– Надо было заставить его плыть, – зло сплюнул Котин, глядя на удаляющуюся от берега к леску спину бойца. – Утонул бы – туда ему и дорога. Тоже мне разведчик, мать его!..

Шубин на эту реплику старшего лейтенанта ничего не ответил. Он был солидарен с Котиным, но в то же время понимал, что трус в роту разведки никогда не пойдет добровольцем. А то, что боец не сказал командиру, что не умеет плавать – так ведь это не из трусости, а по глупости. Хотя что на войне страшней – глупость или трусость, еще надо посмотреть. Глеб считал, что и то, и другое опасно и неприемлемо. И что и от того, и от другого следует избавляться жестко и навсегда. Но сейчас было не до размышлений, и он сказал Котину:

– Разберемся с ним, когда вернемся. А пока пусть сидит и мучается мыслями о своем будущем.

На ту сторону переправлялись основательно и не торопясь. На берегу выкорчевали несколько кустов и соорудили из них нечто вроде плота, на который сложили рацию и вещмешки. Проплыли вниз по течению, под прикрытием этих самых кустов, и вышли на берег сразу же, как только нашли удобное для этого место.

Но едва только разведчики оказались на берегу, как по тому месту на реке, где они только что были, скользнул луч прожектора. Бойцы припали к земле и затаились.

Вдруг темнота вздрогнула, глухо и раскатисто ухнула густым басом, полыхнула далеким заревом, и над головами бойцов, чиркнув, словно спичка о коробок, пронеслась стрела снаряда, выпущенного из артиллерийского орудия. Снаряд мгновенно разорвал темноту, поделил ее на две части и умчался за реку. И там, вдалеке, словно ударившись о деревья, разбил преграду новым «ух!». Полетели, словно вывороченные внутренности какого-то гигантского зверя, в разные стороны ветки деревьев, комья земли и травы, кустарник. Еще с полминуты воздух недовольно гудел, а потом снова наступила тишина. Глебу показалось, что вокруг стало даже еще тише, чем было до разрыва снаряда.

Он переждал несколько минут, прислушиваясь к этой тишине и вглядываясь во мрак, приникнув к окулярам бинокля. Впрочем, разглядеть что-то в ночной темноте не было никакой возможности, поэтому Шубину и остальным разведчикам приходилось надеяться больше на слух, чем на зрение. Луна к тому времени, когда они вышли к реке, спряталась в набежавших на небо облаках, что, в общем-то, было только на руку отряду. Но и они в такой густой ночи не могли ничего видеть дальше вытянутой руки.

– Давайте короткими перебежками вон до тех кустов, – скомандовал Глеб, указывая вправо.

Еще минут десять понадобилось отряду, чтобы перебраться от берега до ближайших посадок. А там уже было рукой подать до темневшего в паре сотен метров очередного подлеска. Немцы, запустив наудачу снаряд, по-видимому, на том и успокоились. И только совсем уж изредка полоса яркого света мельком пробегала вдоль реки, что не мешало отряду Шубина двигаться в нужном направлении.

Так как больше никто не стрелял по берегу, Глеб решил, что немцы отправились спать. «Хорошо воевать с нацией, которая уважает режим дня больше, чем собственную безопасность», – подумал он. И невольно улыбнулся, вспоминая, как однажды, еще в самом начале войны, брал «языка». Доползли разведчики на рассвете до позиций врага и еще издалека учуяли запах суррогатного кофе и яичницы. Фрицы завтракали, совершенно не позаботившись выставить посты для охраны, и очень удивились, когда их трапезу нарушили трое советских разведчиков, которые вошли в блиндаж как к себе домой – спокойно и уверенно. Тогда, в начале войны, фашисты еще были вполне уверены и в своем военном превосходстве, и в непоколебимости и нерушимости своих арийских привычек. Мол, война войной, а ужин, обед и завтрак должны быть по расписанию.

С этими воспоминаниями Шубин со своим отрядом и вошел в подлесок. Сориентировавшись, куда им двигаться дальше, пошли гуськом, след в след, все так же чутко прислушиваясь и всматриваясь в темноту. Не дрогнет ли впереди ветка, не мелькнет ли более густая тень в кустарнике – все это имело просто-таки решительное значение. Нельзя недооценивать врага. Фрицы за это время тоже много чему научились и вели себя уже более осторожно, чем в первый год войны, когда думали, что захватят всю огромную советскую территорию с одного наскока.

