Хм, девушка? Смешно. Ловлю себя на том, что беззастенчиво рассматриваю суетящегося нервно мужика. Видимо и вправду торопится. Красивый, высокий, косая сажень в плечах. Одет небрежно, но я то знаю цену этой небрежности. В руке портфель из натуральной кожи с крошечным логотипом известного бренда. Очки скрывают глаза, но судя по морщинкам в уголках губ, он не мальчик давно. И вид у мужика хоть и виноватый, но суровый. Он привык к тому, что ему подчиняются. Да пошел он.

– Ничего не нужно, – морщусь я. Царапина пересекает крыло джипа, краска содрана до металла. Машина плохого водителя почти не пострадала. Очень дорогой седан представительского класса. Не простой парень то… Плевать и на него, и на царапину. – Ерунда. Если у вас все, то отойдите. Вы, кажется, опаздывали.

– И все таки, возьмите визитку. Мне сейчас правда некогда. Опаздываю на слушание. А вот потом…

– Адвокат?

– Нет, – черт, на кой я начинаю диалог? У меня проблем выше крыши. И этот мужик, скорее всего, такой же как Мишка. Искатель приключений. Только вот я то ему не подхожу. Старовата. Смешно становится. Я даже тихо хмыкаю. – Вот, позвоните мне. Я хоть кофе вас угощу. Простите. Но я и вправду тороплюсь. Меня ждет бракоразводный процесс.

Ну конечно. Как я сразу то не разглядела козла в этом прилизанном хмыре? Поди оберет жену свою как липку и приволочет в дом, который она холила и лелеяла, молодую зубастую акулку.

А чему удивляться. Я за двадцать лет не познала этого моджо.

– Обязательно, – ухмыляюсь. Не позвоню обязательно. И так потратила слишком много времени на разговор с этим типом. Танька там наверное на мыло уже изошла. Сама не знаю зачем, бросаю визитку не в урну, стоящую возле двери кофейни, а в сумку. Иду не оглядываясь. Плевать на все. И на чертова нахала, прожигающего меня взглядом, который я чувствую почти физически. Он же вроде торопился? Развод не ждет.

Танька сидит за моим любимым столиком у окна и реально уже изнемогает, судя по тому, что возле нее стоит уже три, наполовину опорожненных, чашки с эспрессо. Она когда нервничает, делает именно так. Заказывает много, и из каждой чашки делает по глотку.

– Бомбезно выглядишь, – улыбается подруга, выжидающе глядя на мою расфуфыренную персону. Дура я. Круглая. Кому и что я собралась доказывать и показывать. Если Мишка изменяет мне, то выглядеть я в любом виде буду бледно. – Похвастаться позвала?

– Нечем хвастаться. Выгляжу как обычная обманутая баба, – морщусь я, обваливаясь на стул. Ноги гудят, в голове сумятица. – Тань, мне кажется, Мишка мне изменяет. И я чувствую себя в этом вот всем отвратительно и убого. Чувствую себя молодящейся старухой, пытающейся себе доказать свою прекрасность.

– Мишка? Вот му… муфлон винторогий. Оль, ты уверена? – щурится Танька. Это же Мишка. Куда он там может гульнуть?

– Ни в чем я не уверена. Я просто чувствую. Знаешь, вот в груди словно циркулярка. И Мишка… Он дома перестал бывать. Говорит работы море, и я ему верила. Верила, мать его. И я не знаю, с чего начать убеждаться. Он не позвал меня на Мальдивы, Тань. Так что купальник не пригодился. Точнее, видимо, позвал, но не меня. Кто-то другой ему будет говорить «Господин ректор, примите у меня экзамен». В наш юбилей. Двадцать лет я ему служила, культ семьи. А теперь… Словно ненужная вещь, прислуга, ну иногда наложница. Очень редко. И Виталик. Я ему позвонила. А он не стал разговаривать. Он все знает. Приходил, а я его не услышала. Неужели и он меня предал?

Я задыхаюсь от боли. Не могу больше быть железной и несгибаемой. Но если поддамся слабости, то кажется развалюсь на части. А папа меня всегда учил не сдаваться. Говорил, что за ночью всегда идет рассвет. Учил, и сам… У него больше нет рассветов. А я ломаюсь изнутри.

– Твой сын не такой, Оля. А вот козла надо вывести на чистую воду. Ты помнишь название турагентства? Ну того, откуда тебе звонили?

– Зачем? – глупо спрашиваю, делая огромный глоток кофе, словно оно может погасить адское пламя, бушующее в моей душе.

– Затем, что путевки именные. Билеты же надо выписывать на чье-то имя. Нужно просто убедиться. Может ты нагнетаешь?

