– Я это сделаю сразу же, как только вы выберете себе достойное увлечение и окунётесь в него с головой, а ваш супруг, благодаря этому, начнёт умирать со скуки.

С этими словами великий аферист и лучший в Санкт-Петербурге семейный консультант Григорий Александрович Петровский распрощался с Татьяной Николаевной, которая сполна оплатила ему визит, дав щедрые чаевые даже выше оговоренной суммы.

И если до прихода мага эта женщина имела нервный вид и вечно заплаканные, злые глаза, то сразу после его ухода она гордо распрямила полные плечи и вытерла слёзы. А после она велела покинуть свой дом всем приживалкам и ворожеям. А сама занялась выбором наряда для предстоящего похода в театр.

Единственная приживалка, которую Татьяна Николаевна не стала прогонять из дому, была некая Серафима Юрьевна Нечаева. Это была бледная и очень худенькая сорокалетняя женщина, дворянского происхождения, одинокая и нищая, которой нашёлся приют в доме Гладышевых. Приютила её Гладышева по причине того, что Серафима имела очень кроткий нрав и полностью подчинялась приказам Татьяны Николаевны. Фактически была её прислугой и горничной. А ещё она была неплохо образована, а потому её знания и умения порой были столь необходимы нашей мятежной героине. А может, Татьяне Николаевне льстил сам факт того, что разорившаяся дворянка волей судьбы теперь находится у неё на побегушках. Как бы то ни было, но две женщины настолько сдружились, что Серафима осталась у Татьяны жить. Долгими зимними вечерами они вместе раскладывали пасьянсы и пили чаи. Да и к тому же Серафима умела гадать на старых цыганских картах и колоде Ленорман, что без сомнения придавало ей весу в глазах хозяйки этого дома.

* * *

Михаил Алексеевич не сразу заметил изменения в поведении супруги. На первых порах ему просто показалось, что в их общем доме на Прядильной стало вдруг чуточку светлее и легче дышать. Он даже не понял сначала, в чём дело. Но, только спустя несколько дней, как он почти не встречался с женой за обедами и завтраками, и не слышал её визгливой брани, он понял, что произошло нечто, что разительно изменило его семейную жизнь. Но так как он всё еще пребывал в меланхолии, и ему было не до вникания в подобные мелочи, то он не стал заговаривать с Татьяной об этих переменах. Как человек довольно беспечный и эгоистичный, он принял все благие изменения как должное и стал жить по-прежнему, не сильно интересуясь тем, какие новые обстоятельства изменили его жизнь в этом доме, и благодаря чему он обрел наконец-то столь желанную ему свободу.

Прошёл месяц, в течение которого он всё время ночевал в своём семейном гнезде и при этом почти не пересекался с Татьяной. Лишь однажды он случайно увидел её в коридоре, разряженную в новое платье. Она куда-то собиралась, и её загадочный взгляд был полон тайного торжества и непринужденной весёлости.

* * *

И только позднее Михаил Алексеевич узнал, что его супруга стала завзятой поклонницей Мельпомены и с радостью посещает все спектакли Александринского театра, Мариинки, Малого театра и, конечно же, Михайловский театр. Узнав об этом, Гладышев лишь пожал плечами и вздохнул с облегчением.

В их дом стали наведываться такие же театралы, как и сама Татьяна Николаевна. Они вместе пили чаи и наперебой восторгались игрой каких-то неизвестных Гладышеву актёров и актрис. Потом заводили граммофон и долго слушали новые пластинки с итальянскими ариями. В их доме теперь валялись театральные билеты, программки и афиши. А в специальной лавке его жена прикупила несколько новомодных театральных биноклей и изящных лорнетов. В лексиконе Татьяны Николаевны появились совершенно новые словечки. К месту и не к месту она употребляла слова: ангажемент, инженю, травести, антрепренер, антреприза и множество других, порой неизвестных Гладышеву терминов.

«Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы… ко мне не лезло», – весело думал наш герой и снова уходил в свои мечты.

Потом к ним стали наведываться на обеды никому не известные актёры, режиссеры, костюмеры и прочая культурная публика.

