Не знаю почему – вероятно, от недосыпа – я думаю, что это Рикки пришла за эмоциональной поддержкой. Но когда открываю дверь, там стоит он. Генри.

Четыре дня назад

Я проснулась в почти полной уверенности, что умираю.

На меня падал луч солнечного света из большого открытого окна, выходящего на восток. Было еще совсем рано – слишком рано, учитывая, что всю свою реальную жизнь я жила на Восточном побережье и только-только выскребала себя из постели в десять утра, но в самый раз для меня в этой жизни, где реальность перестала существовать.

Я лежала голая в незнакомой кровати, с привкусом пиццы и алкоголя во рту, и я умирала. В целом все было очень хорошо.

– Черт, – сказала я вслух. – Твою мать.

– Вчера вечером ты то же самое сказала, – легко произнес глубокий баритон. Непринужденно. Вчера вечером.

Я почти рассмеялась. Вчера вечером.

– Дерьмо, – снова выругалась я и повернулась к нему лицом.

– Доброе утро, – сказала я, стараясь звучать беззаботно. В понимании, что отношения закончились, даже не начавшись, было что-то такое, от чего делалось очень легко. Каждый раз.

– Еще слишком рано, – ответил он, зарываясь лицом обратно в подушку и непринужденно приобнимая меня поверх одеяла. Даже слишком непринужденно.

– Я живу по восточному времени, – ответила я, и он рассмеялся в подушку.

– Да, я заметил.

– Я слишком разговорчивая, – призналась я, – особенно после пары бутылок пива.

– Я из Лос-Анджелеса, – напомнил он, как будто я могла это забыть, и снова повернулся ко мне лицом. Моргнул, и на миг я и правда забыла. Почему я здесь. Вместо этого я думала только о его длинных ресницах и о том, как мне не хотелось, чтобы он исчез. – Твоя искренность – глоток свежего воздуха.

– М-м. Возможно, тебе стоит быть менее искренним, – сказала я. Судя по тому, как он рассмеялся, ему понравилось. Я выскользнула из постели и натянула через голову свою рубашку. – Мне пора. Надо помыться.

Он сел. Черные простыни, с головой выдающие в нем холостяка, собрались у его живота.

– Можешь принять душ здесь, – сказал он, – у меня есть кофе для снобов.

– Ну разумеется, – я натянула свои шорты. В ближайшие несколько недель мне такой удобной одежды не видать. – Только я не привередливая, мне хватит и «Старбакса».

Я надела небрежно сброшеные прошлой ночью сандалии. Мы оба сидели в тишине, пока я не сказала:

– Спасибо, что пригласил на ночь. Было весело.

Я оглянулась. Он смотрел на меня горящим, заинтересованным взглядом.

– Значит, на завтрак не останешься? – спросил с улыбкой. – Боже, как ты хороша в красном, – чуть ли не простонал он, глядя на мою старую поношенную майку, едва прикрывающую пупок. – Я упоминал?

– Пару тысяч раз прошлой ночью, – ответила я. Наклонилась ближе, как будто раскрывая ему тайну, которая известна нам обоим. От него пахло сексом и перегаром. – Давай, – сказала я, – ты наверняка в этом хорош.

– Неимоверно, – согласился он. – Но я решил, что надо предложить. Вчера ты была «ну просто охренеть как голодна».

Он и представить себе не может. Я улыбнулась и все стерпела.

– Сегодня возвращаюсь на диету.

Он ничего не ответил, не пытался советовать, что делать с моим телом и как оно будет лучше выглядеть. Мне это понравилось.

– Давай я тебя хоть подвезу? – сказал он.

Я улыбнулась, наклонив голову. Я запомню его таким, в солнечном свете. Как он выглядел. А потом забуду все о прошлой ночи, как и положено.

– Разве это не нарушит загадку?

Он рассмеялся.

– Знаешь, там, куда я иду, нет загадок.

– Ах да, – ответила я. – Работа, которую ты ненавидишь.

Он уставился на меня, как будто потерявшись на секунду, а потом опомнился. Вспомнил, во что мы играем.

– Ты не представляешь насколько.

– Не слишком увлекайся своим нигилизмом, Генри, – сказала я по пути к двери, на ходу заказывая такси.

