В начале июня мы сдали экзамены, и перешли на следующий курс. А затем началась морская практика. Снова мы вышли на учебной шхуне, прошли по Неве и оказались на просторах Ладоги и Онеги. Была солнечная погода с крепким ветерком. Шхуна хорошо шла, и капитан судна каптри Шевченко отдал приказ ставить полные паруса. Мы полезли на реи добавить верхних парусов. Я стоял на нижней фока-марса рее, рядом был Медакин, надо мной на верхней марсе работал Савва, а ещё выше на фок-брам-рее ставил парус Васька Голицын.

Я развязал конец шкота, и парус заполоскался на ветру. Не давая ему трепыхаться, быстро закрепил нижнюю часть – всё, парус наполнился ветром. Непонятно зачем поднял голову и посмотрел наверх.

– А-а-а!

Вдруг надо мной раздался крик, а следом крик Саввы:

– Васька сорвался!

Мимо меня летел и орал Голицын. Я сам не понял, как успел схватить парня за болтающуюся руку. По инерции он потащил меня вниз, отчего я сорвался с перта, но второй рукой удержался за леер. Так мы и повисли метрах в шести над палубой – упадёшь, мало не покажется. Ко мне пулей, словно обезьяна по веткам, подбежал Медакин, свесился на леере и схватил Голицына за вторую руку. За ноги Васька поддержал Тропинин, стоящий на самой нижней и мощной фок-рее. Внизу матросы так же готовились поймать летуна.

Голицын успокоился и слез на палубу. К нему подбежал капитан.

– Голицын, ты как?

– Рука вспотела, вот и соскользнул. Испугался дюже. Вся жизнь перед глазами пролетела.

– Хованский, полезай наверх вместо Голицына ставить фок-бом-брамсель.

Гардемарин полез наверх ставить самый верхний и маленький парус. Когда полные паруса были поставлены, и мы спустились на палубу, капитан потрепал меня по волосам:

– Молодец, Михайлов, спасибо тебе.

– Рад стараться, вашвышбродь.

Ко мне подошёл Василий:

– Сашка, спасибо тебе, брат, спас меня. А ведь это я науськал Хому и Пятницкого тебе костюм чернилами облить.

– Я догадался, что это ты сделал.

– А чего драться не полез?

– Зачем? Костюм-то уже испорчен.

– Ты уж прости меня, брат Сашка. Как прибудем, я у маменьки денег испрошу и все тебе компенсирую.

– Это ты хорошо придумал, а то у меня, брат Васька, с деньгами не очень.

Парень расчувствовался, мы пожали руки и обнялись, похлопывая друг друга по спине и плечам. Друзьями мы не стали, слишком уж разные были характеры и образ жизни, но теперь общались по-доброму и козни друг против друга больше не чинили. А по возвращению из плавания Голицын отдал мне двести рублей и ещё раз извинился:

– Это много, Вась.

– Это мало, Саш, но это все, что выпросил себе на месяц.

А сейчас плавание продолжалось. Макарыч доложил Лангману, что проверять меня не надо, мол, парень разбирается даже в сложном в такелаже.

– Макарыч, ты присматривай за ним и, ежели парень ошибётся, по-тихому подскажи, что надо исправить. Не будем портить парню аттестат о практике.

– Слушаюсь, вашбродь, подскажу по-тихому!

Встали мы у острова Валаам, передав в мужской монастырь привезённую провизию. Народ гулял по острову, молился в монастырской церкви, а я стоял у могилок монахов. Затем пошёл бродить по острову. Ходил я и думал о своей жизни, о родных людях, которые появились у меня во всех реинкарнациях, и так мне стало тоскливо на душе, что задумал я завершить свой боевой путь. Нет, не умереть, а стать монахом.

Ко мне подошёл старец в чёрной рясе. Он положил мне руку на плечо и произнёс:

– Что, иномирец, устал путешествовать?

Я на автомате ответил:

– Устал, отче.

– Вот и я устал. Нашёл себе пристанище и живу в мире и душевном покое. А ты не сможешь так жить. Быть монахом – тяжёлый удел.

– Что же такое случилось, что ты, отче, такой выбор сделал?

– У каждого свой путь. Вот и я прошёл свой, а завершаю его, отстранившись от мирской суеты.

– Как звали тебя в миру?

– Очень давно звали меня Сашкой Королёвым.