Казалось, что Татьяна Николаевна настолько глубоко погрузилась в свое новое увлечение, что ходу назад вовсе не будет. Гладышев уже мысленно готовился к тому, что скоро к ним в дом заедет гостить какая-нибудь передвижная балаганная труппа. Но, этого, к счастью, не произошло. Однажды поутру он обнаружил супругу в столовой, в самом дурном расположении духа.

– Что с тобой? – поинтересовался он. – Плохо прошла премьера? Или новая пьеса режиссера N-ского оказалась неудачной? Или были плохи костюмы? А может, тенор не вытянул партию?

– Нет, – вяло отвечала она. – Мне просто надоел театр.

– Странно, а я думал, что ты его полюбила всерьез и надолго…

– Я тоже так думала, – с грустью отвечала супруга, стараясь не смотреть в его сторону.

– Погоди, ты хочешь сказать, что готова всё бросить?

– Пожалуй…

– Нет, так не пойдет. Я полагаю, что с твоим уходом из храма Мельпомены разрушатся репертуары нескольких столичных театров. Актеры откажутся играть, певцы исполнять арии, ну, а с балетными и тем паче станет худо. А режиссёры? Как театр вообще сможет существовать без тебя?

– Ты издеваешься? – насупилась Татьяна.

А после она несколько дней не выходила из своей комнаты. Потом к ней приезжал какой-то высокий черноволосый господин с бородой, похожий на священника. Они о чём-то долго разговаривали за плотно закрытыми дверями. А когда «чернец» уехал, Татьяна Николаевна вновь выпорхнула из собственных покоев совершенно преображенной, и с горящим от вдохновения взором.

* * *

Следующим её увлечением стала живопись. Сначала госпожа Гладышева принялась ходить по выставкам и вернисажам. В их доме стали появляться новые живописные полотна. Но так, как Татьяна Николаевна совершенно не разбиралась в искусстве, то наряду с довольно неплохими и весьма талантливыми работами современных художников, в их «семейном гнёздышке» оказывались и дешёвые подделки под великих мастеров и даже откровенная халтура. Но это обстоятельство совсем не смущало госпожу Гладышеву. Отнюдь. Она даже велела освободить под собственный домашний вернисаж пару гостевых комнат. Теперь все их стены были завешаны разномастными живописными работами. Когда Михаил увидел жуткую мешанину тематики, стилей и авторства, он просто ужаснулся. Наряду с весьма достойными пейзажами художников, относящихся к объединению передвижников, здесь висели лубочные произведения дешёвых ярмарочных «малевальщиков». Зелёные рощи и золотые купола соседствовали с полуголыми дебелыми девицами и жирными русалками, разлегшимися в тени раскидистых дубрав. А голубые пташки парили над головами пухлых ангелов и ярко рыжих котят с малиновыми бантами.

– Дорогая, – стараясь говорить спокойнее и без смеха, обращался к ней Гладышев. – Понимаете, что разбираться в живописи и иметь хороший художественный вкус – дано не каждому. – На кой чёрт, Татьяна, тебя понесло на эти эмпиреи? Ты же совсем не разбираешься в искусстве.

В ответ Татьяна огрызалась, злилась, но делала по-своему. Правда, через несколько дней она всё-таки записалась на какие-то художественные курсы. А ещё через неделю к ним стал приходить учитель живописи и давать ей уроки рисования.

Худо бедно, но Татьяна Николаевна со всем жаром её деятельной натуры всё же углубилась в это, новое для неё занятие. И совершенно не интересовалась жизнью своего супруга.

* * *

Как мы успели упомянуть выше, Гладышев недолго горевал от расставания с Аннушкой. Уже через месяц он стал замечать, что все его костюмы вновь стали сидеть на нем, словно влитые. Теперь он хорошо и с аппетитом ел и крепко спал. А ещё спустя пару месяцев он поймал себя на мысли о том, что уже не вспоминает о своей белокурой фарфоровой девочке с голубыми глазами.

