Затем мы порепетировали на местности, где это произошло, и как всё было в натуре. Определившись с легендой, я связал девицу и уложил на травку в придорожные кусты. Связанная по рукам и ногам она должна была выползти на дорогу перед какими-нибудь крестьянами или курьером. Мужик с собаками вернётся в деревню, а девицу пусть найдут крестьяне.

После этого я обобрал барина и остальных убитых помощников, чтобы изобразить ограбление.

– Я бы вам вещи отдал, да нельзя. Мне они тоже не нужны – улика, так что выброшу их где-нибудь в реке, а лошадей продам в городе. Федот, возьми эти деньги. Тут рубликов десять будет. Что же, граждане крестьяне, прощевайте! Главное, показания не меняйте – следователь ничего не докажет, если вы сами не расскажите правду.

Девушка всхлипнула и спросила:

– Господин Александр, увижу ли я тебя когда-нибудь?

– Не знаю, Полина. Скоро все успокоится, и жизнь вернётся в свою колею. Выходи замуж, рожай детей и живи счастливой крестьянской жизнью. Может, я помог вам с барином, а может, сделал вашу жизнь ещё тяжелее. Кто знает, каким окажется новый хозяин. Через год я стану офицером и куда меня забросит судьба – даже не ведаю. Но обещаю, что приеду поглядеть на ваше житье-бытье.

Я связал лошадей за поводья парой, уселся на первую и потрусил в Петербург. Мужик побрёл домой, собаки радостно бежали рядом, а дочка должна была полежать часа два и начинать спектакль своего спасения. Я же ехал и посмеивался: «Отлично отдохнул, как говорится, на полный «all inclusive» приключений». Когда вернулся в столицу, в Корпус не поехал, а снял номер в гостинице, прожив последние дни августа в своё удовольствие.

Гуляя по Питеру, оказался возле здания Российской академии наук и художеств. Если я не ошибался, сейчас в ней работал великий русский учёный, профессор химии и первый русский академик в области естествознания Михаил Васильевич Ломоносов. Сказав дежурному, что я слушатель у Ломоносова, получил разрешение пройти к нему в лабораторию, где профессор читал лекции и проводил практические работы по изготовлению цветных стёкол и смальты, а также химическому анализу руд. Последнее меня интересовало больше всего.

Учебных занятий ещё не было, но работа в лаборатории кипела. За лабораторным стендом стоял могучий мужчина лет сорока пяти, окружённый адъюнктами и лаборантами. В колбах и пробирках что-то смешивалось, грелось на огне, шипело и булькало. Иногда из них в воздух вылетали брызги или выходил неприятный запах, например, пахло тухлыми яйцами, значит, выделился сероводород.

Я подошёл поближе, разглядев, чем конкретно занимался профессор с помощниками. А занимался народ исследованием ржавчины на металле. Моя тень, даваемая горящими свечами, упала на рабочий стол, отчего профессор поднял глаза и наорал на меня, дабы я смотрел, куда надобно встать, чтобы не заслонять свет. Я извинился и произнёс:

– Чего тут смотреть? Окись получается при реакции кислорода с железом, а катализатором действия является вода. Покройте железо краской, а лучше иным металлом, например, цинком или хромом, кажется, учёная братия сейчас его молибденом называет, и оно практически не будет ржаветь. Химия, батенька, однако!

– ты кто таков, что так дерзок со мной! И как можно покрыть железо цинком?

– Хм, как? Для этого надобно гальванизировать его, то есть поместить в кислотный раствор цинк с железом и подать ток. Это уже к вопросу об электричестве. Вроде бы вы им тоже занимаетесь, господин Ломоносов?

Тут зашумели помощники.

– Как ты смеешь самому профессору советовать, неуч!

– А ну цыц, бестолочи! Говори юноша, что ещё хотел сказать ещё?

– Михаил Васильевич, вот вы занимаетесь исследованием руд. Эти руды могут контактировать друг с другом. Гальванизация – это вопрос будущего, а сейчас можно сделать очень хорошее железо, которое назовём сталью. Есть пропорции, найденные древними мастерами, как из дрянного железа сделать отличную сталь. Ржаветь она будет, но её можно ковать, лить, она будет пластичной или очень твёрдой, в общем, в зависимости от добавок иметь разные достоинства и недостатки. Я предлагаю вам рассмотреть рецепт отличной оружейной стали, до которой нынешнему английскому железу, как до Луны раком.

