Священник Макарий не был похож ни на одного из его друзей. О каждом предмете он имел собственное суждение, нередко противоречащее общему мнению, но очень часто именно его оценка бывала верной. Общаться с ним было интересно. А потом, где еще отыщешь человека, который в десятилетнем возрасте мечтал стать монахом. Одних тянет в космос, другие хотят стать учеными, третьи мечтают странствовать, а вот его (поди ж ты!) в церковь потянуло. И эта мечта выкристаллизовывалась в самое атеистическое время, когда одно упоминание о церкви вызывало антипатию. Вдвойне удивительно, что никто из его родственников никогда не был священнослужителем и даже особо богомольным: сплошь комсомольцы и члены партии. Вот разве что бабка не забывала креститься на всякий крест. Возможно, ему удалось бы осуществить свою мечту и стать чернецом^[10], вот только на его юношеском пути возникло кареглазое чудо по имени Валерия. Своих взглядов Макар не поменял, вот только после окончания семинарии решил стать иереем – белым священником^[11]. Когда его спрашивали: «Почему поменял свои планы?», он только улыбался и говорил: «Ведь кто-то же должен и детей рожать».

Судя по писку и веселому смеху, что стали раздаваться в его жилище через год после женитьбы, становилось понятно, что сие занятие у него продвигается успешным образом.

С уходом суженой Макар крепко загрустил, но старался виду не подавать, осознавая, что впадать в уныние – один из смертных грехов.

– А ты ведь меня мог и не застать, – неожиданно проговорил Макар.

– Отчего так? – удивился Камиль. – У тебя сегодня в церкви служба?

– Не совсем… Я ведь собрался постриг принимать. Уже и с архиереем о своем решении переговорил. Он был не против, дал мне свое благословение.

– Очень неожиданно. И куда ты отправляешься?

– В Раифский монастырь, думаю, что там я сейчас буду полезнее всего… А потом и природа там красивая: вокруг лес, тишина, озеро. То, что мне сейчас так необходимо, – очень серьезно добавил Макар.

– Если ты так решил…

Неожиданно широко улыбнувшись, Макар спросил:

– Будешь там навещать своего друга?

– Буду. Нам всегда есть о чем поговорить…

– Обещаешь позвонить, когда найдешь икону?

– Обещаю, – улыбнулся Камиль Шамильевич.

На улице прояснилось. Город, вымытый дождем до зеркального блеска, сверкал в асфальте лазоревым светом. Духота ушла, ей на смену пришла желанная прохлада. Над рекой двигалось полупрозрачное марево. Из-за посеревших туч, потерявших мрак, к небу поднимался клочковатый дым. Он все более редел, а в самой вышине становился почти прозрачным. Неожиданно солнце закрыло белесое облако, а на здание медленно наползла полупрозрачная тень. На какую-то секунду город окунулся в мрачную серость, но уже затем торжеством света над тьмой через рваные облака отыскал дорогу яркий луч, золотом окативший мокрые стены зданий. Через густые кроны деревьев, сплетенные из веток и листьев, создававших замысловатую тень, мягко просачивался этот свет, оставляя на тротуарах золотые пятна, которые безжалостно топтали прохожие. Город выглядел помолодевшим.

Время поджимало, пора было уходить. Попрощались тепло, как было заведено между старинными друзьями.

Входная дверь за спиной неслышно закрылась, а доски на пороге, проявив благоразумие, не издали ни писка. Перешагнув через небольшую лужицу, разлившуюся на тротуаре, Камиль Исхаков заторопился к припаркованному автомобилю.

Глава 5
Войне конец

Город Эфес, расположенный на берегу Эгейского моря, многие столетия знавший величие, с годами померк. О его богатой истории напоминали лишь многочисленные руины античных строений. Поражавший размахом храм греческой богини Артемиды, простоявший в неизменности почти шестьсот лет, переживший на своем веку множество пожаров и землетрясений и устоявший перед ними, был разрушен людьми в короткий срок, а камни от стен и колонны были растащены.

От здания Притании^[12], где размещались канцелярские службы и проводились праздничные приемы и пиры для городской знати, остался только первый этаж. Храм Адриана, посвященный императору, оставил после себя несколько колонн, поддерживающих легкую арку. Неизменным выглядел лишь большой театр, с окружавшими его высокими стенами, как если бы вчерашним вечером его покинули артисты, уехав на гастроли в соседний город.

Большая часть Эфеса пребывала в запустении. Порт заиливался, не давая возможности кораблям причаливать к пирсу, а дворцы, некогда видавшие роскошь, заросли лещиной и туей. Но каменные дома, пережившие греческую и римскую эпохи и испытавшие немало потрясений, ровными линиями выстраивались в улицы, начерченные некогда древними архитекторами.

Переговоры решено было провести неподалеку от большого театра, расположенного в самом начале проспекта, упиравшегося в невысокие холмы горы Панаир, поросшие чахлыми кипарисами и тонкоствольными соснами, в каменном двухэтажном доме на небольшой возвышенности, с которой прекрасно обозревались весь город, точнее то, что от него осталось, и гавань, спрятавшаяся в парящую дымку.

Комната, где расположились два правителя мира – Лев III Исавр и Умар ибн Абдул-Азиз, – была небольшой, явно не соответствовавшей их статусу, лишенной каких бы то ни было украшений, лишь статуэтка Артемиды с многочисленными сосцами, напоминающими гроздья винограда, указывала на то, что, несмотря на распространение христианства, в греческой местности богиня по-прежнему оставалась почитаемой.

