Если у вас нет связей, то без практики вы не устроитесь на работу, а единственное время для такой практики – сейчас. Если вы не получите практику после второго курса, ее придется проходить после третьего. Однако после практики половине практикантов предлагают полноценную работу через год; так что если вы проходите практику только после третьего курса, то вам грозит год безработицы. Впрочем, в реальности это чисто теоретическое рассуждение, потому что ни один инвестиционный банк не возьмет практиканта на работу в конце третьего года – там будут считать, что на втором курсе от вас все отказались, а такой специалист никому не нужен.

– Вот так. Все или ничего. Сделай или умри. Сейчас решается твое будущее. Забудь про свою математику и экономику. Ты должен знать, что такое CDS. Что такое M&A. Что такое IBD. Как ты можешь этого не знать, Гэри? Все знают! И тебе нужно рассылать заявления. На потенциальную практику подается дико много заявлений, а у тебя нет никаких связей. Твоя единственная надежда получить ее – написать как минимум в тридцать банков. Сколько заявлений ты уже подал? Ни одного?!

Ни одного. Я пропал.

Я мог заниматься математикой. Мог заниматься экономикой. Но в этом новом мире аббревиатур у меня не было ничего. Когда учителя в школе говорили мне: «Усердно учись, хорошо сдавай экзамены, и ты получишь хорошую работу», я верил в это. Идиот. Глупец.

Матич – добрый парень, хотя и немного горячий. Он пожалел меня и взял с собой на мероприятие какого-то финансового общества под названием «Как Получить Работу в Инвестиционном Банке».

На встречу, проходившую в одном из старых просторных светлых лекционных залов ЛШЭ, явилась куча народу. Выступал бывший банковский специалист по инвестициям, который выглядел так, словно он только что выбрался со съемок в массовке в голливудском фильме про Уолл-стрит. Костюм в тонкую полоску, зализанные назад волосы, высокий рост.

Его речь показалась мне потоком сознания на тему упорного труда; этот монолог испещряли слова и аббревиатуры, которые к тому моменту я уже точно где-то слышал, но все еще не запомнил их значения – словно оратор говорил на языке, который я изучал в школе, но так и не освоил до конца. Он без устали носился по сцене и вещал с невероятным пылом. Из этого выступления я вынес довольно простой посыл: читайте все, заучите эти аббревиатуры и их значения, обзаводитесь связями, подавайте заявления, всегда работайте, не спите. Не уверен, что выступающий хотел сказать именно это. Я ушел со встречи в глубокой депрессии.

К разочарованию Матича (и в какой-то степени к моему собственному), я не стал подавать заявления на практику. Не мог этого сделать. Всегда плохо запоминал аббревиатуры. Это чересчур тяготило мою душу. Кроме того, процесс подачи заявления начинался с составления резюме и сопроводительного письма. Остальные готовились к этому лет с четырех. Казалось, все они пересекали Сахару, или возглавляли программу Junior United Nations, или играли на гребаном гобое в Альберт-холле^[15], или совершили еще что-нибудь в этом роде. Мое же резюме включало шесть лет работы разносчиком газет, один год неудачного грайма и два года взбивания подушек в магазине диванов рядом с очистными сооружениями в Бектоне. И какой смысл такое подавать?

Меня спасло второе изменение обстановки – столь же неожиданное и необъяснимое. Когда я вернулся в университет на второй курс, люди внезапно узнали, кто я. Студенты, которых я не видел никогда в жизни (иногда даже из клана владельцев деловых костюмов), подходили ко мне в библиотеке и вступали в разговор. Какой-то китаец физически остановил меня в коридоре, молча грозно осматривал меня с ног до головы около десяти секунд, не произнес ни слова и просто ушел. В другой раз высокая европейская девушка с непонятным акцентом и фантастическими волосами попросила позаниматься вместе. Все это не имело никакого смысла.

В растерянности я обратился с этой головоломкой к своему другу и сокурснику Сагару Малде – высокому поджарому индийцу, приехавшему из Кении; отец этого парня с удивительно выраженным акцентом заправлял производством мыла во всей Восточной Африке.

– Естественно, они же знают! – воскликнул Сагар, словно это было очевидно. – Они знают, как ты сдал экзамены.

Этот ответ не прояснил ситуацию полностью. Мои оценки были хороши, но, насколько я знал, их не обнародовали, и к тому же они не могли сравниться с топ-результатами в университете. К примеру, у того же Сагара баллы были значительно лучше.

– Разумеется, Гэри, – благожелательно ответил он, когда я задал ему этот вопрос, – ведь никто не ожидает от тебя такого.

Сагар – прекрасный человек, мы до сих пор добрые приятели. Но тогда его слова меня по-настоящему шокировали. Сколько себя помню, я всегда демонстрировал хорошие результаты в математике. О моих математических способностях знали все люди в начальной школе, все люди в средней школе. Время от времени я участвовал в турнирах и обычно побеждал. Учителя, семья, друзья – все ждали от меня успехов. Я сам всегда ожидал от себя успехов. Возможно, кто-то завидовал, но никто никогда не удивлялся.

Но бесцеремонное замечание Сагара заставило меня впервые осознать то, что раньше даже не приходило мне в голову: многие богатые люди считают, что бедняки являются тупицами. Лекции первого курса по экономике посещают более тысячи студентов ЛШЭ. Я – сидевший в первом ряду, в спортивном костюме, с рюкзачком Nike, задававший вопросы с характерным акцентом Восточного Лондона – в глазах остальных, в целом более состоятельных студентов явно выглядел несколько забавным, но не представляющим реальной угрозы сокурсником. Мои результаты первого года все перевернули.