Машина подъехала несколько минут спустя. Через большие окна его дома я наблюдала, как он, не скрываясь, варит кофе без рубашки, в одних брюках, пока не растворился в лучах восходящего солнца.

Он так и не поднял глаз.

4
Та самая девушка^[9]

– Ну, – говорит Генри, заходя в мою комнату и закрывая за собой дверь, – зато теперь ясно, почему ты показалась мне такой знакомой в баре. Фото с кастинга.

Он останавливается за дверью, в черной майке, черно-синих «Джорданах» и темных джинсах на фоне белых стен моего номера, и мы молча смотрим друг на друга, примеряясь. У него широкие плечи и темные волосы, он на несколько дюймов меня выше. У него бронзовый загар и карие глаза, а еще от него исходит жар, какого я раньше не встречала. А вот она я: без макияжа, в халате и уставшая как никогда в жизни.

Боже.

– Я встретилась, – говорю я, – со всеми продюсерами «Единственной». Они устроили мне допрос с пристрастием, и ты, – указываю на него пальцем, – при этом не присутствовал!

– Семейные обстоятельства, – отвечает он. – В день кастинга. Тебе разве не сказали?

Да, конечно, подумала я, разумеется, сказали.

– Ага, охренительно удобно, не находишь?

Он меряет меня взглядом, как будто спрашивая: кто вообще считает семейные обстоятельства удобными?

– Кем надо быть, чтобы заводить знакомство на одну ночь вечером перед отбытием на реалити-шоу в поисках жениха? – спрашивает он, как будто вправе на меня злиться.

– Ой, да пошел ты, – отвечаю я. – Все так делают. «Найти жениха». Не смеши меня.

– Ладно, – уступает Генри. Он запускает руку в свои темные волосы с тихим отчаянием в глазах. – Ладно. Все будет хорошо. Нам не обязательно делать из этого проблему.

– Мог бы сказать что-нибудь, – говорю я. – Упомянуть, что ты продюсер на самом популярном реалити-шоу в стране, например.

Он встречается со мной глазами.

– Если я правильно помню, нам было немного не до разговоров.

Я краснею. Мне тридцать два, я не замужем и все еще творю ту же ерунду, что и в колледже. Чувствую, как меня наполняет стыд.

– Но я же спрашивала. Я узнавала, чем ты занимаешься, и тебе настолько не нравилась твоя работа, что ты все отмалчивался. – Он ничего не отвечает. Я делаю глубокий вдох и говорю: – Возможно, мне стоит просто уйти домой.

– О чем ты? Продюсеры тебя обожают.

– Да?

– Да, – со вздохом говорит Генри, – Шарлотта считает, что ты уморительно смешная. Все твердит, что из тебя получится восхитительное шоу.

– И что это значит? – настороженно интересуюсь я.

Он оценивающе на меня смотрит и наконец отвечает:

– Мы любим, когда среди участников есть суррогат аудитории. Кто-то, кто озвучивает, что мы все думаем, – это ты.

Я закатываю глаза, но на самом деле я довольна. Мы с Сарой примерно так мою роль и представляли.

– Видишь, – говорит он и заискивающе улыбается, – скептик, отдающийся на волю любви. Людям такое нравится.

– А если кто-то узнает, что между нами было?

– О, тогда тебя точно выгонят с шоу. И, скорее всего, не обойдется без женоненавистнического перемывания костей в эфире, но это «Единственная» вкратце, разве нет? – Он пожимает плечами. – Меня могут уволить. Будет зависеть от того, насколько они меня ценят.

– Что? – спрашиваю я, на мгновение отвлекаясь от собственных проблем. – Ты не знаешь, насколько для них ценен?

Он прислоняется к стене. Тянет время, прежде чем ответить:

– Я знаю, какова была моя ценность пару сезонов назад, – он снова пожимает плечами. – Мне говорили, что со временем я надоедаю.

Я смеряю его холодным взглядом.

– Интересно почему.

Он не отвечает. Я со стоном отворачиваюсь от него и сажусь на кровать.

– Твою мать. Такое только со мной могло случиться, – прячу лицо в ладонях. Мы оба молчим. Несколько секунд спустя он медленно подходит ко мне.

– Скажи… ты хочешь уйти? – спрашивает он таким тоном, что мне кажется, он меня проверяет. Поднимаю на него глаза.