В комнате кроме басилевса и халифа присутствовало еще по два человека от каждой стороны: ближайшие советники и писари. Небольшие конные отряды сопровождения разместились в широкой лощине, где густо произрастала старая оливковая роща. Позабыв на некоторое время о распрях, командиры противоборствующих отрядов о чем-то степенно разговаривали. Было заметно, что легкая беседа доставляет удовольствие обоим. Внешне они походили на братьев: коренастые, смуглые, загорелые до черноты, с мускулистыми руками и белозубыми улыбками. Общались друг с другом не хуже самых изысканных дипломатов и лепили улыбки с такой старательностью, как если бы от их учтивости зависел исход встречи императоров.

Рядовые кавалеристы, не испытывая к противникам неприязни, перебрасывались шутливыми фразами, вели себя вполне доброжелательно, вместе хохотали над удачными остротами, вспоминали места, где приходилось побывать, рассказывали о красивых женщинах, но все это совершенно не помешало бы им сойтись на поле брани лицом к лицу и драться со звериной свирепостью.

Лев III, родившийся в малоазиатской области Исаврии, горной, скалистой, малодоступной, обитатели которой славились злобным нравом, причиняли неприятности не только соседям, но и государям Римской империи, по воле судьбы вдруг сам становится басилевсом и создает новую династию. На встречу с Умаром он пришел не с пустыми руками: война с халифатом, которая, казалось бы, сходила на нет, возобновилась с прежней силой, и ромеейские полки, возглавляемые воинственными исаврами^[13], успешно отвоевывали занятые земли. Халиф Умар не мог об этом не знать.

– Басилевс Лев III и халиф Умар сидели за небольшим кипарисовым столом напротив друг друга. Они были разными, как жара и холод, как плюс и минус, как гора и равнина, как христианство и мусульманство. Обоих объединяло стремление поделить мир, в котором они являлись полновластными хозяевами на своих обширных территориях, простирающихся на многие тысячи миль во все стороны. И эта схожесть была куда крепче, чем все многочисленные различия.

– Я представлял тебя немного постарше, – негромко произнес Лев III, знавший арабский язык.

– А я полагал, что ты будешь помоложе, – едва улыбнулся халиф. Ничто не свидетельствовало, что напротив него сидел безумный исавр: басилевс больше походил на старца, умудренного опытом. Или на опытного воина с укрощенным мятежным духом. – Ты хорошо говоришь по-арабски. Правда, в народе молвят, что ты сириец?

– Обо мне болтают много разного, – уклончиво ответил император Византии, – еще говорят, что я армянин. Могу сказать совершенно точно одно, я родился на границе с Арабским халифатом. Среди моих соседей было немало арабов, так что арабский язык я знаю с детства. А правду говорят, что всего лишь несколько недель назад ты был простым солдатом у своего дяди Сулеймана?

– Народ никогда не обманывает. Правда.

– Теперь ты – халиф… Очень неплохая карьера для простого солдата.

– Меня не тяготила солдатская служба. Я мог бы оставаться им и дальше, но моя судьба находилась в тугом свитке, перевязанном зеленой шелковой ленточкой, с подписью и печатью почившего халифа Сулеймана.

– Ты говоришь о завещании своего дяди?

– О нем. Сулейман хотел, чтобы именно я стал халифом. Я об этом даже не догадывался.

– Значит, он тебя любил больше, чем своих сыновей.

– Халиф Сулейман был добр ко мне… Но больше всего он любил государство, которое создавал.

– Понимаю, тебе было непросто. Куда проще быть солдатом, где за тебя думают и решают другие. Ты же отвечаешь сразу за все государство и не имеешь права на ошибку. Солдату даже умирать легче…

Высшую власть каждый из собеседников получил по-разному, что лишь усугубляло их различие и объединяло одновременно: оба были простыми солдатами, вот только одному пришлось добиваться верховной власти, пройдя через множество войн, а другому она свалилась в руки подарком судьбы. И если император Лев III стремился удержать ее всеми силами, то халиф Умар совершенно ее не ценил. Но у обоих была одна цель – сделать свое государство еще сильнее!

– Это нелегкий крест – быть для всех господином, – заметил басилевс Лев III.

– Не уверен насчет креста… Все-таки я мусульманин. Но такая ноша и в самом деле для меня очень тяжела… – немного помолчав, Умар продолжил: – Брат мой, мы оба с тобой рабы Всевышнего, но стоим по разные стороны правды. Но вот если ты такой верующий, почему ты тогда не запрещаешь иконы?

– А почему, по-твоему, я должен их запрещать? – слегка нахмурился басилевс.

– Ведь в твоем государстве идет почитание не святых, а икон, фресок и книг с изображениями святых. Ведь в Ветхом Завете говорится: «Не сотвори себе кумира. И никакого изображения того, что на небе вверху. Не поклоняйся им и не служи им».

– Ты хорошо знаешь Ветхий Завет, брат мой Умар.

– Я хорошо знаю не только Ветхий Завет, но и своих соседей. Мы должны знать друг друга, чтобы крепко дружить. Однажды Ибн Умар рассказал: «Посланник Аллаха (мир ему и благословение Аллаха) договорился с Джибрилем о том, что тот придет к нему, но тот не пришел. Посланник Аллаха стал тревожиться о нем и вышел на улицу и тут повстречал Джибриля и спросил у него, почему тот не пришел? А тот ответил: „Мы не входим в дом, в котором есть собака или изображение“».

– Я понимаю тебя, брат мой, – произнес Лев. Повернувшись к советнику, стоявшему неподалеку, приказал, показав на стоявшую статуэтку Артемиды: – Убери этого идола куда-нибудь подальше, не в наших традициях обижать гостей. И нам тоже негоже сидеть в обществе языческого бога. – Когда советник вынес скульптуру за дверь, продолжил, словно извиняясь: – Это ведь город Эфес, здесь и сейчас почитают Артемиду как главную хранительницу очага. Трудно найти дом, в котором бы она не стояла.