– Не чаю, как вернуться в покои цесаревны. Работы не меньше, но, несомненно, спокойнее. Одно утешает: ввиду особых обстоятельств некоторым свитным фрейлинам – наиближайшим, разумеется, – предоставлены более удобные покои и дозволен свой штат прислуги. Однако при нынешнем положении дел все мы просто сбились с ног. Дежурная неделя – сущий ад, поверьте. Приходится переодеваться по нескольку раз, обедать буквально на ходу!

– Немыслимое напряжение! – снова поддакнула Аркадия Дмитриевна.

– Вот почему я обращаюсь к вам за помощью, дорогая моя.

– Уверена, что Зинаида Надеждина – то, что вам нужно. Она приучена к ежедневному труду, шьет, умеет готовить, читать и писать.

«Сейчас начальница скажет о том, что воспитанница рисует, играет на лютне и свободно изъясняется на двух языках», – подумала Зизи, но Аркадия Дмитриевна добавила иное:

– Прилежна и послушна.

– А она не больна, часом? Какая-то худоба у нее чахоточная.

– Что вы! Абсолютно здорова. Конституция хрупкая, только и всего.

– Во дворце и так больных хватает.

– Будьте уверены!

Во дворце? Неужели речь идет о царском? Не может быть!

Зизи хотела бы узнать больше, но ее услали из кабинета с приказом отправляться на уроки.

Уже на пороге она успела услышать:

– Через три дня я пришлю за ней.

Зизи поспешила вернуться в класс, но до конца занятий не могла думать ни о чем другом, только о нарядной даме в пенсне.

Никто не стал ничего ей объяснять. Создавалось впечатление, что даже Аркадия Дмитриевна толком не знает. Эдит Карловну известие взволновало, но ей тоже не были известны подробности. Слушая рассказ девочки о произошедшем у начальницы, она хмурилась и закусывала губу, но как только замечала на себе взгляд Зизи, улыбалась ободряюще и непременно говорила:

– Все будет хорошо.

Зизи очень хотелось, чтобы так и было.

Чернавка

Все случилось так, как обещала дама в пенсне. Через три дня после памятного разговора за Зизи прислали угрюмого человека в одежде лакея – Зизи не раз видела такую, когда воспитанницы, случалось, проходили мимо дворца вдоль набережной Невы.

Он же по пути объяснил, что взяли ее в услужение к фрейлине Куракиной. Стало быть, жить она будет прямо во дворце.

При слове «дворец» у Зизи так забилось сердце, что она на несколько минут оглохла. Потрясенная, девочка так и не осмелилась спросить, что будет там делать.

Однако буквально в тот же день, не успела Зизи пристроить вещички на стул в маленькой прихожей, снять суконное пальто с пелериной и наскоро одернуть серое приютское платье, все непонятности разъяснились. Ее взяли кем-то вроде чернавки. Или, как объяснила княгиня Куракина, помощницей комнатной служанки.

Прислуживать самой фрейлине ее не допускали. Одевать, причесывать и обхаживать хозяйку доверялось проверенной и хорошо обученной горничной по имени Полин, служившей у княгини почти пять лет. Зизи вменялось в обязанности мести пол, вытирать пыль, собирать грязное белье и выполнять всякую черную работу.

Одна из таковых – мытье отхожего места, представлявшего из себя нарядный шкафчик со встроенным фаянсовым унитазом. Большинство фрейлин и служащих, как выяснилось позже, пользовались ватерклозетными комнатами, находившимися на каждом этаже в помещениях под номером семнадцать. Куракиной позволялось иметь индивидуальный ретирадник, как она называла уборную, прямо в покоях.

Главной частью конструкции был смывной бачок с клапаном и рукоятью. Для Зизи это было в диковинку. Она расспрашивала Полин, удивляясь, что в бачок не наливали из ведра. Та пояснила: в подвале воду качает паровая машина, та поднимается по трубам и льется, стоит повернуть рукоять.

– Раньше отходы из резервуара сливали в ведро, а после в отхожую яму в подвале таскали, – морща нос и хихикая, рассказывала Полин. – Так что радуйся: нынче все само туда смывается.