Я немного повертел эту мысль в мозгу и задался вопросом, что делать. Тут же решил, что покажу им: мы – парни в спортивных костюмах – вовсе не обязательно дураки. Пусть я не знал, что такое CDS, но зато при необходимости мог применять математику. Мы покажем им, да, мы покажем им. Покажем этим парням, на что мы способны.

Так что пока остальные рассылали заявления в 37 инвестиционных банков, я принялся довольно экстравагантно демонстрировать всем, кто меня слушал, насколько хорошо я знаю экономику, а особенно математику. Впервые в жизни я начал тратить на учебу свободное время. Задавал массу вопросов преподавателям. Спорил с ними, когда они ошибались. Честно говоря, я не знал, каким образом это поможет мне в карьере (и поможет ли вообще), но в действительности я об этом уже особо не задумывался. Я просто хотел дать им понять, что они не лучше нас. Потому что они в самом деле не лучше.

Так или иначе, но однажды произошла странная штука. В библиотеке ко мне подошел долговязый паренек с Севера, из Гримсби, – выше на шесть дюймов^[16], густая копна черных волос, неопрятный деловой костюм. Его звали Люк Блэквуд, он был на курс старше и занимался математикой.

– Гэри – это ты? – спросил он, и я ответил утвердительно. – Слушай, у Ситибанка на следующей неделе проходит мероприятие. Оно называется «Торговая игра», но фактически это математическая игра. Если победишь, тебя пригласят на национальный финал, а если выиграешь и там, то получишь практику. Я слыхал, что ты недурственно разбираешься в математике. Тебе стоит пойти.

До этого мы не были знакомы, но сейчас Люк сел рядом, назвал дату и время конкурса, вкратце объяснил правила игры. Я ничего не знал о трейдинге, но, как заметил мой собеседник, это и не требовалось: по сути, это выглядело относительно простой математической игрой. Показав мне, как все работает, Люк встал и ушел, оставив меня с мерцающим компьютером и несколькими наполовину исписанными листами формата А4 с домашним заданием по математике.

Не знаю почему – может быть, просто из-за самомнения и самонадеянности, – но я сразу же проникся уверенностью, что выиграю. Пусть я ничего не знал о CDS, CDO или ценных бумагах, обеспеченных активами, но я разбирался в играх и разбирался в математике. Мне показалось, что передо мной наконец-то замаячил тот путь в Сити, где не требовалось играть на гребаном гобое. Здесь, наконец, были равные для всех условия, реальное соревнование. И я знал, что смогу там победить. Я отложил учебники и закрыл домашнее задание. Открыл электронную таблицу и приступил к расчетам математических принципов игры.

Первый раунд «Торговой игры» состоялся уже через несколько дней после разговора с Люком. Всего лишь второе финансовое мероприятие в моей жизни. Стоял теплый осенний вечер, и, хотя игру не рекламировали (во всяком случае, я ничего такого не видел), около одного из больших офисных зданий ЛШЭ извивалась очередь среднего размера. Обычная очередь для финансовых сообществ типа ЛШЭ: интернациональное попурри из китайцев, русских и пакистанцев, а также куча других людей, акцент и одежда которых говорили скорее о трастовых фондах, нежели о какой-либо конкретной национальности.

У меня имелось преимущество перед этими людьми, и я знал это. Мне предварительно объяснили правила игры, а им – нет. Это было несправедливо, но жизнь – несправедливая штука. Видит бог, этим парням объясняли множество других правил, которые мне никогда не узнать. Похоже, первое преимущество в моей жизни. Пока очередь текла, я наслаждался этим ощущением – некая вибрация в пальцах рук и ног.

Очередь из алчущих молодых начинающих трейдеров вливалась в большое помещение с высокими потолками без окон – какой-то лекционный зал в недрах здания, куда я раньше никогда не заглядывал. Нас поделили на группы по пять человек и усадили за отдельные столы. Перед большим флипчартом^[17] в передней части комнаты стоял внушительный сияющий мужчина. Первый трейдер, которого я видел в своей жизни. Вот, значит, как должны выглядеть трейдеры, подумал я.

Как только мы расселись, трейдер приступил к объяснению правил. Поскольку я с ними уже ознакомился, у меня было время понаблюдать за ним. Он двигался медленно, весомо и грузно. Безмятежно улыбался и разглядывал толпу яркими глазами, по очереди всматриваясь в каждого студента. Казалось, что от него, как дым от свечи, по залу змейкой расплывалась уверенность. Какая-то густая липкая темнота, но в то же время резкая сияющая яркость, как патока в стеклянной банке, и в придачу ко всему – широченная, бесконечная, жемчужно-белая улыбка. Что-то в этой темной липкой уверенности перенесло меня домой в Илфорд. К крутым парням в школе, которые стали наркодилерами и превращали десять фунтов в сто, продавая пакетики. Но здесь я встретился с глубиной, которой не видел в Илфорде. С тем, что я начал замечать в ЛШЭ. С уверенностью человека, который побеждает – не только сегодня, но и завтра. С уверенностью человека, который знает, что не может проиграть. Каким-то образом я чувствовал, что это дело как раз для меня – хотя в тот момент ничего не знал о трейдинге.

Но сначала требовалось выполнить работу. Требовалось выиграть соревнование.

Как я собирался это сделать? Ну, для начала нужно понять суть игры.

Предполагалось, что она должна имитировать процесс торговли, но фактически это была просто игра с числами.

Там использовалась специальная колода из 17 карточек с разными числами. На случай, если вы захотите сыграть сами, сообщу, что в колоде имелись –10, 20, а также все числа от 1 до 15. Каждый игрок получает карту, смотрит на нее, а еще три карты кладутся в центр стола лицом вниз. Игра заключается в том, что участники играют друг против друга, делая ставки на то, какой окажется сумма значений восьми использованных карт (по одной у каждого из пяти участников и три карты в центре).