– Мне кажется, со временем ты будешь благодарна подругам за возможность общения, – ответила та. – Поверь, от одиночества в конце концов устаешь. А некоторым оно приносит немалые страдания.

Голос преподавательницы при этих словах сделался таким грустным, что у Зизи невольно сжалось сердце. О чем это она?

Странные люди

С появлением Эдит Карловны в приюте восстановились отмененные из-за отсутствия педагогов занятия не только языком, но рисованием и музыкой. Сама Эдит играла на редком инструменте – лютне, и Зизи упросила учительницу обучить ее. Особой тяги к музыке она не испытывала, но была согласна на что угодно, лишь бы не расставаться с преподавательницей. Зизи только боялась, что у нее не окажется слуха, однако слух нашелся, и неплохой, а благодаря редкой настойчивости и прилежанию вскоре последовали и первые успехи.

Занятия с Эдит Карловной немало скрашивали жизнь Зизи, но в целом она оставалась тяжелой, поэтому дом под столом по-прежнему был ей нужен. Только там Зизи обретала спокойствие духа и набиралась сил, только там у нее была возможность не зависеть ни от кого.

Дни в начале зимы тысяча восемьсот восьмидесятого года стояли морозные и снежные. Сугробы наполовину завалили окна первого этажа, и прогулки, разумеется, стали невозможны.

Зизи это не огорчало. Под столом ей всегда было чем заняться.

Не имея возможности видеть входивших в библиотеку людей, она давно научилась различать их по голосу, шагам, мельчайшим деталям походки и почти никогда не ошибалась. Однако нынче утром, когда она, положив книгу на пол так, чтобы на нее падал свет, читала жизнеописание Робинзона Крузо, в зал зашли совершенно незнакомые люди. Их было двое. Один шаркал, и его шаги звучали, как старческие, другой, скорей всего, был высок ростом и тяжел. Пол под ним скрипел, маясь от веса ступавшего. Заговоривший первым обладал странным скрипучим голосом. Зизи решила, что это Шаркун.

– Надо бы сперва получше девку рассмотреть. Не ошибиться бы.

Второй – Зизи догадалась, что заговорил Тяжелый, – ответил тонким гнусавым голосом, какой бывает у очень толстых людей:

– Не сомневайся, дядя. Я ее хорошо в тот раз рассмотрел. Точь-в-точь вылитый портрет Бульдожки. И ражая, как он. Не отличишь. Да сам увидишь!

Голос то и дело срывался на фальцет и звучал препротивно. Зизи даже передернуло.

– Ну, смотри. Твое слово.

– Ну начали бы мы ее вертеть да разглядывать, думаешь, не подозрительно? Мы ж вроде как родственники ей.

– Так родным как раз и надо убедиться, что своя, а не чужая.

– Мы ж сами сказали, что знаем, как ее записали, – продолжал оправдываться Тяжелый.

– Ладно, не гунди. Услышат, а нам это ни к чему, – остановил Шаркун.

– Быстрей бы. Охота уже дело доделать и до дома. Давай только далеко ее не потащим.

Затаившись и стараясь реже дышать, Зизи замерла. От этого странного разговора ей вдруг стало не по себе. О чем они? Кого и куда собираются тащить?

Ее просто распирало от желания поглядеть на чужаков, но она лишь сильнее сжалась в своей норке.

– Прошу вас пройти со мной! – раздался от двери голос воспитательницы Антонины Викторовны.

Оба, Шаркун и Тяжелый, потопали к ней. Дождавшись, когда шаги затихнут, Зизи выбралась из-под стола и на цыпочках подбежала к двери. Она осталась приоткрыта, но в щель все равно ничего не было видно. Только голосов прибавилось. Выйти в коридор немедленно не представлялось возможным. Ее сразу же заметят, а в это время воспитанницы должны быть в своих комнатах.

Разговор, впрочем, длился недолго. Зизи все пыталась расслышать среди голосов детский, чтобы угадать, кого собираются увести из приюта эти двое, но ей не удалось.

Наконец тяжелая входная дверь открылась и закрылась, и через минуту коридор опустел.

