– Мне точно известно, что император велел подготовить рескрипт, которым цесаревна назначается преемницей скончавшейся императрицы и объявляется августейшей покровительницей. Скоро под ее попечительство отойдут дома призрения, приюты и больницы. Она будет вынуждена заботиться о всех бастардах империи!

– Уверена: она произнесла жестокие слова сгоряча! – продолжала защищать Марию Федоровну гостья. – Цесаревна, как и вся семья, чувствует себя униженной соседством с Долгоруковой и ее отпрысками.

– Подумать только, эта пройдоха успела родить троих, и все получили титулы!

– При каком еще дворе возможно такое! Это возмутительно!

Дамы говорили по-французски, но Зизи все прекрасно понимала, хотя и была смущена своим невольным участием в разговоре. Это было нехорошо и стыдно, но не вылезать же из-под стола в разгар беседы! И уж тем более признаваться, что владеет французским! Так, краснея и бледнея, Зизи продолжала сидеть под столом.

К счастью, такое случалось редко, уединиться в уютном домике под столом Зизи выпадало раз или два в неделю, не чаще. Однако и этого хватало, чтобы, размышляя о своих перспективах, прийти к неутешительным выводам.

Новая служанка, столь необходимая в трудное время, теперь была без надобности. Полин вполне справится сама. По крайней мере, именно так рассуждала Зизи, страшась неприятных изменений в своей судьбе.

Но все вышло иначе. Они переехали в другое крыло, поближе к покоям цесаревны, но в такие же комнаты, даже чуть больше. Их с Полин комнатушка в размерах, правда, не увеличилась, но главное, что в прихожую поставили облюбованный Зизи стол. И даже в тот же угол.

Зизи перенесла свои немудреные пожитки на новое место и выдохнула.

Она боялась перемен, еще не понимая, как сможет справиться с ними в одиночку. Ведь рядом не было Эдит Карловны и девочек. Ее потребность в чьем-то дружеском присутствии была удивительна ей самой. Еще совсем недавно она страдала от недостатка одиночества и теперь испытывала иную потребность.

Тоска мучила ее все сильнее, но примерно через неделю жизнь порадовала ее хорошей новостью. Во фрейлинском коридоре в услужении у фрейлины Нелидовой поселилась Анет.

У Нелидовой была всего одна комната, где за деревянной перегородкой, выкрашенной в серый цвет, помещался топчан, на котором спала Анет. «Зато не на полу», – хвасталась она. К тому же Анет взяли горничной. Прежняя вышла замуж за солдата из охраны дворца, и от ее услуг пришлось отказаться. Фрейлина называла Анет камеристкой, и это слово звучало намного лучше, чем комнатная служанка.

В общем, подруга была довольна своей судьбой, но Зизи радовалась ее присутствию гораздо больше. Она даже улучила время сбегать в храм на Конюшенной поставить свечку в благодарность за услышанные молитвы.

Вскоре выяснилось, что у фрейлины Нелидовой в покоях довольно много книг. Зная о страсти подружки к чтению, Анет приспособилась потихоньку выносить по одной и давать Зизи на день. Это были совсем другие книги, не те, что они читали с Эдит. Нелидова была поклонницей любовных романов. В них красавицам признавались в любви прекрасные юноши, пышным цветом цвели жаркие объятия, поцелуи, и в конце обязательно была свадьба, после которой наступало бесконечное и полное блаженство. Проглатывая романы один за другим и не понимая половины того, что происходило между мужчиной и женщиной, Зизи тем не менее напитывалась ранее не известными ей эмоциями и, помимо всего прочего, узнавала новые слова, семимильными шагами расширяя свои познания.

Теперь ей недоставало только общения с Эдит Карловной. Однажды летом она, набравшись смелости, отпросилась у хозяйки, чтобы поздравить ту с днем рождения.

Занятая туалетом Куракина махнула рукой.

– Свободна до обеда.

Это был щедрый подарок. До обеда – значит, в ее распоряжении три часа.

Воспитательный дом в двух шагах – на Мойке. Времени хватит наговориться и навестить оставшихся в приюте девочек.

Зизи вылетела из дворца птицей и даже не успела запыхаться по пути.