– Поведай же нам рецепт древних мастеров.

– Извольте. Эта сталь имеет около 1% сибирского красного свинца (хрома), который вы изучаете, а также…

Затем перечислил доли других добавок: молибдена, углерода, марганца, кремния, фосфора и серы, завершив монолог словами:

– А все остальные 94,25% остаются чугуну. Можно использовать не 0,4, а 0,5 провента углерода, тогда сталь станет более жёсткой и тяжёлой в обработке. У вас есть тигельная печь, поэкспериментируйте с названными добавками при выплавке, затем проведите процесс закалки и отпуска, после чего исследуйте параметры полученного продукта. Эта сталь будет полезна не только нашим оружейникам, но и в быту.

Ломоносов записал состав, произнеся:

– Проверю. Как тебя найти, юноша?

– Гардемарин морского шляхетского корпуса Александр Михайлов.

– Жду тебя завтра в 10 утра – поговорим об электричестве. О нём-то откуда знаешь? Тоже из трактата древних мудрецов?

– Почти, господин профессор.

Я ушёл, надеясь, что Ломоносов проведёт исследование артиллерийской стали марки «4140», используемой с начала 20-го века. И если у него получится выплавить такую сталь, то она будет на порядок лучше и надёжнее иностранной. В отличие от меня, у Василича есть авторитет, материальная база и помощники, поэтому он сможет что-то сделать.

Ломоносов же отдавал распоряжения:

– На сегодня работа окончена. Барков, завтра надо найти эти элементы. Будем варить сталь.

– Вы ему верите?

– Не знаю, адъюнкт Румовский, но такое ощущение, будто он знает, о чём говорит. Надо проверить. Надеюсь, он завтра пожалует, вот и поучаствует в деле.

Весь вечер у Ломоносова из головы не выходил непонятный юноша. Он так легко говорил о гальванизации железа цинком, об окислении, об электричестве, в конце концов, словно это он профессор, а Ломоносов его ученик.

Я тоже решал, что делать. Мне хотелось побыть рядом с этим гением науки, но было неловко отбирать эти открытия у изобретателей будущего. И всё же решил, что техническому прогрессу быть. Ныне кузнецы делали оружие по рецепту дамасской стали, но предложенная мной сталь для оружейных стволов была лучше. Придя в лабораторию на следующий день, стал постоянным участником новых экспериментов. Неожиданно для себя познакомился со знаменитым пародистом Иваном Барковым, пишущим весёлые пародии и эпиграммы на стихи современных «пиитов», включая самого Ломоносова. Он имел должность адъюнкта, то есть являлся "учёным секретарём" профессора, но при этом конкретным выпивохой.

Через неделю, собрав названные мной компоненты, включая древесный уголь, в кузнице при Академии мы провели первую плавку. Там работали мастера кузнечного дела. Я же подсказал им, как эту сталь надо правильно закаливать и отпускать в холодной воде. Кузнец общался с профессором:

– Хм, Михайло Васильевич, очень интересный металл получается.

– Хорошо куётся?

– Весьма. Теперь надо единорог проковать, да проверить ствол на прочность.

Завершив со сталью, приступили к электричеству, обсуждая такие понятия электротехники, как сопротивление, ёмкость и индуктивность.

В это же время состоялось моё знакомство с эпохальной фигурой в русском меценатстве этого периода. Ломоносов готовил проект открытия Московского университета, поэтому к нему по этим делам зашёл очень важный государственный деятель и покровитель науки. Звали его Иван Иванович Шувалов. Любимый фаворит императрицы Елизаветы Петровны ныне имел очень большое влияние при дворе. С середины 1750-х годов власть Ивана Шувалова распространялась на все области государственного управления, что оказало заметное влияние на внутреннюю и внешнюю политику страны. Понимая важность образования, он оказывал покровительство учёным, писателям и художникам, в том числе Ломоносову. Но его огромной заслугой перед российской наукой было то, что он сумел убедить в важности её развития императрицу Елизавету Петровну, а это означало государственное финансирование. На вид ему было лет 30, но мыслил он весьма масштабно. В высшем свете его называли «министром новорождённого русского просвещения». Ломоносов представил меня Шувалову, как юного самородка-самоучку.

