное украшение. Металл был холодным, как приговор. Николо защёлкнул замок и отступил.

– Теперь ты официально собственность Ромео Мортеллиса, – сказал он. – А теперь запомни главное правило: только он может касаться тебя. Только он может говорить с тобой. Только он решает, живёшь ты или умираешь. Нарушишь – и даже я не смогу тебя защитить.

– Почему вы делаете это? – прошептала я, не в силах сдержаться. – Я никогда не причиняла вам вреда. Я даже не знала о вас до…

Удар пришёлся по щеке – не сильный, но унизительный. Глаза Николо сверкнули золотом.

– Правило первое, – напомнил он. – Не говори, пока не спросят. И не лги. Ты Веласкес. Этого достаточно.

Я сжала зубы, чувствуя, как внутри поднимается волна гнева – последний оплот моего достоинства. Но гнев здесь – роскошь для тех, у кого есть клыки. У меня их не было.

– Ромео ждёт тебя, – сказал Николо, отстёгивая цепь от кольца в стене, но оставляя её на моей ноге. – Идём. И молись своим богам, чтобы он был сегодня в хорошем настроении.

Он потянул за цепь, как за поводок, и мне ничего не оставалось, кроме как последовать за ним, спотыкаясь на подгибающихся ногах. Мы поднялись по каменным ступеням, каждая из которых была как ступенька эшафота. Холод подвала сменился теплом верхних помещений, но в моей душе становилось всё холоднее.

Я впервые увидела логово оборотней при свете дня. Старинный особняк, похожий на крепость из камня и дерева. Огромные окна, тяжёлая мебель, головы убитых животных на стенах. И повсюду – члены клана Мортеллис.

Они смотрели на меня, когда мы проходили мимо. В их глазах я видела всё: презрение, любопытство, голод, ненависть. Никто не проявлял сочувствия. Для них я была просто мясом, которое почему-то ещё не съели.

Я заметила иерархию сразу – по тому, как они расступались перед Николо, как одни склоняли головы, а другие лишь слегка кивали. Беты стояли прямо, с гордо поднятой головой, но не смели смотреть прямо в глаза Николо. Омеги жались к стенам, опустив взгляд, словно боясь привлечь внимание.

И над всем этим незримо витал он – Ромео Мортеллис, альфа над альфами, чьё присутствие ощущалось даже там, где его не было. Я чувствовала его запах – терпкий, властный, опасный. Запах хищника, отметившего свою территорию.

Николо привёл меня в большую комнату, похожую на кабинет. Массивный стол из тёмного дерева. Книги в старинных переплётах. Камин, в котором танцевало пламя, словно насмехаясь над холодом моего страха. И он – Ромео. Стоял у окна, спиной ко мне, высокий, широкоплечий, с тёмными волосами, собранными в низкий хвост.

– Привёл её, как ты приказал, – Николо склонил голову, хотя Ромео даже не обернулся.

– Оставь нас, – голос Ромео был тихим, но в нём звучала сила, способная ломать кости и волю.

Когда дверь за Николо закрылась, я осталась наедине с чудовищем, которое разрушило мою жизнь. Он всё ещё стоял ко мне спиной, словно я не заслуживала даже его взгляда.

– Правила, – наконец произнёс он, не оборачиваясь. – Ты будешь жить по моим правилам, Аврора Веласкес. И если хоть одно нарушишь – пожалеешь, что я не убил тебя в тот день в церкви.

Моё имя в его устах звучало как ругательство. Как оскорбление. Он наконец повернулся, и я увидела его лицо – красивое той опасной красотой, что свойственна хищникам. Безупречные черты, которые могли бы принадлежать ангелу, если бы не глаза – тёмные, бездонные, как колодцы, в которых утонула вся человечность.

– Не говори без разрешения, – он начал перечислять, медленно приближаясь ко мне. – Не смотри в глаза никому из клана, кроме меня. Не пытайся бежать. Не сопротивляйся. Не плачь, если я этого не приказал. Твоё тело, твой разум, твоя душа – всё принадлежит мне. Ты понимаешь?

Я стояла, опустив глаза, как мне велел Николо, но чувствовала его взгляд – тяжёлый, прожигающий, как раскалённое железо. Мне хотелось кричать. Хотелось плюнуть ему в лицо. Хотелось умереть. Но вместо этого я едва заметно кивнула.

– Я не слышу, – его голос стал опасно мягким.

– Да, – выдавила я, глотая слёзы. – Я понимаю.

– "Да, альфа", – поправил он, подходя вплотную.

Слова застряли в горле. Это было уже не просто унижение – это было требование отречься от себя, признать его власть не только над телом, но и над волей.

– Я… не могу, – прошептала я.

Его рука метнулась молниеносно – схватила меня за горло, приподнимая над полом так, что ноги едва касались земли. Я захрипела, цепляясь за его запястье, чувствуя, как лёгкие горят от недостатка воздуха.

– Можешь, – прошипел он, и его глаза на мгновение полыхнули золотом. – И будешь. Или я сломаю тебе шею и отправлю твоему отцу по частям. Начиная с глаз.