– И меня звали так. Получается, что ты – это…

– Молчи! Душа приходит в этот мир, чтобы познать плотскую жизнь. Затем снова уходит на небо и снова возвращается на землю, чтобы исправить прошлые ошибки, познать новое и снова пройти весь отмерянный ей земной путь. Ты много кем побывал, поэтому, когда придёт время, ты завершишь свой путь служению Богу.

– Но я тут моряк!

– А кто тебе сказал, что ты прошёл все испытания? А вот я прошёл, поэтому пожил здесь и теперь ухожу туда. Просто захотелось увидеть себя со стороны и пожелать тебе, а значит и себе, удачи. Жизнь надо прожить ярко, а сюда прийти только тогда, когда будет, что вспоминать.

Он пошёл к монастырю, а передо мной появился ангел.

– Намёк понял?

– Понял, брат ангел. Рано мне ещё сюда.

– Рано, брат Сашка. Дыши полной грудью, а покой тебя сам найдёт, когда придёт твой черёд.

Я вздохнул, моргнул и никого не увидел, проговорив:

– Надо же, почудилось такое!

Тут раздались голоса приятелей:

– Сашка, вот ты где! Пойдём в церковь, свечки поставим во здравие, да предков помянем.

– Пойдём, парни!

А затем снова наши дни были наполнены практикой морского учебного похода: побудки, палубные уборки, дневные и ночные вахты, к которым нас стали привлекать, управление штурвалом и штурманские задания. Через месяц мы вернулись в Петербург, и сразу ушли на каникулы.

Как-то июньским днём Маша поинтересовалась у отца:

– Папа, а отчего гардемаринов не видно в корпусе?

– Так у них плавание учебное.

– Понятно.

– Дочка, с каких это пор тебя стал интересовать Морской корпус?

– И вовсе он меня не интересует. Как-то проходила мимо, а они там круглый шар гоняют, кричат, смеются и бьют по нему ногами. А ныне шла, так тишина полная.

– Ну, у тебя же есть там знакомец. Вот и поинтересуйся, чего они бегают.

– Вот ещё, буду я интересоваться мальчишескими глупостями.

– Как знаешь.

Дочка ушла, а адмирал обратился к супруге:

– Не хочет забывать Михайлова. Видать, запал парень в душу.

– Он, конечно, парень видный, только жаль, что не сын адмирала.

– Мы же с тобой поженились, когда я сам лейтенантом был. Что ты так в эти условности упёрлась?

– Да не упёрлась я. Просто хочу, чтобы дочка ни в чем не нуждалась. Мы-то с тобой не шибко шиковали, когда сами были молодыми.

– Да и сейчас не шикуем, если сравнивать с Голицыным.

– Ты сравнил.

– Так чем он плох для Марии? А, все равно не получится.

– Чего?

– Он имеет принципы не жениться на дочках более высокопоставленных особ.

– Тогда ему только крестьянка подойдёт.

– Может и подойдёт.

Деньги у меня теперь были, отчего я решил сменить обстановку. Собравшись с друзьями, кто не поехал домой, объявил им:

– Мужики, надоело тут куковать. Решил пойти в поход, посмотреть города русские.

– И куда собрался?

– В Ревель, думаю.

– Очень русский город. Чего это ты среди чухонцев забыл?

– Ну да, Таллинн не очень русский. Тогда на Псков поглазею.

– А там что интересного?

– Крепость старая есть и так… Главное, до него 200 вёрст, пешком за каникулы обернусь.

– И охота тебе ноги топтать, чтобы на крепость поглядеть? Орешек видел же? К Выборгу сходи, всё ближе будет.

– На Чёрное море охота, но шибко далеко оно, не успею обернуться. Уговорили, пойду в лесах поживу отшельником. Ягод пособираю, грибочков, рыбку половлю.

– Тоже придумал, прямо, как крестьянин какой.

– Зато ближе к природе. Вы как?

– Нет, Сашка, мы на казённом обеспечении останемся.

Я написал рапорт, чтобы меня отпустили на каникулы, с формулировкой «в целях путешествия по стране для изучения её флоры и фауны».

Меня вызвал Лангман:

– Михайлов, ты что, белены объелся? Какое изучение флоры и фауны! А коли сгинешь в лесах, пока её изучать будешь?

– Так на побывку мне некуда ехать, а в Корпусе сидеть надоело. Хочу просто пожить месяц свободным человеком.

– Перепиши рапорт, что едешь на побывку к дальним родственникам в… Ты из каких мест будешь?