Она меня просто успокаивает. Я вижу в глазах Таньки жалость. Ну уж нет. Что угодно, только не жалость.

– Ты гений. Я не помню названия агентства. Но Мишка ретроград. И скорее всего он купил путевки там, где и всегда. Если нет, я перелопачу все гребаные шараги, продающие туры. И еще. Ты мне будешь нужна как нотариус.

– Ну, наконец-то. Узнаю свою подругу, – выдохнула Танюха. – Поехали. Ты чур за рулем.

– Тань, может ты, а? И машину сегодня мне какой-то хмырь помял. Что-то я не в состоянии рулить.

– Хмырь? Красавчик? А ты с него стрясла ущерб?

– Нет. Не красавчик, не стрясла, не до этого, – я морщусь. Не могу сейчас думать ни о чем, кроме того, что моя семья летит под откос. И, в глубине души, надеюсь, что Мишка все таки не предал меня. Что это просто глупое совпадение.

– Телефончик то хоть взяла?

Я молча иду к машине, на ходу отдаю распоряжение персоналу, по инерции, Меня успокаивают эти привычные действия.

– Ольга Петровна, вам звонили, – сообщает мне официантка Светочка.

Но мне сейчас ни до чего. Отмахиваюсь. Мне сейчас нужно понять, кто я. Обманутая дура или глупая овца. Это первостепенная задача. А потом все остальное.

Михаил

Из одежды на ней был только бант. Дурацкий алый бант цветок, приколотый к волосам заколкой крабом.

– А ты знаешь песню “Молодая”? – просипел я, совершенно забыв зачем пришел. Черт, какой тупой вопрос. Ну откуда бы ей знать песню которая когда-то из каждого утюга звучала? Это было двадцать лет назад. Миланка под стол пешком еще ходила. А я… Тогда не мог понять ее смысл, потому что сам был молодым. Эта девка первородный грех, запретный плод. Она мое искушение. К запретному всегда тянет магнитом.

– Крида песня? – тягучий голосок любовницы звучит сейчас для меня песней сирены. – Мишуль. Ну ты что, пришел со мной про песни поговорить, или…

Или. Черт, конечно или. Мне нужно домой, меня ждет ужин, Ольга, тихий семейный вечер. Очередной ужастик по телевизору, облепиховый чай. Чертов пресный привычный быт, набивший оскомину.

И у меня есть выбор. Вот только… Она молодая. И песня для нее эта запетая до заезженности, просто что-то из века динозавров. Зачем я ей?

– Я был у родителей, – проталкиваю я, сквозь шипастую удавку, сдавившую мне горло. Милка обвивает меня руками, мостится на коленях, оседлав меня, словно племенного жеребца. Чертовка. Шикарная. Кожа – раскаленный бархат, сияет в свете свечей, плавящихся, как и я. Текущих прямо на стеклянную столешницу восковыми слезами. С Ольгой я себя не чувствую так. С женой я мерин, который уже ползет в сторону кладбища, зажав в зубах чертов пирожок с гребаным ливером. – Мила, подожди ты.

Она не ждет, скользит губами по моей шее, цепляется острым язычком за мочку уха. Нехотя отстраняюсь. Мне не нравится ее власть надо мной. Я тащусь от ее власти надо мной.

– Михаил Романович, ну что вы сегодня какой?.. – дует Миланка губки. Черт, и на губы она клянчит денег уже месяц. Ольга не проверяет семейные счета, но вопрос рано или поздно возникнет. Аппетиты у моей любовницы не сказать, чтобы слишком высокие, но запросы растут.

– Какой? Душный? Старый? Мил, скажи мне, чего ты от меня хочешь? Зачем я тебе?

– Я тебя люблю. Мне с тобой хорошо. Мне с тобой удобно. Я хочу тебя всего. Знаешь, когда я тебя увидела в первый раз на лекции… В общем я тогда поняла, что хочу этого крутого, шикарного мужика. Даже с девками поспорила, что ты моим будешь. Только моим. Михаил Георгиевич, вы закончили экзамен? Мои ответы вас удовлетворили?

– Да, – хриплю я. Неужели это возможно. Неужели она любит меня? Так бывает? Она мне прохода не давала. Буквально осаждала. И я сдался. Быстро сдался, потому что это так очуменно, чувствовать себя объектом желания молодой женщины. Это просто безумие. – Удовлетворили.

– Теперь ваша очередь удовлетворить меня, – шепчет Милка. – Ну что еще?