Может, именно потому, что и захватчики уже знали многие привычки советских разведчиков, они выставляли посты и всяческие хитрые ловушки не только непосредственно у своих основных позиций, но и на подходах к ним. Памятуя об этом и осторожно продвигаясь между деревьями, разведчики смотрели не только по сторонам, но и под ноги. Шубин уже не раз сталкивался с растяжками и минами, которые немцы научились ставить в таких вот небольших лесочках. Бывало и так, что отряд наскакивал и на хорошо замаскированный «секрет». Немцы не дураки, быстро воевать с русскими научились. Впрочем, как и русские с ними.

Только вот поздно уже было немцам свои знания на практике применять. Погнали их так, что им остановиться и дух перевести было некогда, а не то чтобы что-то предпринимать для наступления. Хотя они еще и огрызались, и пытались контратаковать, но все это были лишь жалкие потуги перед тем, как окончательно сдаться и принять неизбежное – свой проигрыш в этой великой и страшной своими множественными смертями войне.

Разведчики шли, не останавливаясь, но и не торопясь. Когда начало светать, вышли к небольшой прогалине.

– Отдыхаем, – скомандовал Шубин и подозвал к себе Котина. – Надо бы разведать дорогу. Скоро выйдем к хуторам, а там запросто могут быть или немцы, или полицаи. А то и оуновцы. Есть у тебя трое толковых ребят, которых можно послать вперед?

– Тетерин, Жуляба, Энтин! – позвал Котин.

Бойцы подошли к командирам, и Шубин сказал:

– Пока совсем не рассвело, проверьте, что творится на ближнем хуторе. Если есть там кто-нибудь, сколько человек и кто такие – местные или немцы. Но ни в какие контакты с местными не входить. Если нарветесь на засаду, дайте три коротких очереди вверх, и мы будем знать, что нам туда ходить не стоит. Все остальное – по обстановке. Но сюда вы никого не должны привести. Понятно?

– Так точно! – ответил один из бойцов.

– Энтин, ты в группе за старшего, – добавил Котин, глядя на ответившего бойца, и повернулся к Шубину: – Может, и я с ними пойду?

Глеб только головой покачал и не стал объяснять старлею, что в случае засады никто из посланных на хутор разведчиков назад, пожалуй, не вернется, а ему, как командиру, разбрасываться людьми еще в самом начале задания никак нельзя. Наверное, и Котин пришел к такому же выводу, поэтому настаивать не стал. Но тут к Шубину подошел Микола Яценюк.

– Товарыщ капитан, давайте, я зараз сбегаю до хутир и усе, чого треба, дизнаюсь. Я ж тут кожну собаку знаю. А собаки – знають мэнэ. На тому хутори у моей жинки…

– Нет, Микола, даже и не думай! – прервал его Шубин. – У тебя другая задача. Твое дело – рация. Случись с тобой что, мы без связи останемся, а это значит, что все задание провалим. Вот и сиди тихо, не светись.

Яценюк только вздохнул, но спорить с Глебом не стал. Понимал, что Шубин прав. Да и уж очень уважал он капитана Шубина за его командирские таланты и за интуицию первоклассного разведчика, чтобы спорить с ним о таких делах, как правильность выполнения важного задания.

Разведчики ушли, а Шубин решил вздремнуть. Закрыв глаза, он тут же провалился в сон без сновидений. Остальные бойцы тоже последовали его примеру – кроме двоих, выставленных в дозор. Все устали после бессонной ночи и трудного перехода.

Не спали и Котин с Миколой. Они молча, каждый со своей думой, сидели рядом и вслушивались в рассвет. Просыпались и начинали подавать голоса птицы, что-то, вернее, кто-то шуршал неподалеку от спящих бойцов в траве. Жители лесочка, которым посчастливилось выжить в огне войны, начинали свой новый день с повседневных своих хлопот. И им не было никакого дела до людей, которые пришли в их дом и спят теперь под их кустами и деревьями. Пусть спят. Лишь бы не стреляли, не топтали, не жгли их жилище.