Она не могла предупредить любимую учительницу о своем приходе и боялась, что той не окажется на месте.

Но Эдит Карловна, дежурившая в этот день, встретила ее у входа.

– Боже! Какой сюрприз! – вскричала она по-французски.

Зизи кинулась в ее объятия и тоже по-французски зашептала скороговоркой:

– Я так скучала по вам, по девочкам. Мне так не хватает наших встреч, разговоров. Я очень хотела вырваться хоть на часок, чтобы побыть около вас.

Этого невнятного бормотания хватило. Чуткая Эдит догадалась о том, что творится в душе девочки, и, не задавая лишних вопросов, отвела ее в свою комнату, приказав дожидаться, пока ей не будет найдена замена на время дежурства.

Вернувшись, Эдит приготовила чай и достала купленные для завтрашнего похода к отцу пирожные.

– Как чувствовала, что ко мне пожалуют гости! – весело сказала она. – Угощайся!

Пока Зизи разливала чай, Эдит украдкой оглядела девочку и сочла, что у нее утомленный и печальный вид. Впрочем, на лице бывшей воспитанницы всегда была печать грусти. Может, все не так плохо?

А Зизи, уплетая сладости, была бесконечно счастлива. Ах, если бы вернуться в ставший если не родным, то, во всяком случае, привычным и знакомым до мелочей дом!

Она проговорили до самого обеда, и времени у Зизи оставалось только добежать до дворца.

– Я забыла рассказать тебе кое-что, – неожиданно произнесла Эдит Карловна. – Вообще-то я не хотела… Но вдруг это важно. В конце концов ты сейчас в безопасности…

Зизи подняла глаза от чашки с чаем, и по спине вдруг пробежал холодок.

– Совсем недавно, как раз в мое дежурство, к нам приходил какой-то господин. Представился статским советником Курычевым. Он разыскивал дочь своей покойной сестры. Та вроде бы умерла, оставив после себя ребенка, родившегося зимой шестьдесят седьмого года. Имя девочки он не знал, как и дату, когда она могла поступить в приют. Интересовался теми, кто был привезен до начала марта. Свое появление через тринадцать лет он объяснил тем, все это время по делам службы безвыездно находился в Индии. О том, что племянницу сразу после смерти сестры во время родов за отсутствием других родственников сдали в воспитательный дом, якобы узнал только по возвращении. С разрешения Аркадии Дмитриевны я дала ему регистрационную книгу. Он…

Эдит вдруг сбилась и заговорила торопливо, словно извиняясь:

– Курычев выглядел очень представительно. Ни у кого не возникло и ни тени сомнения в его искренности. У него даже слезы выступили.

– Он нашел племянницу? – замирая, спросила Зизи.

– С января по март шестьдесят седьмого к нам поступили лишь три младенца, и все примерно одного возраста. Мари, Анет и ты. Врач, осматривающий вас, сказал, что каждой не более месяца-двух от рождения.

– Но кого же из нас он искал?

– В том-то и дело, что я так и не поняла его истинных намерений.

Зизи сцепила руки так, что побелели костяшки пальцев. Она не обратила внимания на последнюю фразу Эдит, думая о своем.

– Одной из нас уже нет в живых, а мы с Анет не живем в приюте. Этому господину сообщили об этом?

– Нет, – коротко ответила Эдит, опуская глаза.

– Почему же?

– Все очень странно. Очень. Во время разговора у меня сложилось впечатление… даже не знаю, как сказать… что ему известно о смерти Мари. Он начал говорить о вас с Анет, а про нее не задал ни одного вопроса.

– Но что он спрашивал?

– Курычев просил описать внешность каждой и все время требовал деталей.

– Неужели он не захотел нас увидеть?

– Он даже требовал показать ему вас обеих.

– И вы не сообщили, что мы теперь… Но почему?

– Не знаю. В какой-то момент мне вдруг показалось, что он лжет.

– О чем?