– Я тебе сказал, что был у родителей. Мил, мама найдет врача…

– Что? – сужает глаза Милка, становится похожая на кошку. – Миша, что ты хочешь мне предложить? Я тебе сказала. Ребенок родится.

– Расслабься. Я просто хочу удостовериться, что беременность протекает нормально. Мать прекрасный врач. Она найдет нам хорошего специалиста, только и всего.

Из прекрасных глаз уходит злая настороженность. Они снова плавятся, как и нагое тело в моих руках.

– Значит теперь твой сын знает и родители. Миш, тебе не кажется, что уже пора бы сказать и мымре твоей? – она шепчет, шепчет. Обжигает. Затягивает меня в пучину удовольствия. Глупая, глупая, молодая. Я не готов в сорок лет начинать все с нуля. Я привык жить хорошо. Я привык питаться правильно, таблетки чертовы пить вовремя, потому что мне напоминает об этом моя старая жена. Я привык носить чистое белье, спать в привычной постели, читать газету, сидя в очках на кухне. Я привык не экономить на приятных мелочах. Я просто не хочу перемен.

А Милка… С ней взрыв, фейерверк. Но… Я даже очки не ношу когда с ней, потому что я… Черт, я рядом с ней молодею только внутренне. И как я не закрашивай седину, и рядись в чертовы молодежные кургузые пиджачки, я остаюсь сорокалетним мужиком, с грузом лет за плечами и чертовой сединой во всех иных местах, кроме головы.

– Я тоже умею варить кашу и писать списки для магазина. Еще я умею то. Чего не может твоя старуха, – она сползает с моих колен на пол. – А еще я хочу свадьбу. Платье уже присмотрела даже. Я хочу стать Жаровой.

– Черт, Мил, ну какое платье? Я не мальчик уже, – стону я. Внутренности скручивает узлом, до боли. – Просто продолжай.

Проваливаюсь в безумие. О, да. Она умеет то, что Ольга никогда не умела. Она раскрепощенная, молодая, моя. Она огненная, ненасытная, яркая.

– Так что? – вытягивает меня из огненного блаженства Милашка, спустя бесконечно количество растянувшихся минут удовольствия. Кидаю взгляд на часы. Черт, я совершенно выпал из реальности. Ноготок чертовки рисует на моей груди замысловатые узоры. Какие-то магические письмена, ворующие душу и время. И разум, судя по всему. – Скажешь ей уже?

– Вернемся с Мальдив и скажу. Мил, пройдет юбилей. И тогда.

– Ну хорошо. Господи, да поезжай уже. Часы взглядом уже прожег. Хлеба не забудь купить домой, чужой муж. Поди написала уже тебе женушка. Куда вам столько хлеба?

– Мил…

– Что? Я устала быть на вторых ролях. И жить в этой халупе надоело. Ты же не оставишь все жене, милый? Миш, ребенку нужен воздух, дом, отец. А сын твой уже вырос. Он уже не нуждается в тебе.

– Я все решу, – целую ее в щеку, пахнущую мной. Молодая. Черт. – Обещаю. Ты уже собрала вещи? – улыбаюсь, пытаясь отвлечь обиженную кошечку.

– Не все. Мне денежек не хватило на булавки, – скалит зубки Миланка. – И губы. Миш, ну ты же мне обещал.

Я подъезжаю к нашему с Ольгой дому уже ночью. Чертовы звезды, словно в известном всем фильме, подмигивают издевательски. Осталось только увидеть надпись, сложенную из дурацких мигающих космических искр “Эх, Миша, Миша”

В доме светится всего одно окно. Ольга снова уснула возле телевизора. Снова скрючилась в позе креветки в кресле. Ужин на столе, наверняка. Я страшно хочу есть. Просто до ужаса. Милка не любит готовить. Да она мне и не для этого нужна. Платье свадебное… Черт. Я представляю ее в платье гребаном белом, и снова хочу.

Вспоминаю Ольгу в день нашей свадьбы. Она была невинной, встревоженной. Она тоже была молодой. Мы были счастливы. Были? Мне всегда не хватало чего-то. Мало было. Моя жена надежная тихая гавань. Накатанная колея. Она никогда мне не изменяла, и даже мысли такой не допускала, я уверен. Потому что холодная как робот. Она сама виновата, что мне захотелось огня. Но разводиться с женой я не буду ни за что. Нельзя вот так вот двадцать лет перечеркнуть. Невозможно. Да и не ко времени. Можно потерять больше, чем приобрести. Жена, семья, должность, репутацию. И все из-за глупого безумия. Баб молодых вокруг море. А Ольга… Штучный товар. Родители и сын простят и поймут. Все будет офигенно, как говорит эта бестия Миланка.