Было у Куракиной еще одно – совершенно потрясающее, по мнению Зизи, – чудо: собственная ванна. Полин, счастливая, что теперь есть, с кем поболтать, с удовольствием поведала и про сию диковину. Ванны появились во дворце не так давно, и обитатели поначалу их стеснялись. По первости даже маскировали, например, под бильярдный стол или диван. Куракина же, напротив, индивидуальной ванной гордилась и даже хваталась гостям. Тут же стояла печка-водогрейка, топить которую приходил бородатый дед Силантий. Перед мытьем Полин выстилала ванну простыней, а прибирать после процедуры стало обязанностью Зизи.

Электричества, как в парадных залах, у фрейлин не имелось; за тем, чтобы в переносных лампах всегда был керосин, следил тот же Силантий. Зизи же вменялось чистить закопченные стекла и менять фитили.

Кроме того, Зизи частенько вместо специального лакея приходилось бегать в кухню, находившуюся на первом и полуподвальном этажах, сгруппировавшихся вокруг внутреннего дворика северо-восточного ризалита, называемого Кухонным. Довольно далеко, но Зизи нравилось там бывать. Собственно, кухонь было несколько. Своя для каждого из членов императорской семьи и отдельно для служащих. Названия помещений звучали забавно – Пирожная, Мундкохская, где готовили для самого императора, Супермейстерская, Расходная и почему-то Портомойня, где мылась посуда. Бегать туда приходилось чаще всего.

И всюду были свои запахи, свои секреты, которые очень хотелось разгадать.

Однажды она случайно оказалась в дворцовой части под названием Кофешенская, где кроме приготовления кофе занимались также шоколадом.

Испробовать необычные десерты ей, конечно, не довелось, но один аромат так впечатлил не привыкшую к изыскам девочку, что ей и ночью казалось, будто в носу сохранился божественный запах.

Все эти работы выполнялись в отсутствие хозяйки. Когда же она находилась в своих комнатах, следовало сидеть в каморке и не высовывать носа. Каморку они делили с Полин. По причине крохотных размеров комнатки Зизи пришлось спать на полу. Соломенный тюфяк, правда, был довольно толстым, – чтоб не застудиться, – да и белье ей тоже выдали, но все равно спать приходилось одетой на случай, если вызовут к хозяйке.

Черной работы было много, хватало на целый день с раннего утра. Полин всюду следовала за хозяйкой, поэтому обязанности перестилать постель, гладить тонкое белье фрейлины, поливать цветы она постепенно переложила на Зизи.

Так начался новый период в жизни девочки, и, думая о том, следует ли радоваться случившемуся, Зизи пришла к выводу, что все изменения к лучшему.

По крайней мере теперь ей не надо томиться в неизвестности, гадая о дальнейшей судьбе.

Если повезет, она до конца своих дней будет служить во дворце. Многие из воспитанниц могли только мечтать о выпавшей ей доле.

Что ж, спасибо и на этом.

За день она успевала так набегаться, что засыпала, едва коснувшись головой подушки.

Были и иные причины для усталости. Кухня, прачечная, дворницкая, бесчисленные коридоры, этажи – и везде незнакомые люди. Особого внимания на девочку никто не обращал, но от постоянного мелькания множества лиц и толкотни в рабочих помещениях дворца Зизи уставала чуть ли не сильнее, чем от работы.

Очень скоро она узнала, что люд, работавший во дворце, – их называли придворнослужители – подбирался очень тщательно. Должности, раз полученные, передавались от родителей детям, другими словами, наследовались, как сундуки с добром. Ребята, выросшие во дворце, могли не задумываться о будущем, зная, что полученные родителями должности перейдут к ним. Тем удивительнее было появление в этом кругу девочки из воспитательного дома. Не раз и не два Зизи случалось думать об этом, но ответа не находилось.

Полин рассказала: до недавнего времени цесаревич Александр Александрович с супругой Марией Федоровной, у которой служила Куракина, жили в Аничковом дворце, гораздо более уютном, а летом любили селиться в маленьких дворцах, особенно в Петергофской Александрии, где жизнь была проще, в том числе и для фрейлин. Однако с болезнью императрицы двор окончательно осел в Зимнем, поэтому всем пришлось привыкать к здешним, не совсем подходящим даже для привилегированных фрейлин условиям.