– Обо всем. Не спрашивай, откуда у меня возникло это ощущение, но я неплохо чувствую людей. Сначала он хорошо играл свою роль, потому что готовился. Но когда ход разговора перестал его устраивать, Курычев вдруг изменился, словно маску сбросил. Стал очень требовательным и раздраженным, даже злым, как мне показалось. И тогда я испугалась за вас с Анет. Я ни словом не обмолвилась, где вы находитесь, а во встрече отказала под тем предлогом, что вы на занятиях и вызвать вас никак невозможно. Проверяя свои ощущения, я предложила ему прийти вечером или на следующий день и поговорить с начальницей, предоставив доказательства того, что у него действительно была сестра, скончавшаяся в феврале шестьдесят седьмого.

– Он больше не пришел? – догадалась Зизи.

– Не в этом дело. Прощаясь, Курычев попросил стакан воды. Сама не понимаю, как я попалась на этот трюк!

– О чем вы, Эдит Карловна?

– Я налила воды из графина в дежурной комнате. Меня не было всего несколько секунд. Он выпил, поблагодарил и, обещав прийти на следующий день, ушел. Мне показалось, что сделал он это слишком поспешно. А при сдаче дежурства я обнаружила, что из журнала регистрации вырван лист. Тот самый, в котором были сделаны записи о вас.

– Боже!

– Я немедленно доложила обо всем Аркадии Дмитриевне, но что мы могли сделать? Заявить в полицию о повреждении журнала?

– А вдруг это был один из тех, кто приходил за Мари?

– Меня посетила та же мысль. Не поверишь, я устроила Аркадии подлинный допрос. Она была напугана не менее моего, поэтому постаралась вспомнить все детали. Один из двоих был стареньким и тщедушным.

– Шаркал ногами и сипел?

– Откуда тебе известно?

– А второй – высокий и тяжелый. У него тонкий противный голос.

– Ты подслушала их разговор? – поразилась Эдит.

– Они зашли в библиотеку, а я…

– Как всегда, сидела под столом, – закончила фразу та. – Но что ты слышала?

– Шаркун сомневался, ту ли девочку они забирают, а Тяжелый уверял, что ошибки нет. Она похожа.

– На кого?

– Я не знаю, но это был странный разговор.

– Почему ты никому не рассказала?

– Я хотела, но… сама не была уверена, что все правильно поняла. Могли подумать, будто я просто завидую Мари.

– Но потом, когда нашли труп?

– Наверное, я испугалась. А может, просто не видела смысла что-либо рассказывать. Мари уже не вернуть.

Зизи изо всех сил старалась не заплакать, но когда Эдит ласково погладила ее по голове, слезы потоком хлынули из глаз. Воспоминания о Мари, непонятные и пугающие события, происходившие тогда и продолжающиеся ныне, одиночество, накопившиеся тяжелые мысли и страх – все вылилось из нее горькими рыданиями.

Эдит не успокаивала, только держала ее за руку. Она и сама была готова заплакать, но понимала, что должна быть сильной. Ради Зизи. Ради Анет. Сейчас она не сомневалась, что девочкам грозит нешуточная опасность.

Плохо только, что она не понимает, как их защитить. И возможно ли это.

Во дворец Зизи вернулась под вечер, не сомневаясь, что ее ждет наказание за опоздание, и ощущая только тупое безразличие. После того что она узнала, все остальные чувства словно притупились. Пусть ее выпорют, оставят без еды и воды. Пусть она умрет. Ведь вместе с ней умрет и тот жуткий страх, который поселился в ней сегодня.

В комнатах фрейлины было темно и пусто. Затеплив лампу, Зизи легла на свой тюфяк и натянула на голову одеяло.

Эдит Карловна уверила ее, что во дворце им с Анет ничего не угрожает. Кто бы ни был этот Курычев, он потерял их след.

Зизи очень хотела бы верить в счастливый конец.

Но почему-то верилось плохо.

Она сжала в руке кипарисовый крестик, который был на ней, когда ее принесли в приют, и стала молиться.

У кого еще, кроме Бога, просить помощи?

Тринадцатое марта

Разговор с Эдит Карловной долго не выходил у Зизи из головы. Когда по делам приходилось покидать дворец, она передвигалась перебежками, оглядываясь на каждом шагу и дрожа от страха. Если выдавались свободные часы, старалась вообще не высовывать носа.

«Не буди лихо, пока оно тихо», – бубнила она себе под нос.