Так прошел час… И длился он для Котина и Миколы долго, словно и не час прошел, а половина дня медленно проползла мимо. Микола, пригретый лучами вставшего солнца, успел даже чуток задремать, но вдруг услышал хруст веток под чьими-то ногами. Котин этот звук тоже услышал и, моментально очнувшись от дремы, вскинул автомат, приготовившись стрелять, если вдруг возникнет такая необходимость. Микола поступил так же, откатившись за ближайший кустик. Дозорные тоже насторожились. Шаги не были тихими и осторожными, идущие шли, не скрывая своего присутствия. Наконец они вышли на поляну, и все увидели посланных в разведку бойцов.

– Ц-ц-ц, – прямо перед ними встал из травы Котин и приложил палец к губам. – Чего растопались как слоны? Что там у вас? Докладывай, Энтин! Только тихо, командира не разбуди.

– Я не сплю, – отозвался Шубин, хотя голос его и звучал сонно.

Он сел, опершись спиной о березу, под которой спал.

Энтин и двое других бойцов подошли к нему и присели перед ним на корточки.

– Хутор пустой. Никого в нем – ни хозяев, ни гостей, – коротко доложил Энтин. – Мы вокруг него обошли три раза, и никаких признаков, что кто-то в нем живет или хотя бы бывает наскоком, не обнаружили. Даже следов скотины не видать – так все травой заросло. А раз скотины нет, значит…

– Значит, немцы все съели, – прервал его Котин. – А хозяева или ушли в лес партизанить, или… – Он не стал договаривать, но всем и так было понятно это «или».

– Буди остальных, – приказал старшему лейтенанту Шубин. – Все, отдых закончили. Поедим на ходу.

И снова шли быстро, друг за дружкой, посматривая по сторонам. Разведка разведкой, а осторожность в этих местах все равно не помешает. Сейчас нет врага в пределах видимости, а через минуту, глянь, а он уже тут как тут и готовится в тебя стрелять явно или скрытно. Нарвись они на немцев, было бы проще – те из засады обычно не стреляют. А вот если вдруг наткнутся на бродивших по этим местам бандитов, так и в спину пулю запросто получить могут.

Но обошлось. На хуторе действительно никого не оказалось. Весь огород и двор порос высокой, нетоптаной травой. Кое-где уже пробивался и кустарник, что говорило Шубину о том, что хозяева не первый год как покинули свой дом. Подтвердил это предположение и Микола. Догнав командира, он стал рассказывать, что на этом хуторе у него когда-то жили дальние родственники. А вернее – свояченицы, двоюродной сестры Миколовой жены. Сам Микола, по его словам, у них на хуторе ни разу не бывал, зато жил по соседству с их племянником. Не с тем, который муж свояченицы, а с другим. Вскоре Шубин уже вконец запутался в родственных связях Яценюка и слушал его болтовню вполуха.

Задерживаться на хуторе не стали и, спустившись в овраг, проходивший сразу за домом, пошли по нему дальше. Потом снова поднялись и двинулись по лесочку. Небо заволокло тучами, было душно, все предвещало грозу.

– Дождь будет, – высказался один из бойцов – самый молодой в группе Алексей Делягин.

– Ни, дощ стороной мае минути, – возразил Яценюк. – Храмовини не те.

– Чего? – не понял Делягин. – Что за храмовини? Дядя Микола, ты по-русски можешь говорить?

Яценюк не успел ничего ответить, так как Шубин быстро пояснил:

– Это тучи по-украински.

Дождь действительно так и не пролился на землю. Но ветерок принес прохладу и немного разогнал духоту, которая чувствовалась даже в тени деревьев.

Часа через два ходьбы опять вышли к хутору, но уже к другому. Разведчики залегли в кустарнике на холме и стали наблюдать за хутором в бинокли. Но там никого видно не было, и Котин собрался сразу туда пойти, но Шубин остановил его.

– Надо бы для верности сначала посмотреть, – сказал он.

– Так и без того же видно, что пустой он. Ни собаки не лают, ни корова не мычит. Люди не ходят, и огород весь зарос травой, – ответил старлей.

– Мало ли что тебе видно, – возразил Глеб. – Это отсюда, с холма, в бинокль видно, а спустись вниз, и картинка совсем другая будет. Опять же, засада может быть. Хутор – удобное место для засады.