Зизи выскользнула из библиотеки и, не чуя ног, побежала наверх. Как ни странно, в комнатах никого не было. Заметавшись, Зизи кинулась к окну, потом вылетела из спальни и, разобрав, что голоса доносятся из учебного коридора, понеслась туда.

Дверь в класс была распахнута настежь, потому, когда она вошла и по стеночке двинулась к задней парте, ее никто не заметил.

Сдержанный, но радостный шум, донесшийся до нее, означал, как оказалось, прибытие материалов для новогодних украшений. Девочки разбирали из коробок цветную бумагу, полоски слюды, мишуру и краски, суетились, бегая от стола к столу, и выхватывали друг у друга ножницы и клей.

– Хорошо, что не слишком задержалась, – тихонько произнесла за спиной Эдит Карловна. – Присоединяйся.

Зизи повернулась, и преподавательница перестала улыбаться.

– Что случилось, Зизи? На тебе лица нет!

– Миленькая, пожалуйста, скажите: из девочек никого сегодня не забрали?

Эдит Карловна улыбнулась.

– Ах, вот ты о чем? Жалеешь, что не попрощалась с Мари?

– Мари? – переспросила, холодея, девочка.

Она вспомнила, что говорили те двое. У Мари действительно глаза были немножко навыкате и тяжеловатая челюсть, что делало ее слегка похожей на бульдожку. Кроме того, она была самой рослой и крепкой из девочек. Ражей, как сказал Тяжелый.

– Ну да. Ее нашли родственники. Дедушка и двоюродный брат. Они торопились выбраться из города засветло. Им в Вологду ехать.

– В Вологду?

– Да что с тобой, милая? Ты сама не своя! Это же хорошо, когда находятся родные. Мы все очень рады за Мари. Ее родня занимается торговлей, и у нее будет все необходимое. Дедушка даже обещал купить краски для рисования.

Голос Эдит звучал так уверенно и весело, что Зизи стало казаться, будто она все неправильно поняла.

Ну в самом деле! Зачем кому-то сдалась маленькая девочка?

И все же успокоилась она не сразу. Неприятные ощущения, оставшиеся от услышанного, не оставляли ее весь вечер, да и ночью Зизи почти не спала, думая о подруге.

На следующий день она все же решилась рассказать о том, что ее мучило, Эдит Карловне, но у той был выходной, а еще через день Зизи пришла к выводу, что ее рассказ ни к чему не приведет. Мари, конечно же, никто не вернет обратно. Скорей всего, ее уже успели увезти так далеко, что не достанешь.

Она все равно продолжала об этом думать, пока новогодние и рождественские праздники не отвлекли и заставили забыть тревоги и дурные предчувствия, тем более что никто из взрослых о судьбе Мари не волновался. Возможно, они не сомневались, что жизнь девочки сложится хорошо.

Порой Зизи вспоминала свои подозрения и страхи, но никаких дурных вестей о Мари не поступало, и постепенно она успокоилась.

То был ее десятый месяц рождения. Время, от которого она ждала чудес. Они и в самом деле случились. Эдит Карловна подарила ей книгу Байрона с той самой картинкой на обложке. Книга была совсем новая и, самое главное, ее собственная.

Теперь она могла любоваться родителями, когда вздумается, и для этого не надо было лезть под стол. Но что значит сила привычки! Зизи по-прежнему использовала любую возможность спрятаться ото всех в своем домике. Только там она была спокойна и могла размышлять о важном для себя, не боясь, что кто-то грубо прервет ее светлые думы.

Воспитанницы приютов взрослеют рано. Кроме них самих некому заботиться и печься об их будущем, поэтому раздумьями – чаще всего тревожными – о том, что ждет впереди, были заняты головы всех.

Порой Зизи казалось, что ее ожидания будут вознаграждены, и тогда будущее представлялось в радужном цвете, но большей частью судьба страшила девочку. И тогда на ум обязательно приходила уехавшая Мари.

Где-то она сейчас?

А весной, когда растаял снег, в приют прилетела ужасная новость: тело Мари нашли под мостом, совсем недалеко от воспитательного дома. Девочка была задушена и брошена в сугроб. Собаки уже успели обглодать тело, но личность убитой установили быстро. По приютской одежде.