– Я не знаю, – говорю, подумав минуту. – Я только-только умудрилась себя сюда затащить.

– Да, – соглашается он, – ты была в списке тех, кто «возможно, не появится», я проверял. Но ты пришла, чтобы продать свои книги, так?

Сглатываю.

– Я пришла, чтобы найти свою любовь.

– Ага, ага, – говорит он, поднимая руки. – Мы все здесь собрались чисто из-за любви к любви, – руки опускаются. – Слушай, я знаю, что тебе нужно это шоу.

Я пару раз моргаю.

– Что-то это начинает звучать как-то угрожающе.

– Я не в этом смысле, – говорит он. – Просто для нас обоих будет лучше, если мы притворимся, что между нами ничего не было, так ведь? Той ночью?

Я настолько устала, что чувствую, как будто на мне кто‐то сидит, вжимая в кровать и во все принятые мной решения, раз за разом.

– Мы бы так и поступили, – говорю я, – притворились бы, что ничего не было.

Я всегда так делаю.

Мы сидим, и эта мысль висит между нами в воздухе. Это правда, а может, и нет.

– Я должен был знать, – наконец говорит Генри. – Это моя вина. Знать, кто участник, – буквально моя работа.

Я поднимаю бровь.

– Может, ты знал.

Генри поднимает на меня взгляд, он потрясен.

– Это смелое обвинение.

– Сам посуди: все карты у тебя. Ты же сказал: я признаюсь – меня окрестят шлюхой и отправят собирать вещи. Может, Бекка и Брендан даже толкнут меня под автобус, для зрелищной финальной сцены.

В этот момент в его глазах я вижу уже знакомую мне темноту.

– Сложнее продавать книги, если ты шлюха. – Он видит, в какую историю все это превратится. Я тоже вижу.

– Почему ты хочешь, чтобы я молчала? – спрашиваю я и гляжу на него, наклонив голову. – Ты же ненавидишь эту работу.

Он медленно моргает.

– Да, – говорит он минуту спустя, – нет, я сам не знаю. Я ее не ненавижу. Я ненавижу, кем она меня делает. Как я себя от этого чувствую.

– И как же?

Он молчит несколько секунд. Размышляет. Сглатывает.

– Хорошо.

(Со временем я полюблю и возненавижу Генри за то, насколько он легко, беззаботно привлекателен, и за то, что он относится к этому как к наказанию. Неудивительно, что он с легкостью управлял женщинами: одаривал искренней улыбкой только тогда, когда ты заслуживала ее вне всяких сомнений; выпивал шот текилы, и ему даже не приходилось просить тебя сделать так же. Все в нем будто кричало, чтобы ты отдала ему все, что он захочет, ради доброты в его глазах, которую он скрывал ото всех, и в особенности – от себя самого. Генри Фостер. Темные глаза и высокие скулы, нарушенные обещания и сдержанные угрозы.)

– Послушай, – начинает он, – продюсеры на этом шоу и раньше спали с участницами. Особенно в первых нескольких сезонах, тогда здесь был практически дикий запад. Об этом не говорят, но это происходило. Мы сможем сохранить это в тайне. Мы даже не знали.

– Ты не знал, – поправляю я. – Я не могла знать.

Он так на меня глядит, будто вспоминает сейчас, как я выгляжу без одежды. Той ночью он был совсем не таким суровым, но теперь мы с ним на шоу. Он контролирует все, что со мной случится, а я пытаюсь встречаться с другим мужчиной.

– Поможешь мне? – спрашиваю я. – С Маркусом.

Он чуть улыбается.

– Конечно.

Не знаю почему – из-за воспоминания или повинуясь внезапному импульсу, – но мои пальцы касаются моей обнаженной ключицы и легко скользят по коже. Он следит за движением взглядом, а потом смотрит мне в глаза.

– Я ничего не делаю за просто так, понимаешь? – говорю я.

– Понимаю, – отвечает он и поворачивается к двери. Я смотрю ему вслед. – Постарайся поспать, Жак, – говорит он, касаясь дверной ручки. – До скорой встречи.

«Комната писателей»

Закрытый канал в «Slack»

Аника К. Райт

Автор серии бестселлеров «В твоих объятиях»