Так же благодаря Ломоносову я имел честь познакомиться с гением математики Леонардом Эйлером. Этого учёного я не мог сразить математическими откровениями, разве что предложить интегральные вычисления, до которых он так и не дойдёт, остановившись на дифференциалах. Однако не стал этого делать, потому что сам помнил их весьма слабо. А затем у меня закончились каникулы, и я вернулся в Корпус.

Снова моя жизнь приобрела определённые военным распорядком рамки. Мне дали возможность самостоятельно изучить курс управления, так что свободного времени у меня совсем не осталось. Когда изучал лекционный курс и выполнял практические работы, сдавал данный предмет комиссии преподавателей, получая зачётные оценки. А ещё вместе с Самсоном и Сержем пришлось подтягивать наших отстающих друзей. Иногда долгими зимними ночами, нет-нет, да вспоминались крестьянская девушка Поля, капитанша Валя и адмиральша Маша.

Дело шло к новогоднему балу, однако мне совершенно не хотелось на него идти. Может быть, я боялся встречи с этими девицами, которым ничего предложить не мог и не хотел, а морочить голову не желал. С другой стороны мне нравилась Маша, но и Валентина была вполне миловидной девушкой. Если адмиральша выделывалась, то Валя вела себя вполне адекватно, дав понять, что с удовольствием выйдет за меня замуж. Может, не мудрить, а завести семью, наштамповать детишек и спокойно делать карьеру флотского офицера на Балтике? Её папа не великий чин в адмиралтействе, но тем оно и лучше – меньше будет права качать, вмешиваясь в нашу семейную жизнь.

Затем я встряхивал головой, сообщая себе, что совсем сбрендил на старости лет, ведь впереди у меня была целая жизнь. К тому же вдруг мне встретится та самая, а я уже женат. Чем-то такие мысли напомнили мне жизненную философию Дон Жуана. Вспомнив его, подумал: «Нормально мужик жил, как перчатки меняя девиц и замужних дам. Учитывая, что его прототип был испанский идальго, по-испански его имя звучало бы дон Хуан, а по-португальски – дон Жуан». Ломоносов также не проявлялся. Я дал ему некоторые знания из будущего, и теперь он желал во всём разобраться и проверить лично. Правильно, учёный должен дойти до всего самостоятельно.

Народ же, наоборот, был на подъёме. Через полгода практически вся рота должна была выйти на волю, лишь некоторые гардемарины желали осилить третий курс управления, а кто-то задержится на второй год по причине неуспеваемости. Поэтому большинство готовилось стать быстрее офицерами. И первое, что они с упоением делали, это осваивали морскую походку – «… у них походочка, что в море лодочка…». Теперь будущие лейтенанты двигались, словно скользили по полу, при этом небрежно покачивая корпусом, а не попой, как ходят модели. На лице так же вырабатывалось выражение лёгкой безразличности и высокомерия – ныне я – военная элита, целый морской лейтенант.

Я не страдал вырабатыванием аристократичной морской походки, а ходил быстро и целеустремлённо, как мне было удобно. При этом мой фейс выражал присущую мне доброжелательность, а не гримасу утончённого высокомерия. Перед вечерней поверкой зачитали список гардемаринов, кто пойдёт на бал. Я оказался в этом списке под первым номером. Подойдя к Лангману, попросил заменить меня Лобовым:

– Александр, ты что? Это же твой последний бал в Адмиралтействе! Если не станешь большим начальником, больше туда не попадёшь!

– Чего я там не видел? И жениться я не желаю. Может, Лоб встретит свою суженую. Прошу только дать мне увольнительную на этот день. Хочу погулять по городу, мозги от учёбы проветрить.

– Ну, ты даёшь, Михайлов. Ладно, испрошу разрешения у начальника корпуса – всё же неположенный день для увольнительных.