Он разжал пальцы, и я рухнула на пол, жадно хватая воздух. Перед глазами плясали чёрные точки. В горле стояли слёзы и желчь.

– Да, – прохрипела я, – альфа.

Каждое слово было как глоток кислоты. Каждый вдох – как предательство всего, во что я верила. Но инстинкт выживания сильнее гордости. Он всегда сильнее.

Ромео улыбнулся – без тепла, без радости. Улыбка хищника, показывающего добыче, что зубы всё ещё остры.

– Хорошая девочка, – сказал он, и эта похвала была хуже любого оскорбления. – А теперь скажи мне, Аврора Веласкес, почему я не должен убивать тебя прямо сейчас? Почему я должен кормить дочь человека, убившего мою семью?

Я подняла глаза, не в силах сдержаться:

– Почему?.. – мой голос дрожал. – Если ты всё решил, зачем спрашивать? Если я заслуживаю смерти за грехи отца, почему ты просто не убьёшь меня?

В его глазах мелькнуло что-то… странное. Не гнев. Что-то более глубокое. Более тёмное.

– Потому что смерть – это милосердие, – ответил он. – А ты его не заслуживаешь. Никто из вас не заслуживает.

Он отвернулся, подошёл к столу, на котором лежали какие-то бумаги, фотографии. Я увидела, как он берёт одну из них, всматривается, и его пальцы слегка дрожат. А потом резко швыряет её в сторону – она падает у моих ног, и я вижу… семью. Мужчину, женщину и маленького мальчика. Они улыбаются. Счастливые. Живые. И я понимаю, что смотрю на Ромео в детстве, на его родителей.

– Они верили в мир, – сказал он тихо. – Они верили, что клан Веласкес сдержит слово. Что договор будет соблюдён. Что серебро не коснётся нашей крови. Глупцы…

Я молчала, не зная, что ответить. Не понимая, о чём он говорит. Какой договор? Какое серебро? Мой отец никогда не упоминал о Мортеллисах, кроме как о врагах, диких зверях, которых нужно истребить.

– Ты не знаешь, – он посмотрел на меня с холодной усмешкой. – Конечно, не знаешь. Виктор никогда бы не рассказал своей драгоценной дочери, что за зверь прячется под его человеческой кожей. Что он сделал с моей семьёй. С моей женой. С моим нерождённым ребёнком.

Что-то внутри меня оборвалось. Я знала, что мой отец суров. Знала, что он безжалостен к врагам. Но услышать это… от Ромео, от того, кто видел ужас своими глазами…

– Я не верю, – прошептала я. – Мой отец не стал бы… не стал бы убивать женщину… ребёнка…

Его смех был страшнее крика. Сухой. Мёртвый. Как осенние листья под ногами.

– Не стал бы? – он подошёл ко мне, рывком поднял на ноги, заставляя смотреть себе в глаза. – Тогда объясни мне, почему я нашёл свою беременную жену с дырой в животе? Почему моя мать лежала с перерезанным горлом? Почему мой отец был прибит к полу серебряным колом?!

Его голос сорвался на рык, глаза вспыхнули золотом, а из-под кожи проступила частичная трансформация – черты заострились, клыки удлинились. Я задрожала, инстинктивно отшатнувшись, но его хватка была как стальной капкан.

– Я… не знаю, – выдохнула я. – Клянусь, я не знаю…

– Поэтому ты здесь, – его голос снова стал тихим, почти нежным, и от этого ещё более пугающим. – Чтобы узнать. Чтобы почувствовать. Чтобы твой отец знал, что его дочь испытывает то же, что испытала моя семья. Каждый. Грёбаный. День.

Он отпустил меня так резко, что я упала на колени. Моё сердце колотилось как безумное, в ушах шумело, а в горле стоял крик, который я не смела выпустить.

– Ты спрашиваешь, почему я держу тебя здесь, – продолжил он. – Потому что ты – моя месть, Аврора Веласкес. Ты – моё напоминание вашему клану, что долги всегда платят. И ты будешь платить за отца. За деда. За всех, кто носит вашу кровь.

Он повернулся к окну, словно мой вид вдруг стал невыносим:

– Теперь иди. Николо покажет тебе твоё место. Скоро ты познакомишься с остальной стаей. Пусть видят, что дочь великого охотника теперь ничтожнее последней омеги.

Я поднялась на дрожащих ногах, чувствуя, как мир вокруг меня разваливается на куски. Всё, что я знала, всё, во что верила, рушилось с каждым словом Ромео. А вместе с этим рушилась и надежда на спасение. Ведь если он прав, если мой отец действительно совершил эти зверства… кто придёт меня спасать? И заслуживаю ли я спасения?

Я была почти у двери, когда его голос остановил меня:

– И, Аврора, – он произнёс моё имя так, словно пробовал его на вкус, – не пытайся найти здесь друзей или союзников. В этом доме тебя все ненавидят. Каждый волк, от альфы до омеги, с радостью вырвет тебе горло, если я позволю. Помни об этом.

Дверь за мной закрылась, и я осталась наедине с Николо, который ждал в коридоре. В его глазах я увидела не ненависть – скорее усталость и что-то похожее на сожаление. Но не сочувствие. Никогда – сочувствие.