«Какое счастье, что я на ней сдуру не женился, – подумал он. – Пришлось бы расходиться с Татьяной. Начался бы такой переполох, скандалы. Боже сохрани. И главное – зачем?»

За то время, пока Татьяна Николаевна, к его огромной радости, была занята какими-то весьма странными, новыми увлечениями, он даже успел ненадолго поволочиться за одной молодой и очень состоятельной вдовушкой. Но эта, новая связь, не принесла ему каких-либо серьезных душевных потрясений. С рыжеволосой вдовушкой он встретился лишь несколько раз, а после довольно быстро к ней охладел. От скуки он решил сесть за оставленную им работу по горной инженерии. И так как к этому времени он вышел в отставку, то решил заняться сим трудом весьма обстоятельно и неспешно. Теперь он посещал Императорскую публичную библиотеку, в читальном зале которой имел возможность изучать зарубежные журналы по горным разработкам и металлургии.

В общем, вышло так, что супруги Гладышевы теперь были оба заняты – каждый своим делом. А все их прежние скандалы и недомолвки на время стихли и успокоились, словно море после сильного шторма.

Время от времени жена с важным видом показывала Гладышеву какие-то свои акварели с пейзажами и натюрмортами. В самом начале эти работы были беспомощны и кургузы, словно рисунки ребенка. Но по мере учёбы, они становились всё лучше и симпатичнее. За вазу с фруктами Михаил Алексеевич однажды даже искренне похвалил Татьяну Николаевну.

Спустя несколько месяцев она всё же охладела и к живописи, а заодно и к своему новому учителю рисования, указав последнему на дверь, потому что он ненароком позволил себе реплику о том, что находит эти занятия пустым времяпровождением, ибо не видит в Татьяне Николаевне ровно никаких художественных талантов. Вспылив, она прогнала горе-учителя с глаз долой, а потом собрала в кучу все свои акварели и со слезами сожгла их на заднем дворе.

После сего «костра тщеславия» она вновь впала в недолгую депрессию, а вынырнув из неё, увлеклась танцами. Правда, танцы она забросила ровно через десять дней, ибо у неё «заболели ноги от ненужных выкрутасов».

Потом была поэзия, и небольшой забег по поэтическим сборищам и квартирным сходкам. Из которых она едва унесла ноги, ибо наряду с порцией новых стихов о несчастной любви, ей предложили понюхать какого-то белого порошка. А один бледный, чахоточного вида поэт– символист обозвал её «тётенькой» и предложил стать её любовником на полном содержании со стороны Татьяны Николаевны. Это предложение совсем несимпатичного, болезненного вида сочинителя показалось ей настолько оскорбительным, что она, прорыдав весь вечер, решила более не связываться со столичной поэтической богемой.

В итоге ей вновь пришлось обратиться к консультанту Григорию Александровичу, который стал откровенно забывать о своей старой клиентке. Но она написала ему гневное письмо, в котором потребовала как можно скорее явиться к ней для новой консультации.

Приняла она его с хмурым видом и обиженным выражением лица.

– Что-то неладное, батюшка, происходит с вашими рекомендациями. Время идёт, а воз и ныне там. Мой супруг не благоволит ко мне, как и прежде. А между тем, вы обещались произвести магию с приворотом. Где же она? Вы что же, обманули меня?

– Погодите, Татьяна Николаевна. Давайте же по-порядку. Где сейчас находится ваш супруг?

– Дома, в своём кабинете. Он научную работу пишет.

– Вот. Вы сами сказали, что дома ваш блудный муж. А давно, позвольте спросить, он стал жить дома?

– Давно… – растерянно произнесла она. – Около полугода.

– Видите. А вы сказали, что я вас обманул. А мне помнится, что при самой первой нашей встрече вы жаловались мне на то, что он совсем не бывает дома, а живет с любовницей. Так?

– Ну, так.

– А чего же тогда вам надобно?

– Чего-чего… Он так и не обращает на меня ровно никакого внимания! – выпалила она и залилась слезами. – Чем я уже только ни занималась – до поэтов всяких сумасшедших докатилась, ходила на их сборища. Картины писала, танцевала… И всё даром.