– Не знаю, то есть отцовская деревня под Стрельной была, да продали её за долги.

– Вот туда и едешь.

Я собрал вещмешок, на городском рынке купил простенькую одежду и обувь, чтобы не портить казённую, и походный набор: нож, топорик, сковороду, котелок, кружку, флягу, льняной мешок, большой серебряный крест на серебряной цепочке для дезинфекции речной воды, пару одеял и верёвок, рыболовные снасти, спички, соль и прочее. В оружейном магазине взял арбалет с десятком стрел. Все-таки места были дикие, мало ли кто там из хищных зверей бродит. В кожаный мешочек положил свой отпускной документ и пятьдесят рублей ассигнациями.

В последний понедельник июля вышел за ворота училища и пешком отправился к Ладожскому озеру, чтобы пожить отшельником на его берегу. Сразу переправиться на северный берег Невы, чтобы идти более дикими местами. Так я и брёл, а чтобы скоротать время, вспоминал факты из эпохи Елизаветы Петровны. Не мог не вспомнить русского генералиссимуса Александра Васильевича Суворова, который сейчас учился в Сухопутном шляхетском корпусе. А вот второй великий военный этой поры Фёдор Ушаков сейчас очень маленький и поступит в Морской кадетский корпус только в 1761 году.

Глава 4. Деревенские каникулы

Я думал, что Пётр I строил Питер в глухомани на болотах, однако, оказалось, что берега Невы густо заселены. На месте столицы и в её окрестностях на официальных карте было отмечено больше трёхсот деревень, в которых в общей сложности проживало несколько десятков тысяч жителей. А ещё были более дальние деревни, стоящие вдоль Невы в сторону озёр, а так же по направлению к Москве и Выборгу. Я топал по оживлённой дороге – меня обгоняли всадники, либо я догонял медленно катящиеся крестьянские повозки. Через три дня решил, что забрёл достаточно далеко и уже можно найти тихое рыбное место на ближайшем притоке Невы.

Встретив очередную водную преграду, свернул и отправился вдоль неё. Дойдя до поросших мхом валунов древнего кряжа, подобрал местечко, защищённое камнями от ветра, нарубил жердей, веток и еловых лап, надрал лыка. Уложив еловые ветви в естественное углубление, поверх накрыл одеялом, сделав себе лёжку. Вторым одеялом буду укрываться. Вокруг «кровати» установил срубленные жерди, связав их вымоченным в воде лыком, сверху из жердей выложил крышу, которую накрыл еловыми лапами. Затем нарезал на ближайшем лугу высокой травы и разложил на солнце просохнуть. Это сено добавлю в яму и сделаю подушку. Всё! Место отдыха с простым навесом от дождя было готово. Ещё я достал адское зелье из трав против комаров, приготовленное ещё в Корпусе, обмазался и завалился спать.

Так началась моя Робинзонада, которая должна была продлиться три недели. Август – месяц сбора лесных ягод и грибов. Так что поутру я рыбачил, ловя рыбку на один день, собирал грибочки, всё жаря на чугунной сковороде с солью и душицей, которую по импортному называют «орегано». Затем отсыпался, после чего обходил полянки в поисках полезных трав, северного мха – «ягеля» и лишайников на деревьях. Их я собирал или счищал с коры деревьев ножиком, складывая в тряпочные мешочки.

В одном из таких походов вышел к деревне, расположенной в полудне хода от моей лёжки. Соваться в неё я не стал по определённой причине, но из-за кустов поглядел, как молодой помещик лично порол розгами голых девок – выложил в ряд человек пять, и машет хворостинами. Девки визжат, он смеётся, а вокруг понуро стоят бабы и мужики.

Проведя экзекуцию, выбрал какую-то девицу, которая пошла с ним в его усадьбу, а я произнёс:

– Вот же садист! У девчонки попа горит, а он сексом заниматься возжелал. Помещик – хозяин жизни. И деревня-то убогая всего в двадцать зачуханных дворов, а все равно – хозяин! Захочет – запорет насмерть, захочет – продаст семью раздельно по одному человеку разным хозяевам, захочет – на каторгу без суда отправит. Оказавшись у власти пришлые немцы сделали себе такие привилегии, а подчинившиеся им отчественные родовитые бояре к своему удовольствию приняли эти изменения в укладе жизни русского общества. Сколько самодуров среди них – не счесть.