Утаить новость от воспитанниц не удалось. Персонал приюта и сама начальница были просто убиты произошедшим и не могли скрыть своего состояния.

Зизи рассказала обо всем Анет. Обе проплакали несколько дней, и все это время в памяти Зизи всплывали мельчайшие детали подслушанного ею разговора. Получалось, что Шаркун и Тяжелый, стоя у библиотечного стола, договаривались об убийстве Мари. Зизи вспомнила, что Шаркун сомневался, та ли Мари, кто им нужен, а Тяжелый называл приметы. Она была на кого-то очень похожа, вот что стало главным для него.

На кого же была похожа Мари?

Смерть подруги не давала ей покоя. Зизи ругала себя за то, что никому не передала услышанный разговор. Возможно, Мари могли спасти. Она не представляла, как, но считала себя виновной в ее гибели.

Так она мучила себя довольно долго, но детская память избирательна. Все плохое быстро стирается, замещая жуткие воспоминания выдуманными историями, веселыми и нарядными. Так случилось и с Зизи. Она стала думать, что погибшая девочка – вовсе не Мари, а совершенно другая, незнакомая, а ее подружка живет припеваючи у родных в Вологде и даже не вспоминает убогое существование в приюте. Стали забываться и те двое – Шаркун и Тяжелый – с их странным разговором. Скорей всего, она, глупая, все придумала.

Через пару лет обыденные дела и заботы почти вытеснили из головы эту историю, заставив думать о насущном.

Тринадцатый месяц ее рождения принес неожиданное известие.

Однажды Зизи вызвали к Аркадии Дмитриевне. Первым делом девочка испугалась. В кабинете начальницы она была один раз по не очень приятному поводу – на нее нажаловалась Аграфена, и с тех пор вздрагивала, когда случалось проходить мимо. Искать поддержки было не у кого: Эдит Карловна в тот день отсутствовала.

Собрав небогатое мужество, Зизи спустилась на второй этаж и замерла у кабинета, прислушиваясь. Аркадия Дмитриевна была не одна. Зизи явственно различала голос начальницы и еще один, тоже женский. Голос был из тех, что привыкли командовать. Начальница, напротив, говорила довольно тихо и почтительно. Теряясь в догадках, Зизи постучала.

Дверь отворила помощница и молча пропустила девочку в кабинет.

В кресле у стола начальницы сидела пожилая – сорока лет, как показалось Зизи – дама в неописуемой красоты шубке, крытой тонким сукном, с черным лисьим воротником. Увидев Зизи, она нацепила на нос пенсне и уставилась на нее с любопытством. Не привыкшая к вниманию чужих людей, девочка смешалась и, опустив глаза, неловко поклонилась.

Воцарилось молчание.

– Как тебя зовут? – наконец спросила дама.

– Зизи.

– Это что же, по-французски? Или ты француженка?

– Зинаида, – поправилась, покраснев, девочка.

– Нет, пусть будет Зизи. Мне нравится. Немного отдает лореткой, но служанка с французским именем – это забавно.

Служанка? Лоретка? О чем это она?

– После свадьбы наследника я была приписана ко двору цесаревны Марии Федоровны, но уже больше года некоторых из нас ей пришлось уступить императрице. Последние месяцы мы практически неотлучно находимся при Марии Александровне, – продолжала гостья. – Нынче она нуждается в постоянном уходе. Бедняжка совсем слаба.

– Несомненно, некоторые обстоятельства лишь усиливают действие болезни, – сочувственно кивнула Аркадия Дмитриевна.

Незнакомка закатила глаза.

– Ах, это ужасно! Но мы не говорим об этом, понимаете?

– Разумеется, я все понимаю и не могу не сочувствовать государыне. Такое унижение в собственном доме!

Незнакомка показала глазами на Зизи и приложила палец к губам.

– Не беспокойтесь, она ничего не понимает, – успокоила ее начальница.

Зизи в самом деле не понимала, о чем идет речь. Под аккомпанемент сильно бьющегося сердца девочка пыталась угадать, не по ее ли душу явилась нарядная дама.