Помещения для них в Зимнем дворце находились в так называемом «фрейлинском коридоре» на южной стороне третьего этажа. В коридор выходили целых шестьдесят четыре двери, а окна – на Дворцовую площадь или во двор. В распоряжении фрейлины была комната, совмещавшая спальню и гостиную, и общая на всех карета, в которой во время дежурства они проводили большую часть времени. Такую жизнь нельзя было назвать приятной. Годами существуя в своих одиноких комнатах, женщины не знали ни уюта, ни домашнего очага, и кажущаяся постороннему глазу роскошной жизнь фрейлины отнюдь не была сладкой.

Им повезло, считала Полин, что Куракина находилась на особом положении. У нее была не просто своя комната, а гостиная, спальня и каморка для горничной. Кроме того, своя коляска, пара лошадей, кучер, а теперь и целых две служанки. Княгиня Куракина была одной из трех, особо приближенных к Марии Федоровне. Дежурила она, меняясь с другими, по неделе, во время которой должна была находиться в покоях цесаревны неотлучно с малыми перерывами на переодевание и возможность привести себя в порядок. Потом следовали две недели отдыха, но, как уверяла Полин, фрейлина всегда должна быть готова бежать на зов государыни хоть днем, хоть ночью.

С первого дня Зизи поняла, что жизнь в покоях фрейлины станет испытанием. Не из-за работы, ее она не боялась никогда, а как раз потому, что целыми днями приходилось быть на виду, рядом с кучей разного народа, не рассчитывая даже на миг благословенного одиночества.

С какой тоской она вспоминала теперь свое убежище под столом!

Однако Господь оказался милостив к ней и в новом доме.

Однажды в углу небольшой квадратной прихожей, отделявшей комнаты хозяйки от каморки слуг, появился круглый стол. Полин сказала, что Мария Федоровна презентовала фрейлине свой, не подходивший к новой мебели, приобретенной для покоев цесаревны. Размером он был чуть меньше, но для Зизи годился. Тем более что покрыли его почти такой же скатертью – только симпатичнее и новее, чем в приюте. Несколько дней Зизи присматривалась – не заметят ли ее маневра – и однажды, оглядевшись, нырнула в темное нутро.

В самый раз. Теперь ее мышиная норка, личный дом, оазис будет здесь.

Когда Куракина заступала на недельное дежурство, Зизи, уже привыкшая к своим обязанностям, улучала возможность забраться под стол с книжкой и на несколько минут забыть обо всем.

Обживая новое убежище, Зизи притащила из кладовки в конце фрейлинского коридора старый половичок, постелила и сочла, что для уюта сделано достаточно.

Третьего июня тысяча восемьсот восьмидесятого года умерла Мария Александровна, супруга нынешнего императора. К этому дню ее службы минуло без малого четыре месяца, все понемногу наладилось, поэтому, узнав о несчастье, Зизи испугалась, что жизнь снова изменится. Не в лучшую, конечно же, сторону. К Куракиной ее взяли в ту пору, когда весь двор сбился с ног, ухаживая за больной. По этой причине цесаревне Марии Федоровне пришлось «поделиться» своими фрейлинами с императрицей. Вспоминая разговор Куракиной с начальницей воспитательного дома, Зизи наконец поняла его смысл: среди «отданных» на время была и ее хозяйка.

Сидя в своем излюбленном месте под столом, Зизи подчас слышала обрывки разговоров о судьбе государыни Марии Александровны. Двор той оскудел после того, как император поселил прямо над ее покоями свою любовницу Екатерину Долгорукову с детьми, переведя значительную часть фрейлин и прислуги к ним. Несчастная императрица ничего не могла с этим поделать. Немудрено, что Мария Александровна стала чахнуть, все больше нуждаясь в тщательном и ежеминутном уходе. Добрейшая цесаревна Мария Федоровна и сама частенько приходила, чтобы побыть с бедняжкой. Однажды Зизи слышала, как Куракина шепотом рассказывала гостье, будто цесаревна назвала Долгорукову «бесстыжей» и сетовала на то, что в России такое снисходительное отношение к бастардам.

– Она так негодовала! Сказала, что рожденных от блуда родителей надо бы топить в канаве, как щенят.

– Неужели так и сказала? – ахала гостья. – Мария Федоровна славится добротой и милосердием!